В шапке письма имелись данные о тираже издания, который превышал три с четвертью миллиона экземпляров. Условия, предлагаемые мистером Симсом за еженедельную публикацию романа по главам, казались просто волшебными. Кроме того, Дику полагался особый гонорар, когда роман выйдет отдельной книгой.

Письмо от Симса пришло во время завтрака. Он отменил все запланированные на день мероприятия и немедленно отправился на долгую прогулку. Ему хотелось как следует подумать. Дик прошелся по дороге Семи мостов, влез на Камнорский холм, миновал деревушку и двинулся по тропинке к переправе Бэблок Хайс, а оттуда — вдоль русла «юной Темзы», на каждом шагу вспоминая «Школяра-цыгана» [«Школяр-цыган» — поэма Мэтью Арнольда (1822–1888), английского поэта, культуролога и литературоведа.], черт бы его побрал!

В маленькой гостинице у моста чуть дальше по течению реки Дик выпил пива и закусил хлебом с сыром. Именно там, в гостиничном холле, в окружении гравюр с портретом королевы Виктории, вдыхая затхлый, влажноватый воздух, герметично закупоренный в этих стенах почти три столетия назад, Дик наконец осознал всю правду о себе. Он гермафродит.

Конечно, не в грубом, буквальном, смысле, а в психологическом. В одном теле сосуществуют две личности: мужчина и женщина. Доктор Джекил и мистер Хайд. Или скорее Уильям Шарп и Фиона Маклауд [Уильям Шарп (1855–1905) — шотландский писатель и поэт, с 1893 также известный под псевдонимом Фиона Маклауд.] — более изысканный Уильям и простоватая Фиона. Теперь все встало на свои места. Постыдный инцидент с Кварлсом получил простое и логичное объяснение — нежная молодая особа, увлекающаяся литературой, решила написать сонет герою своих грез, которого вообразила эдаким офицером-красавцем из романов Уиды [Уида — псевдоним Марии Луизы Раме (1839–1908), английской писательницы, известной своими авантюрно-сентиментальными романами.]. И с какой проницательностью мистер Симс без колебаний использовал в письме обращение «мадам»!

Дику сразу стало легче. Его четко устроенный разум не выносил мистики. Долгое время он сам для себя был загадкой, и теперь она разрешилась. Обнаруженная аномалия его совершенно не взволновала. До тех пор, пока обе личности не пересекались — мужчина с легкостью решал математические задачи в часы бодрствования, а женщина кропала свои романы исключительно по ночам и не вмешивалась в дневные занятия, — подобный симбиоз вполне устраивал Дика. Чем больше он думал об этом, тем больше радовался такому удачному положению дел. Все устроилось самым лучшим образом. Дневные часы Дик станет посвящать сухим наукам, философии и математике, и время от времени небольшим экскурсам в политику. А после полуночи — женской рукой строчить романы, которые принесут ощутимый доход и окупят его неприбыльные мужские занятия. Получалось, что Дик в некотором роде альфонс, зато это был реальный шанс развеять постоянно преследовавший его страх бедности. Он боялся превратиться в человека, существующего от зарплаты до зарплаты, продающего свой интеллект, чтобы не умереть с голоду. Словно восточный богач, он хотел сидеть и спокойно курить трубку, пока женщины делают грязную работу. Как удобно!.. Дик расплатился за хлеб с сыром и зашагал назад, весело насвистывая.

III

Два месяца спустя на страницах журнала «Хильдебрандс хоум Уикли» появился первый отрывок романа некой Перл Беллер «Хартсиз Фитцрой: история одной девушки». Три с четвертью миллиона прочли и одобрили. Когда произведение вышло отдельной книгой, за шесть недель было продано двести тысяч копий. В течение двух последующих лет не менее шестнадцати тысяч младенцев женского пола только в Лондоне получили при крещении имя Хартсиз. Когда читатели журнала в двести пятидесятый раз увидели знакомую колонку с первой главой из четвертого романа, имя Перл Беллер знали практически в каждом доме. А Дик тем временем получал доходы, о которых не смел помыслить даже в самых дерзких мечтах. Он наконец-то смог позволить себе кое-что по-настоящему желанное — шелковое нижнее белье и хорошие (действительно хорошие) сигары.

IV

Дик завершал учебу в Кантелупском колледже в лучах славы: ярчайший представитель поколения, человек выдающегося ума, головокружительные перспективы, карьера… Однако щедрые похвалы не вскружили ему голову. В ответ на слова о блестящих успехах в учебе Дик лишь вежливо благодарил и приглашал познакомиться со своим Memento Mori [Memento Mori — помни о смерти (лат.)].

Прозвище Memento Mori принадлежало мистеру Глоттенхэму, который целыми днями торчал в помещении дискуссионного общества, а по вечерам перебирался в профессорскую. Когда-то он здесь учился, и несколько лет назад из жалости к преклонному возрасту и одиночеству преподаватели позволили мистеру Глоттенхэму посещать профессорскую. Впрочем, об этом акте милосердия, как и о всех благородных порывах в мировой истории, вскоре горько пожалели. Старик с адским постоянством появлялся в обеденном зале, не пропуская ни одного дня, и последним уходил из профессорской. С первого же взгляда мистер Глоттенхэм производил неприятное впечатление: морщинистое лицо, покрытое отвратительной седой щетиной, одежда с застарелыми пятнами от многолетней привычки неаккуратно питаться. Плечи и длинные руки придавали мистеру Глоттенхэму сходство с приматом. Чудовищным приматом, похожим на человека. Голос его напоминал скрежет. Мистер Глоттенхэм говорил безостановочно и на любые темы. Старик отличался поистине энциклопедическими знаниями, но обладал искусством странной, извращенной алхимии превращать золото в свинец — любые, даже самые интересные, темы в его устах становились невыносимым занудством. Никто не мог выдержать его длинные монологи.

Мистер Глоттенхэм был тем самым символом смерти, к которому Дик привлекал на торжественном банкете внимание своих поздравителей. В свое время мистер Глоттенхэм мог стать поистине выдающимся ученым. Преподаватели прочили ему самую головокружительную карьеру из всех сверстников. Его однокашники стали государственными министрами, поэтами, философами, судьями, миллионерами, а мистер Глоттенхэм до сих пор продолжал наведываться в «Оксфордский союз» и профессорскую Кантелупского колледжа. Он так и остался просто мистером Глоттенхэмом. Вот почему Дик не разделял всеобщих восторгов относительно своего светлого будущего.

V

— Кем стать? Какое следует выбрать занятие? — Дик мерил шагами комнату, яростно дымя сигарой и совершенно не воздавая должное великолепному аромату дорогого табака.

— Дружище, — примирительным тоном сказал Генри Кравистер (разговор проходил в одной из комнат с высокими потолками у него дома в Блумсбери [Блумсбери — престижный район Лондона. Здесь традиционно селились художники и писатели. Среди обитателей Блумсбери были такие известные люди, как Ч. Диккенс, Б. Шоу, Т. Элиот, В. Вульф, У. Теккерей, Ч. Дарвин.], куда Дик заехал в гости и теперь выказывал полную утрату самообладания), — дружище, мы не на религиозном собрании секты возрожденцев [Возрожденцы — движение христианского обновления, придающее принципиальное значение вере в духовное преобразование христианина и его рождение свыше в результате крещения Святым Духом.]. Такое ощущение, что вашу душу надо срочно спасать из адского пекла. Все не так уж плохо, и вы прекрасно это знаете.

— Мы именно на собрании секты возрожденцев! — запальчиво выкрикнул Дик. — Да! Я разделяю их взгляды! Вы не представляете, что значит задумываться о своей душе. Я ужасающе откровенен. Вам не понять! У меня те же мысли, что у Баньяна [Джон Баньян (1628–1688) — английский писатель, баптистский проповедник, пуританский теолог, мистик.], но нет его веры! Спасение моей души важно! Как было бы просто присоединиться к милым созданиям в чепчиках и распевать гимны вроде: «Гип-гип ура во имя крови жертвенного агнца!» — и дело в шляпе. Или вот еще прелестная вещица:

В Геенне огненной колокола
Звонят-звонят-звонят!
Нет, нет, не для меня!
В небесной вышине архангелы
Парят-парят-парят,
Улыбкою маня! [Куплет из строевой песни британских солдат, сочиненной во время Первой мировой войны для поддержания боевого духа перед сражением.]

— Увы, это невозможно, — грустно заключил Дик.

— Ваши идеи, — Кравистер старался говорить как можно более мягко, — отдают готикой. Я их понимаю, но не разделяю и не одобряю. Мой совет каждому, кто не знает, какой путь ему следует выбрать, всегда один: займитесь тем, что нравится.

— Кравистер, вы безнадежны! — расхохотался Дик. — Признаю, идеи действительно готические, но дальше возникает вопрос о понятиях «следует» и «нравится»!

Дик заехал к старому другу поговорить о жизни. Гринау находился на перепутье, не зная, какую дорогу выбрать. Неутомимое перо Перл Беллер избавляло его от финансовых затруднений. Но кто избавит от моральных? Как лучше распорядиться своими талантами и временем? Посвятить себя знанию или действию? Философии или политике? Дик горел желанием отыскать истину и, возможно, — кто знает? — ему это удастся. С другой стороны, видя вопиющее несовершенство окружающего мира, Дик мог бы бросить все силы на борьбу с откровенным злом.

Основная дилемма состояла в следующем: стоит ли ему посвятить себя исследованиям, необходимым для реализации давно зревшего плана по описанию собственной системы научной философии, или воспользоваться деньгами Перл Беллер, чтобы вдохнуть новую жизнь в английское революционное движение? На карту были поставлены великие нравственные принципы, а Кравистер не нашел ничего лучше, чем дать совет: «Займитесь тем, что вам нравится»!

После месяца мучительных колебаний Дик (в нем взяла верх английская практичность) нашел замечательное компромиссное решение. Он начал работать над системой Синтетической философии и одновременно устроился в издание «Уикли интернэшнл», вклад в процветание которого вносил и статьями, и деньгами. И побежали недели — радостные, прибыльные. Секрет счастья в том, что нужно найти работу по душе, и Дик трудился с невероятным усердием. А по ночам не знающая устали Перл Беллер выдавала очередную порцию в пять тысяч слов, чем обеспечивала безбедное существование не только Дику, но и всему «Уикли интернэшнл». Эти месяцы стали, пожалуй, самыми безоблачными в его жизни. У Дика были друзья, деньги, свобода, работа спорилась. Особым, неожиданным счастьем оказалось сближение с Миллисентой. Раньше ему не удавалось ладить с сестрой настолько хорошо.