Глава четвертая

Гудение тату-машинки пробивалось сквозь глухой гул салона. Несколько клиентов сидели на черных кожаных креслах, точно таких же, как мое. Одному парню делали татуировку молний по бокам выбритой почти налысо головы. Лишь посередке тонкой полоской пробивался пушок. В мочках ушей у него зияли здоровенные проколы, украшенные кольцами размером с четвертак, а на лице было больше железа, чем в байке, на котором он прикатил. Мотоцикл был клевый. Я сразу же затосковала по оставшейся дома Сьюзи. Вздохнув, я снова уставилась на типа, решившего, что украсить татуировками голову — отличная идея.

Пока игла вгрызалась в мою плоть, я размышляла о том, что этот парень станет делать с такими мочками, когда ему стукнет семьдесят. К тому времени они наверняка отвиснут, особенно если он растянет их еще больше. Вероятно, двадцатилетних скинхедов такие вопросы не беспокоят. Возможно, он и не рассчитывал дожить до семидесяти — и, судя по тому, как этот чудила непрерывно дергался, словно дико куда-то спешил, ранняя могила была не за горами.

Дальше по проходу сидела девчонка типа Барби. Судя по всему, она решила запечатлеть на пояснице имя своего парня. Я негромко захихикала, потому что знала наверняка — с того момента, когда человек делает себе татуировку с именем своего мужчины (или женщины), он обречен. Те, кто решался на такое, считали, что это правило к ним не относится, и готовы были испытать судьбу. Не слишком умно. От смеха у меня дернулась нога, и я поморщилась, когда мастер сильней сжала мою левую лодыжку. С черной спиральной надписью было почти покончено, после чего оставался одуванчик.

Кожа на ноге уже потеряла чувствительность. Первые двадцать минут боль была очень острой — странное ноющее ощущение, раздражавшее и доставляющее удовольствие в равной степени. Поговорка, гласящая, что боль и наслаждение — две стороны одной монеты, абсолютна верна. Но сейчас я уже привыкла и к тому и к другому. Каждый раз, когда мастер бралась за свою машинку, чтобы добавить еще чернил, и прижимала этот огненный наконечник к моей коже, легкий разряд возбуждения проходился по моим нервным окончаниям, словно бенгальский огонь на День независимости.

— Маск — необычное имя, особенно для девушки, — без затей заявила я, пытаясь завязать разговор с миниатюрной азиаткой, работающей над моей татуировкой.

Она улыбнулась, в том числе и глазами. Я как будто заглянула в беспросветно-черные глубины галактики с крохотными белыми звездочками пылающих газовых облаков. На ее губах была ярко-красная помада, а на нижней, сбоку, тоненькая серебряная сережка-пирсинг. Азиатское происхождение было заметно по красивому оттенку гладкой кожи, контрастирующей с эбеново-черными, собранными в блестящий узел на затылке волосами. Если бы не пирсинг на губе и татуировки на предплечьях, она бы отлично вписалась в обстановку любого из правительственных офисов.

Маск наклонила голову и сосредоточилась на буквах, которые выводила на моей коже.

— Это сокращение от Маскатан. «Маск» американцам произносить проще.

В ее голосе не было и намека на азиатский акцент.

— Так ты не американка?

— Американка. Но родным и друзьям легче выговорить мое полное имя, чем туристам и местным, приходящим за татуировкой.

Она мягко улыбнулась.

— Ну, я думаю, что твое полное имя звучит красиво, но Маск — это так круто, что я, пожалуй, остановлюсь на нем.

— Моя семья родом из Брунея, в сердце Юго-Восточной Азии, но я родилась уже в Штатах.

— Здорово.

— Благодарю вас, — сказала она, после чего выпрямилась и принялась изучать свою работу, поворачивая мою ногу то туда, то сюда в свете ярких ламп.

Вдоль всей боковой части ступни, примерно в двух сантиметрах от пятки и до самых пальцев, бежала надпись, на которой я остановилась. До стопы еще оставалось сантиметра два с половиной. Когда Маск спросила у меня, чего именно я хочу, я моментально это поняла. Мы выбрали понравившийся мне шрифт, и теперь с этой частью было покончено.

— Посмотрите, прежде чем я приступлю к одуванчику.

Я повертела ступней так и этак, кривясь, когда кожа натягивалась над поврежденной тканью. Татуировка была прекрасной, именно такой, как я себе представляла.

— Мне очень нравится.

— Хорошо. Тогда одуванчик сделаем тут.

Она провела пальцем, указывая на свободный участок над пяткой, примерно в десяти сантиметрах вверх по лодыжке. Я кивнула.

— На летящих пушинках будет по одной букве из тех, что вы выбрали для стебля. Без имен, да?

Она встретилась со мной взглядом и ухмыльнулась.

— Так и есть.

На сей раз я откинулась на спинку кресла и предоставила Маск возможность без помех заниматься ее работой. В ту же секунду, когда игла коснулась лодыжки, вновь вернулась колющая боль. Она будто впилась в меня жалом, распространяясь вверх по ноге. Я стиснула зубы, дожидаясь того момента, когда боль вновь превратится в удовольствие. Примерно через десять минут я уже парила на чистом эндорфиновом облаке.

— Я закончила с У и А.

Маск кивнула на мою ногу, где две маленьких пушинки неслись через строку текста в компании еще нескольких. Только эти две отличались от остальных. На одной была буква У, символизирующая месяц, проведенный с Уэсом, а на другой А — в честь Алека.

— Объясните еще раз, как вам сделать Т и Г.

— Если можно, мне бы хотелось, чтобы они как бы переплетались, сливаясь в одну пушинку.

Маск снова оглядела мою ступню, снова повертела ее туда-сюда под лампой, затем коротко кивнула и вновь приступила к работе.

— Закончила М и ту Т, которая без Г. Еще набросала парочку пушинок без букв, — сказала она, указывая на несколько обычных пушинок, перемежавшихся с особенными. — Но вы упоминали, что, возможно, захотите дополнить татуировку позже в этом году, так что я оставила немного свободного места на ступне.

— Ага, — кивнула я. — Если год пойдет, как запланировано, то, вполне вероятно, у меня появятся новые пушинки с буквами.

— Думаю, татуировка получилась хорошо и незавершенной не выглядит, но любой мастер с легкостью сможет ее дополнить — хотя, конечно, я предпочла бы, чтобы вы обратились ко мне. Мне хочется, чтобы мои татуировки оставались моими, понимаете?

— Абсолютно, — ответила я, вскинув руки. — Я вернусь ближе к концу года, если почувствую, что ее надо дополнить. Обещаю.

Я протянула мастеру руку, и она ее пожала.

— Отлично. Проверите работу?

Одуванчик выглядел невероятно реалистично. Он чудесным образом обрамлял текст, показывая, насколько я хочу подчеркнуть надпись, и в то же время придавая ей дополнительный смысл. В порыве ветра можно было разглядеть каждую пушинку одуванчика. На пяти из пятнадцати были буквы, переплетающиеся также и на стебельке цветка. Уэс, Алек, Мейсон и Тай получили по одной букве, вытатуированной на стебле. Тони и Гектор были представлены дуэтом ТГ, обе на одной крошечной пушинке.

От меня не ускользнул и весь смысл того, что какая-то частичка этих мужчин теперь всегда оставалась со мной — мы вместе шагали по жизненной дороге каждый божий день. В глубине души я знала, что это необходимо мне, чтобы вынести оставшуюся часть года. Присутствие этих мужчин, первых букв их имен вокруг того изречения, которое стало моим персональным девизом, было идеальной нотой. Я снова взглянула на надпись, восхищаясь скрытым в ней смыслом, ставшим частью моей жизни и правды и навеки запечатленным на моем теле.

Доверься пути…

* * *

Я вернулась в особняк и, хромая, стала подниматься в свою комнату. Нога болела.

— Пресвятые небеса, что случилось? Вы поранились?

Кэтлин взбежала по лестнице, взяла меня за плечо и прижала к груди, и мы вместе преодолели последние ступеньки. Она поддерживала меня, пока я шла в сторону своей спальни, что заняло неприлично много времени. С каждым шагом становилось все больнее, и уж точно намного больнее, чем во время самого татуажа.

Когда мы, наконец, дошли до комнаты, я допрыгала на одной ноге до кровати и тяжело на нее повалилась.

— Что с вами? — спросила Кэтлин, пристально разглядывая каждый сантиметр моего тела, — пока ее взгляд не упал на блестящее пятно на моей ноге, где Маск размазала вазелиновое масло.

— Боже мой! Похоже, вы сами над собой потрудились.

Она нагнулась и осмотрела этот участок кожи.

— Выглядит очень красиво, и, похоже, смысл этих слов очень для вас важен.

Я улыбнулась, преодолевая боль.

— Да, верно. Спасибо. Не знаю — я просто проснулась сегодня утром и почувствовала, что должна это сделать. И поскольку мне не надо присутствовать ни на каких приемах еще несколько дней, сейчас было самое удачное время.

Кэтлин согласно кивнула.

— Я принесу вам чай и печенье. Давайте устроим вас поудобней.

Она взяла подушку и аккуратно подложила мне под ногу, стараясь не касаться свежей татуировки. Затем экономка взбила подушку и легонько наклонила меня вперед, чтобы подложить еще одну мне под спину.

— Так лучше?

Рассмеявшись, я откинула голову и взглянула на эту милую женщину. Любой, кто достоин называться мужчиной, подхватил бы ее на руки и постарался удержать, а не стал бы нанимать девицу из сопровождения, чтобы не потерять лицо перед большими шишками. В ту секунду мое мнение об Уоррене резко ухудшилось, хотя, конечно, не мне было судить.