Оксана Алексеева

Коснуться мира твоего

Глава 1

Кханника

Другого мира я не знала, а тот, о котором читала в книгах, больше походил на легенды. Когда окончила школу, передо мной стоял выбор будущего — а это нелегкая задача, возникающая перед каждым на пороге взрослой жизни. Самые почетные занятия, обеспечивающее прочное место в сообществе: врач, ученый или учитель. Учитель — как святой мессия, благодаря которому каждый младенец превращается в гражданина — не просто в часть сообщества, а в полезную деталь совокупного механизма. Еще лучше — быть врачом или заниматься наукой. Но чтобы попасть в их кластеры, надо пройти жесточайший отбор. Только самые умные, самые талантливые и работоспособные люди имеют право пользоваться безусловным почтением и получать лучшие талоны от Государства — и это справедливо. А я даже отличницей в школе не была.

Но унывала я не по этой причине. Наверное, врачом или учителем я хотела стать только потому, что ими мечтали стать все мои друзья. Отношение общества к таким профессиям было даже значимее, чем получаемые ими блага — а это устанавливает в сознании ребенка приоритеты. Отец мой работал в теплицах и очень хотел, чтобы это дело стало семейным. Мать шила одежду, причем настолько хорошо, что имя ее было известно на все шесть зон. Она с детства обучала меня своему ремеслу, и у меня неплохо выходило, но душевного упоения не приносило. Даже теплицы привлекали меня больше. Или выращивание лысей — зверьков, традиционно составляющих основу нашего питания. Так и пройдет вся жизнь — в бесконечном откармливании лысей для убоя.

Я перебирала в уме все возможные занятия, но сердце замирало только от одного слова: охота. Конечно, мальчишек тренировали с детства, потому что в случае нападения каждый из них возьмет в руки оружие. И в охотники принимали только мальчиков: они физически выносливее, что повышает их шанс вернуться. В кластере охотников зашкаливал уровень смертности, но мне казалось, это то самое, ради чего можно и умереть. Они — единственные, кто выходил на поверхность. И иногда после их возвращения Государство передавало ученым или новые растения, которые те пытались адаптировать к нашим условиям, или ресурсы для медицинских лабораторий, или новые книги для библиотеки.

Думала я и о будущей семье, понимая, что вхожу в тот возраст, когда пора обзаводиться девушкой. Но с этим никак не клеилось. У меня даже друг детства, Закари, вызывал больше эмоций, чем девушки. Вызывал, пока не рассказал мне об «этом». Уж не знаю, где он выяснил подробности — а может, и подглядел за собственными родителями, но меня чуть не стошнило от представляемой картины. Делать «это» с подругой — не стыдно и не противно, я просто не готова пока на этот шаг. А вот с человеком другого пола — ужас. Родители у Закари были именно такой семьей — его мать и отец до сих пор живут вместе, возможно, даже и «этим» занимаются, оттого-то он и растет таким извращенцем. Конечно, люди в сообществе понимают, что и такие пары имеют право на существование, ведь природу не изменишь, но провожают их взглядами с сочувствием или даже усмешкой.

Семья нужна каждому человеку, поэтому все рано или поздно вступают в пары. Совсем необязательно строить отношения только на «этом», многие живут просто как партнеры, оставляя в стороне животные инстинкты — нам об этом часто рассказывали в школе. И такие семьи оказываются самыми крепкими. Понятное дело, крайне желательно, чтобы твой партнер был одного с тобой пола — тогда возникает гораздо меньше проблем со взаимопониманием. Молодые иногда экспериментируют в жажде испробовать все, но с возрастом это у большинства проходит, хоть и не всегда. Я старалась относиться к родителям Закари без отвращения, потому что знала их достаточно хорошо — они замечательные люди, просто немного странные. Нестандартная семья, которой каким-то образом удалось не распасться. Мои родители тоже когда-то были такой парой, в результате чего я и появилась, но быстро одумались и разбежались. Отец создал семью со своим старым другом, а мамина подруга два года назад умерла, поэтому сейчас мама одинока. Теперь я жила с отцом, так как не принято оставлять детей в неполноценных семьях.

В любом случае, нестандартные семьи и те молодые, которых по глупости тянуло на эксперименты, обеспечивали прирост рождаемости. Население всех шести зон сейчас колебалось вокруг отметки в десять тысяч человек — это хорошая цифра. Как объясняли нам в школе, после пятнадцати тысяч резко возрастает риск нехватки ресурсов, а после семнадцати Государство запускает программу по сокращению населения. Последнее сокращение было еще в детстве моего деда — и он рассказывал страшные вещи: Государство было вынуждено убивать калек и больных. Естественно, что каждый понимал необходимость такой меры: мы не можем создать достаточно продуктов, чтобы прокормить неограниченное количество людей, поэтому пришлось пожертвовать частью во благо всех остальных. Ни у кого и сомнений не возникло в справедливости такого решения… И все равно, когда под репрессию попадает твой друг или родственник — это больно. А еще больнее думать о том, что виноват не тот инвалид, который попал в программу, а какая-нибудь тупая сука, забеременевшая от своего одноклассника! Так что справедливость тут под большим сомнением, хоть об этом никто открыто и не говорит, чтобы не теребить старые раны. А вот при десяти тысячах сообщество может позаботиться о каждом — даже о бывшем охотнике, который потерял ногу или сломал позвоночник. Мы лечим больных и раненых, мы помним все заслуги наших ветеранов, мы уважаем стариков. Наше сообщество справедливо и милосердно… пока население остается в разумных пределах.

Когда-то врачи занимались не лечением болезней, а пытались создать противозачаточные средства — потому что незачем лечить больных, когда все на грани вымирания от голода. Но Отец, как всегда, оказался мудрее людей — все больше и больше женщин под воздействием радиации становятся бесплодными. Тесты нам проводят несколько раз с момента вступления в фертильный возраст. Из моего класса высокий риск выявлен только у трех девочек, у половины — низкая вероятность зачатия. К счастью, я попала в число нулевого риска — и это настоящее везение, хоть я и не собираюсь создавать нестандартную семью. Когда я рассматривала картинки в школьном учебнике, то теряла дар речи от ужаса. Если бы я попала в группу риска, то, наверное, даже здороваться за руку с парнями бы побоялась, чтобы в такое не вляпаться. Правда, матери, пережившие подобный кошмар, детей своих любят — это животный инстинкт, как нам объясняли. Некоторые даже осознанно идут на такое… но тут ничего не поделаешь, природа. А люди, хоть и здорово эволюционировали, все равно остаются животными, несмотря на все учения Отца.

И хоть Закари немного донимал меня, когда мы стали подростками, все равно оставался лучшим другом. В школе нам объясняли, что это вполне нормально, главное — не поддаваться порывам. Только взрослый человек может с уверенностью говорить о том, какую семью он хочет создать, а до того момента телом руководят гормоны. Я гормональные всплески друга просто игнорировала, потому что во всем остальном Закари был самым лучшим товарищем! А уж когда он заявил, что его приняли в кластер охотников, то я чуть не расплакалась от гордости и зависти. Родители его были против — на то они и родители, у них же этот… инстинкт защиты потомства, так что их никто и не слушал. Я заставила Закари пообещать, что он будет мне рассказывать обо всем: какого цвета небо, каких мутантов он повстречает, на самом ли деле обезьяны так прыгучи, что могли бы без труда перескочить стену между второй и третьей зоной. Он, конечно, пообещал.

Хоть родители и не поощряли нашу дружбу с Закари, но признавали, что под его присмотром никто не смог бы причинить мне вреда. Мы встретились возле моего квадрата и, как часто бывало, на службу в храме опоздали — положа руку на сердце, сделали это осознанно. А какой подросток любит слушать монотонные и однотипные речи про усмирение плоти и благодарности предкам? Успели только на конечную молитву: «Спасибо, Отец, что даровал мне этот день. Будь милостив — подари следующий».

Оттуда побежали — до шестой зоны путь неблизкий, а хотелось успеть к самому началу. За последним квадратом первой зоны начинался длинный коридор, ведущий ко второй. Коридоры не были освещены, но у каждого из нас всегда имелся фонарик, хотя тут мы могли бежать и вслепую. Но в центральном зале, который располагался между четвертой и пятой зонами, снова притормозили посреди собравшейся толпы. Мы не слышали оглашение вердикта, но уже по приготовлениям было понятно, что за казнь ожидает преступника.

Преступления у нас были редки — довольно глупо красть у соседа какую-то мелочь, потому что в настолько тесной общине всегда найдутся свидетели. И иногда преступника оправдывали — если набиралось достаточно пунктов его пользы для сообщества. Но вот относительно изнасилования правило было одно — прилюдная кастрация. Чудовищу, который силой принудил какую-то женщину к «этому», просто отсекали все ненужное. И даже те, кто выживали после кровопотери, не могли обратиться за помощью к медикам, соседи переставали с ними общаться, с работы их выгоняли. В итоге они все равно умирали от голода. Им даже на поверхность уползти не разрешали — нечего прикармливать мутантов около входов. Я с удовольствием смотрела на то, как голый мужчина кричит, извивается, как к нему подходит хладнокровный палач — так насильнику и надо, мрази! Такие твари не имеют право на жизнь. Он сдохнет — сегодня или через неделю, его труп сожгут в крематории, а после никто и не вспомнит его имя. А какой-то бедной женщине, которая стала его жертвой, станут помогать всем миром. Ведь это просто бесчеловечно — ничтожество могло поселить в ее животе ребенка, а значит, она будет вынуждена носить его, терпеть мучительные роды, а потом еще и любить дитя, потому что у нее включится… как его? Материнский инстинкт! Рождение ребенка — настолько жестокий процесс, что на него женщина может пойти исключительно по доброй воле. Я закрыла глаза и помолилась Отцу за то, чтобы бедняжка оказалась не в группе риска — ей и так досталось, куда уж больше? Наверное, все люди в зале сейчас молили о том же.