Отвратная привычка, выдающая мою нервозность, но обычно мне удается сдерживаться. Но не сейчас. Оба мы знали, что для нас единственный способ остаться друзьями — это рассказать Эми о наших отношениях в течение моего месяца на Гавайях и надеяться, что она отнесется к этому спокойно.

— Расслабься, подружка, ей все известно. После третьего свидания и перед тем, как, эм-м-м, ну ты знаешь… повысить градус отношений…

Тут я захихикала, но задержала дыхание, желая услышать все до конца.

— …прежде чем мы перешли на этот уровень, я рассказал ей. Все.

— Все? И про джип, про океан, про стену?

От унижения у меня помутилось в глазах, и мурашки стыда побежали по коже, щекоча шею и зажигая румянец на щеках.

— Нет. Господи. Я не такой дурак. Просто я был честен. Сказал, что у нас были очень бурные, возможно, даже судьбоносные отношения, но теперь все это кончено, и мы просто стали друзьями навеки. Эми такое понимает. И она не ревнует. То, что уже произошло между нами в течение этой недели, настолько… правильно. Миа… Я собираюсь жениться на этой девушке. Скоро. Может, на следующий год ты снова приедешь на острова.

— Я приеду. Тай, я так счастлива за тебя. Все это совершенно заслуженно.

— Спасибо, подружка. Тебе понравилось тату?

Его голос сделался раскатистым и бархатистым — он явно напрашивался на комплимент. Это напомнило мне о том, как неделю назад он напрашивался на нечто другое — а именно, возможность забраться ко мне в трусики, и как можно чаще.

— Очень.

Настолько, что у меня появилась идея, совершенно безумная и чудесная. Кое-что, чего я никогда прежде не делала и что останется со мной до конца моих дней.

— Спасибо, Тай. Передай Эми мои поздравления и дай знать, когда задашь ей главный вопрос. Но потерпи хотя бы один месяц, ладно, донжуан?

Он засмеялся тем густым самоанским смехом, которого мне так не хватало последнюю неделю.

— Не вопрос. Береги себя и сообщай регулярно, как у тебя дела. Каждую неделю или две. Обещай мне.

— Ладно, ладно. Обещаю.

— Если что-то случится с тобой, Миа, я вскочу в первый же самолет и надеру задницу кому угодно. Я защищу тебя, подружка. Если я тебе понадоблюсь, только позови. Эми знает и согласна с этим. То, что ты делаешь, твоя работа — она может быть опасна, но я все понимаю. Семья — самое главное.

— Да, Тай. Кажется, никто не понимает этого так, как ты. Семья — самое главное.

— Позаботься о своем tama, подружка.

Он использовал самоанское слово, обозначающее «отец».

— Но до тех пор, пока ты не найдешь своего суженого, я здесь. Старший самоанский братец, которого у тебя никогда не было.

— От разврата до брата?

Тай хмыкнул.

— Ты поняла суть. Обещай, что не станешь собой рисковать.

— Не стану. Люблю тебя, Тай.

— Люблю тебя, подружка. Друзья навсегда.

— Друзья навсегда.

Я разъединилась и шумно выдохнула. Все вокруг двигались вперед, все, кроме меня. Мне предстояло еще шесть месяцев пахать на Блейна, чтобы освободить папу. Хотя, будь моя воля, не такую жизнь я бы себе выбрала. Конечно, работать эскортом для богатеев оказалось не так уж и плохо. Если вспомнить все сначала, мне, по сути, крупно повезло.

Уэстон Чарльз Ченнинг Третий. Я захихикала, вспомнив, как издевалась над Уэсом из-за числительного в конце его фамилии. Уэс отлично разыгрывал карту почтительного сынка.

Он был убийственно привлекательным, легким в общении, трудолюбивым и умел наслаждаться простыми радостями жизни. Время, проведенное вместе с ним, превзошло все мои ожидания. Он умел превратить самую пугающую ситуацию в ненапряжную прогулку. Я научилась серфингу и обнаружила, что не все мужчины слеплены из одного теста.

Мужчины, с которыми я была до него — те, кому я посвящала всю себя, — причиняли мне боль, ломали и мучили меня и превратили в циника, не верящего в любовь. Уэс вернул мне веру в мужчин и надежду, что я тоже смогу получить то, о чем мечтает каждая женщина во вселенной. Настоящую любовь. Но только не сейчас. И все же с Уэсом я впервые поняла, что значит быть любимой — чувство, которого я теперь никогда не забуду и не откажусь от него. Та ночь была самой прекрасной в моей жизни. Я наконец-то ощутила себя цельной… любимой. И неважно, что сулит мне будущее, это останется со мной навсегда.

Алек Дюбуа, мой сыплющий непристойностями француз, был вторым. Боже, он был таким милым. От длинных волос, собранных в этот уникальный мужской пучок на затылке, до комбо из бороды и усов — так и хотелось его съесть. От одного воспоминания об этой пышной, тяжелой гриве по позвоночнику побежали пузырьки желания. Я провела почти весь месяц, не отходя от него, но это меня ничуть не огорчало. Его творения, созданные им картины показали миру ту часть меня, которую я всегда скрывала от чужих глаз. Уязвимая, несовершенная, одинокая, сгорающая от желания и потерянная женщина, которой я стала за свои двадцать четыре года, так ясно проступала на его полотнах. Вся его кампания «Любовь на холсте» была посвящена мне, и я впервые почувствовала себя красивой. Он заставил меня взглянуть на себя в новом свете, и мне понравилось то, что я увидела. Даже слишком. И, что еще лучше, я не возражала против того, чтобы мир увидел меня такой, и теперь каждый день стремилась быть достойной того прекрасного образа.

Тони Фазано и Гектор Чавес, мои мальчики из Чикаго. Странно, но всего лишь вспомнив их имена, я почувствовала себя одинокой. С ними я узнала, что такое дружба. Узнала, что неважно, как выглядит любовь, или на какой риск нам приходится идти ради нее, но сделать это необходимо. Если то, чего мне хочется добиться в любви и в жизни, действительно предначертано судьбой, то в конце все окупится. Я отчаянно держалась за эту мысль — мне оставалось лишь надеяться, что однажды она станет правдой и для меня.

Мейсон Мёрфи, надменный, дерзкий бейсболист с золотым сердцем (и это можно было обнаружить, если порыться достаточно глубоко), стал для меня братом, которого у меня никогда не было. Ему нравилось прикидываться кем-то другим, как и мне, но если удавалось заглянуть в его сердце, то обнаруживалось, что Мейсу хочется того же, чего и всем нам. Дружбы, товарищества, дома и человека, которых он мог бы назвать своими. И теперь у него было все это… с Рейчел. Она стала для него всем перечисленным и даже больше. Время, проведенное с Мейсом, помогло мне понять, что не стоит притворяться тем, кем ты не являешься — это лишь повредит тебе и окружающим.

И, наконец, мой милый, любящий, сексуальный самоанец. Боже, при одном воспоминании об его великолепной, твердой длине местечко у меня между бедер начало ныть. Пока что он был у меня самым большим, и это при том, что Уэс и Алек отнюдь не страдали слабостью в постели. Тай — сплошное веселье, дружба и секс. За месяц с ним у меня было больше секса, чем у большинства незамужних женщин — да и у семейных пар, что уж там говорить — за целый год. Мы не могли оторваться друг от друга. Как будто нам обоим надо было что-то доказать. После всего сказанного и сделанного время, проведенное вместе, прочно скрепило нашу дружбу — так, как невозможно было бы без физической близости. Я знала, что он будет готов помочь мне в любой момент до конца моих дней. Его культура и та любовь, что он дарил своим друзьям, были всеобъемлющими и не признавали временных ограничений.

Воспоминания о каждом из месяцев этого года и о том, что я пережила, укрепили мою решимость. Если я не сделаю этого сейчас, не сделаю уже никогда.

Выйдя из комнаты, я сбежала по лестнице и резко затормозила. Джеймс, сидевший в гостиной, поднял голову.

— Мисс Сандерс, вас нужно подвезти?

— Да! У тебя есть сейчас время?

— Разумеется, — кивнул он и махнул рукой, пропуская меня вперед.

Когда мы погрузились в лимузин, я вытащила мобильник, запустила поиск «Гугл» и обнаружила в точности то, что мне было нужно.

— Куда? — спросил Джеймс, пока мы двигались по длинной извилистой подъездной дороге.

— В «Пинз энд нидлз».

— Тату-салон? — удивился он.

— Ага. И поспеши, пока я не передумала.