Настала моя очередь вскинуться.

— Она подозреваемая? — сердито вопросил я.

— А кто нет?

— Сэм Келемен, — буркнул я, бросаясь ей на выручку. — Мы все видели, что случилось. Она была по уши занята этой танцовщицей живота, когда Чарли появился в аквариуме. Это видели человек пятьсот.

— Я пытаюсь понять подноготную, — напирал Фитцсиммонс. — И потому спрошу вас снова. У миссис Келемен были отношения с кем-нибудь другим?

— Да ни за что, — окрысился я. — Ни в жисть. Сэм обожала Чарли. Она сейчас сама не своя. И у нее нет денег.

— Нет денег? — промямлил Маммерт.

— А вы не знали?

— Знали что? — Оба непреднамеренно откликнулись в один голос.

— У нее есть деньги, — пошел я на попятную, — но они все связаны в его бизнесе. И неликвидны.

— А страховка? — справился Фитцсиммонс.

— В страховки Чарли не верил. Как и большинство народа в моем бизнесе. Кроме того, «Келемен Груп» сто́ит порядком.

— Что вам известно об этой компании?

— Немногое. Чарли вел небольшой фонд фондов. Я бы оценил его активы миллионов в двести долларов.

— Что такое фонд фондов? — поинтересовался Маммерт.

Не видать мне этих блинчиков.

Я описывал богатство Чарли Келемена и его Мидасово прикосновение еще минут двадцать. Растолковал бизнес «Келемен Груп», изо всех сил стараясь избегать технических терминов вроде альфы и прочих коэффициентов эффективности. Чарли был знаком с каждым хеджи в городе, выпивал и обедал с ними всеми. Таков общий итог моих сведений. С виду — полный нуль.

Когда мы наконец покончили с «Азами фонда фондов», Маммерт направился к двери. Ему не терпелось уйти. Мне не терпелось, чтобы ушли они оба, но я все-таки спросил:

— А нельзя ли мне получить доступ в кабинет Чарли?

— С чего бы это? — ответил Фитцсиммонс. — Это место преступления.

— Я помогаю Сэм свернуть «Келемен Груп». Я бы хотел посмотреть его документацию.

— И не думайте, — отрезал дебелый полицейский, — пока не будет закрыто дело об убийстве. — Фитцсиммонс извлек из складок своего пиджака визитную карточку и нацарапал на обороте номер 212. — Спасибо за помощь. Если вам придет в голову еще что-то, позвоните нам. И сделайте мне любезность, не путайтесь в наше расследование.

Маммерт промолчал. Оба удалились. Даже не попрощавшись. Деловые, прямо некуда.

В тишине пустой квартиры я вдруг понял, что выстраивается система. Начал ее Клифф Халек — мой друг, мой наперсник. Во всяком случае, ему я доверяю. За ним Курц. А теперь еще и полиция. И каждый велит мне держаться от дел Чарли Келемена подальше. Столько отказов я не слыхал с первых дней холодного обзвона [Холодный обзвон — обзвон сотрудниками компании незаинтересованных потенциальных клиентов по телефонной базе данных, без разбора.] восемь лет назад.

Наконец, направляясь в душ, я заметил, что дверь в комнату Финн стоит нараспашку. Она всегда закрыта, будто крышка над моими воспоминаниями. От летней сырости ее иногда ведет, и она распахивается, выпуская стойкие ароматы матери и дочери. И это дуновение времени укрепило мою решимость десятикратно. Сэм Келемен. Бетти и Фред Мастерс. Мне стало ясно, что необходимо.

И насрать мне, кто бы ни возражал.

Глава 18

Было 7.30 утра понедельника. Я сидел за столом, старательно сосредоточившись и вертя в ладонях чашку безвкусного кофе. В отчете Бетти был указан ее домашний адрес в Нью-Палце и служебный адрес Чарли на Бродвее. Ее инвестиции уложились в две строки. В первой значилось: «Фонд фондов “Келемен Груп”, серия B: 307 931 долл.»

Солидный возврат с 250 тысяч долларов.

Вторая гласила: «Мастер-траст “Келемен Груп” класса А».

Это определение разит юристами на милю. Но если фирма Поповски этого не делала, то кто же?

Зазвонил телефон. Халек.

— Гроув, ты не спишь?

— Не только не сплю, но и поделюсь с тобой хорошими новостями.

— То есть? — спросил он, немного ошарашенный тем, что я полон энергии прямо с раннего утра.

— В выходные я беседовал с мамой. Она говорит, что католики пускают евреев в рай.

— Отлично. Передай маме, что евреи пускают католиков на Уолл-стрит, — парировал Халек, даже глазом не моргнув.

— Прекрасно.

— «Джек Ойл», — сказал он, переключаясь на бизнес. — Я собираюсь оказать тебе услугу.

Услугу?

Достаточно лишь упомянуть «Джек», у меня сразу ушки на макушке. Как-никак это компания Джей-Джея. Он мой крупнейший клиент, достаточно важный, чтобы я отложил все прочие дела. Считая и Чарли Келемена с его несчастным рыбным садком.

Макбетовские ведьмы могут встать в очередь.

— Я весь слух, Клифф.

— Джей-Джей собирается хеджироваться? — спросил он.

— Без понятия. — Клифф не из тех, кто из кожи вон лезет ради продажи. Он ставил тот же вопрос в пятницу. Сегодня понедельник, рынок еще не открылся, Джей-Джея, наверное, еще и в офисе-то нет, а Халек уже выкручивает мне руку. Это не в его стиле. — А почему ты спрашиваешь?

— Ты можешь потерять эту компанию.

— Как это?

— Ты же знаешь процедуру, — ответил он. — Нет займа — нет и коллара с нулевой ценой.

— Блин!

Этими несколькими словами Клифф только что сказал больше, чем тысячей.

* * *

Джей-Джею принадлежит один пакет акций на 190 миллионов долларов. Это офигенно рискованно. Рынки могут за считаные секунды сбить цену на акции на 60, 70, а то и 80 процентов. К примеру, если «Джек Ойл» рухнет на 50 процентов, Джей-Джей лишится 95 миллионов долларов. Вот почему я хотел, чтобы он хеджировался.

Коллар с нулевой ценой застрахует Джей-Джея от потерь более первых десяти процентов. В случае потери 95 миллионов долларов Джей-Джею придется проглотить только первые 19 миллионов долларов. Это 10 процентов из 190 миллионов долларов. И если хедж СКК на месте, моя фирма выложит ему 76 миллионов долларов. То есть 95 миллионов долларов минус те самые 19 миллионов долларов. Сползание Джей-Джея вниз по склону будет остановлено, а катастрофические потери будут предотвращены.

Он мог бы избежать всякого риска, просто продав все свои акции. Но Джей-Джей чертовски уверен в акциях и хочет удерживать верх. Как правило, мы предлагаем сделку, где отписываем на него удорожание на первые 20 процентов. Если позиция Джей-Джея возрастет на 20 процентов — до 228 миллионов долларов, следовательно, он сохранит все до цента. Если вы CEO, ставящий на будущее собственной компании, то это продажа за гроши.

Все свыше 228 миллионов долларов принадлежит СКК. Для моей фирмы полезен этот излишек. Для Джей-Джея было бы полезнее его продать. Обменяв часть своего избытка на защиту от убытка, он избавляется от необходимости выписывать чек на покрытие страховки. Вот почему мы называем такие деривативы «колларами с нулевой ценой».

Я бы заключал такие сделки день-деньской. Риск потерять 10 процентов за приобретение 20 процентов сверху.

В колларе с нулевой ценой нет никакой алхимии. Если СКК соглашается застраховать позицию Джей-Джея, мы займем акции «Джек Ойл» и сыграем на понижение. В результате за счет падения акций мы хеджируем собственные обязательства. Наши прибыли финансируют выплаты Попрыгунчику Джей-Джею.

Осталась только одна проблема, как сказал Клифф. «Нет займа — нет и коллара с нулевой ценой». Возможность занять акции в неограниченном количестве — явление редкое. На их запас влияет множество факторов. Кому принадлежат акции? Насколько они волатильны? Поглотил ли спрос имеющийся резерв? Причина погоды не делает. Если СКК не сможет занимать «Джек», нам ни за что не обеспечить коллар акциям Джей-Джея.

И еще одно. Наглядных комиссионных в колларах с нулевой ценой нет. Мы не растолковываем непостижимую механику «дельта-хеджирования». Но не стоит впадать в заблуждение. Бесплатные коллары сулят уйму чистогана. Здесь вам Уолл-стрит, а не храм Божий.

Мы запрашиваем высокую цену за защиту от убытка — один доллар, когда разумная цена составляет 90 центов. Мы предлагаем низкую цену за участие в избытке — доллар, когда справедливая рыночная ценность составляет 1,10 доллара. Цифры округляются, так что наши клиенты не видят наших прибылей. Но если я прошляплю большой коллар, при условии, что Джей-Джей его санкционирует, это будет стоить мне заработка в пару сотен тысяч долларов.

И это ничтожнейшая из моих проблем.

* * *

— Что там с займом, Клифф?

— Туговато, — ответил он.

— Тоже мне новость, — возразил я. — При нормальных обстоятельствах заимодавцев не так уж много.

— Заимодавцы все те же, — пояснил он. — Могут быть торги, которые вынудят мой отдел занять все их доступные акции.

— Запрос от хедж-фондов?

— Нет. — Он помолчал, прежде чем сообщить. — Изнутри ОФЛ.

— Кто?

— Ты же знаешь, что я не могу ответить. — Обсуждать со мной дела другого брокера было со стороны Халека неуместно.

— Клифф, послушай меня. Все основные акционеры «Джек Ойл» — сплошь юрлица. «Фиделити». «Авангард». Крупные хедж-фонды. Насколько я знаю, крупную позицию в компании имеет лишь один клиент ОФЛ. И это Джей-Джей. Его окучиваю я. А он не готов хеджироваться.

— Вопрос не в том кто, — парировал он. — Я не знаю, кто этот клиент. Не важно. Вопрос в заимствовании. Есть кто-то с конкурирующими интересами. Если Джей-Джею нужна сделка, пора ему стронуться с мертвой точки.

— Ты прав. Спасибо. Мне по-прежнему интересно, кто этот брокер.

— Вот и вычисли. Я и так уже сказал слишком много.

И тут прозрение рухнуло на меня, как рояль.

— Гершон разнюхивала вокруг да около «Джек Ойл»…

— Я этого не говорил, — откликнулся Клифф.

Какого черта она затевает?

Глава 19

К моменту, когда мы с Клиффом закончили, рыночные аналитики уже обновили свои мнения об акциях, проставив одну из трех оценок: «Покупайте, продавайте или ни хрена мы не понимаем».

Было 8.00 утра, пять минут до начала стратегического совещания в рамках всей фирмы. Хлоя, уже вклиненная в свои чудовищные наушники и уже консультирующая клиентов, как воспринимать колебания Уолл-стрит, помахала мне со своего места.

Энни прямо сияла — легкий загар, золотисто-русые волосы, накрахмаленная белоснежная блузка.

— Как прошли гонки? — спросила она, когда я встал, чтобы идти.

— Десятый из ста двадцати четырех, — отрапортовал я без гордости и без стыда в голосе.

— Получил по заднице? Ты, часом, не набрал вес, а? — Она игриво похлопала меня по животу, будто проверяя, нет ли брюшка.

— Но-но!

— Никакого киселя социальных накоплений, — заключила она с явным одобрением в голосе. — Лишиться шашечек — последнее дело.

— Буду иметь в виду.

— Врач делает больно из милосердия, босс. Такая вот любовь.

* * *

В зале этажом выше, проверив электронную почту, я баловался со своим «Блэкберри». Десятки моих коллег из каждого отдела, от инвестиционного банкинга до глобальных рынков капитала, занимали места. Женщин в нашей фирме с годами все больше и больше, но они по-прежнему в меньшинстве.

Пэтти Гершон, облаченная в «Шанель» кремового цвета, маячила среди тусклых деловых костюмов бельмом на глазу. Ее фирменная помада — красная, как «Феррари», яркая и глянцевая — заявляла: «Посмотрите-ка на меня». Она села рядом с Сазерлингом, энергетическим банкиром, рекомендовавшим меня Тэйеру. Оба смеялись, дожидаясь, когда начнется Стратегия. Оба явно наслаждались компанией друг друга. Леди Золотая Рыбка заграбастала банкира, обеспечившего меня рефералом на 100 миллионов долларов.

И выуживала у него наводки.

Я отвел взгляд, избегая искушения уставиться на них во все глаза. Несколькими рядами дальше мое внимание привлекло особенно плотное скопление лысых. Они выглядели как полка беспокойных бильярдных шаров, настукивающих на своих «Блэкберри», тревожась о предстоящей неделе. Обычно это зрелище меня забавляет. Но только не сегодня. Пэтти довела меня до белого каления, и с каждой минутой мое настроение становилось хуже и хуже.

С Сазерлингом она обошла меня с фланга.

Наши четверо убеленных сединами стратегов — глобальный, внутренний, фиксированных доходов и экономики — вот-вот начнут. Каждый понедельник они предсказывают направление движения рынка на предстоящую неделю. Если поглядеть сверху, их выводы, как правило, попугайничают умозаключения предыдущих аналитиков. «Покупайте, продавайте или ни хрена мы не понимаем».

Что за игру ты затеяла, Гершон?

Наблюдая Стратегии восемь лет подряд, я могу с полной уверенностью сообщить, что «умные капиталовложения» оставляют желать много лучшего. Экспертные дискуссии СКК — эго-фесты мальтузианских масштабов — зачастую скатываются до серии вербальных спаррингов, страдающих от избытка колкостей и недостатка фактов. Наши четверо гробоносцев рыночной авторитетности то и дело откашливаются с досадной регулярностью, насмехаются над вставными челюстями всех остальных и высасывают весь кислород в помещении.

Отто Гэлбрейт, окопавшийся в СКК матерый медведь, открыл дискуссию на свой обычный манер. Предсказал Армагеддон, отпустив одну из своих фирменных острот:

— Рынок летит в ад в сумочке «Прада» [Рынок летит в ад в сумочке «Прада» — аллюзия на фильм «Дьявол носит “Прада”».].

Зал зафырчал нервными смешками. Бильярдные шары застучали по своим «Блэкберри», большие пальцы так и замельтешили. Чуть изогнув губы в подобии улыбки, я снова зыркнул на Пэтти.

Что тебе нужно от «Джек Ойл»?

Гершон устроилась рядом с Сазерлингом уютнее некуда, положив руку на спинку его стула, но не касаясь его плеч. Он разведен, брак его пал жертвой задержек допоздна и бесчисленных командировок на нефтяные месторождения Техаса. Пэтти тоже разведена; ее развалившийся брак бросает в дрожь, служа мрачным напоминанием, что есть вещи и похуже, чем 18 месяцев целибата. Будучи матерью троих детей, она рвет задницу ради грандиозной карьеры в среде, где белые мужики среднего возраста цепляются за власть мертвой хваткой.

Она заслужила поблажку.

К сожалению, единственное логичное объяснение интереса Пэтти к «Джек Ойл» — это заем. А на этом месте все мои позывы к благотворительности испаряются без следа.

Только не вздумай говорить Джей-Джею о колларе.

Пэтти нипочем не оттяпать моего клиента настолько откровенно. Ее осадит даже бесхребетный начальник Курц. Вопросы раздела сфер влияния менеджеры Уолл-стрит решают с помощью простых вопросов. Кто открыл счет? Кто был первым? Есть ли уже доходы? Этот спор Пэтти не выиграть ни за что. Она это знает. И я это знаю.

Надо все-таки послушать Стратегию.

Отто — мой финансовый оракул. Обычно я слушаю его советы, записывая все до буквы, хотя совсем не по тем причинам, которые он себе воображает. Что бы он ни рекомендовал, я исполняю с точностью до наоборот. Если он говорит «покупайте фарму» — фармацевтика сокращенно, — я вовсю сливаю этот сектор. Когда он говорит: «Продавайте», я набиваю коробочку доверху.

Джей-Джей Гершон не обломится.

Среди фондовых брокеров циников выше крыши. Речистые аналитики когда-нибудь, да спалили каждого из консультантов без исключения. Однако мой инвестиционный стиль опирается не только на разочарование. За годы наш главный экономист практически не запятнал свою репутацию тем, что вдруг оказался прав.

Отто о «Гугле» в 2004-м: «Руководство непроверенное. Сомневаюсь, что акции хоть когда-нибудь превысят цену IPO». На публику «Гугл» вышел по 85 долларов. Сейчас это свыше 500 долларов.

Отто о нефти в 2005-м: «Цены на сырец годами колеблются в пределах от 40 до 50 долларов за баррель». Этим летом она превысила 70 долларов. И, насколько могу судить, устремляется еще выше.

Отто об Уолл-стрит в прошлом году: «2007-й станет для рынка финансовых услуг рекордным». Как раз сейчас у банков и брокерских контор полны руки миллиардов в плохих активах из-за фиаско субстандартных ипотек.

Ничуть не смущенный личными промахами, наш главный экономист проповедовал мрак и безысходность во время величайшего бычьего [Быки и медведи — биржевые брокеры, играющие, соответственно, на повышение и понижение.] рынка XX столетия. Послушай я его, и мои клиенты давным-давно слились бы. Справедливости ради надо сказать, что однажды Отто оказался прав. Еще в 1999 году он предсказал, что технологический мыльный пузырь лопнет. Свою позорнейшую публикацию он озаглавил «О грядущем разрыве Дот-комдона». Если на мой вкус, так образ отстойный.

Меня тревожит, что главный экономист СКК — такой стабильный и надежный указатель не в ту сторону. Зато клиентам доходность моего портфеля очень по душе. И мы, смеясь, соглашаемся: «Это замечательно».

Пока Отто говорил, я бросил взгляд на Пэтти и вдруг обнаружил, что она разглядывает меня оценивающим взглядом. Моргнув, Гершон изобразила в мою сторону алый, как «Феррари», поцелуй и снова обратила взор к дискутирующим экспертам. После этого я не слышал ни единого слова своего оракула.

* * *

Бывают времена, когда каждому топ-продюсеру нужно отвлечься, даже от источаемого Гершон зловония. И утро понедельника — одно из них. Улизнув со Стратегии за пару минут до окончания, я вернулся на четвертый этаж. Фрэнк Курц при поддержке всех вышестоящих инстанций СКК попросил меня провести лекцию для свежеиспеченных MBA [MBA — магистр бизнес-администрирования.].

«Преподаванием» это не назовешь. Мое дело — наплести новобранцам военных историй, прежде чем они с головой окунутся в холодный обзвон.

— Раскрой им глаза, — попросил Курц. — Накрути их так, чтобы они ринулись с места в карьер.

Я что, так похож на Тони Гребаного Роббинса? [Тони Роббинс — американский писатель, специализирующийся на саморазвитии, мотивации и т. п. Очень любит изрекать вдохновляющие сентенции.]

Откровенно говоря, я и не помышлял преподавать в СКК. Топ-продюсеры не занимаются наставничеством. Мы тропим базиллионеров и питаемся тем, что промыслим. Однако послать «нет» обратно по цепочке вплоть до CEO — верный способ похерить собственную карьеру. Так что я заставил себя проглотить это и забыть о леди Золотой Рыбке, чтобы увлечь класс за собой.

Зола Манчини — новенькая, наделенная колоссальной личностью в компактной упаковке, перехватила меня в коридоре по пути к аудитории. Хотя макушка у нее возвышалась над полом где-то на 5 футов 5 дюймов, я толком не представляю, какого именно она роста. Она всегда ходит на каблуках, двигаясь с соблазнительной грацией, так искусно поводя бедрами, что и не скажешь, где кончаются спортивные ножки и начинаются каблуки «Гуччи».

Эти ножки заставляют некоторых мужчин выворачивать шеи ей вослед. Другие фокусируются на блузке, вздымающейся на груди. Меня же заводят волосы Золы. Голову ее охватывает густая волна курчавых кудрей. Ее волосяные луковицы будто не знают удержу. Шелковистые непослушные пряди обрамляют ее темнокожие, экзотические черты.

Сегодня одно ее ухо скрывала огромная повязка. Слои бинта выглядывали даже сквозь ее копну волос всему миру на обозрение.

— Что это с твоим ухом?

— Пластическая хирургия, — ухмыльнулась Зола. Сарказм таился за каждым словом.

— С каких это пор ушам нужен кузовной ремонт?

— Здоровенная жопа, — сказала она, держа ладонь к ладони на расстоянии шести дюймов в невербальном жесте, демонстрирующем размер.

— Вот так язычок! — фыркнул я. Хорошо, что я не пил в это время кофе, а то извергнутый кофеин разлетелся бы по всему коридору.