Меня, после того как вернулись, колотить еще сильнее начало. Видимо, откат словил. Как представил, что бы было, если б не отмахался топором от первого злыдня, а потом от Светика-семицветика… Бр-р-р. В озноб так и бросает. Сижу. Колбасит. Руки трясутся. Зинаида Павловна, пожилая женщина лет шестидесяти, что на третьем этаже жила, а теперь вот с тремя внуками на руках осталась, увидев, как меня трясет, потрогала лоб.

— Да ты горишь, Сережа. Тебе к врачу надо.

Ну, блин! Тоже мне новость. К врачу мне надо было две с половиной недели назад. А раз до сих пор копыта при мне, то теперь уже точно не отброшу. Да и где те врачи теперь?

— Да нормально все, Зинаида Павловна, — отвечаю. — Это меня отпускает, после стычки с… ну, вы понимаете. А температура эта отголоски только. Основное я уже переболел. До конца, правда, еще не оклемался, да и перенапрягся сегодня. Ну и струхнул маленько, тварей этих увидев, — признаюсь напоследок.

— Все бы так боялись, так и тварей бы меньше стало. — Грустно улыбается женщина. — Нагляделась я из окна, как они живых гоняли. Ой, сколько народу пожрали в первые-то дни. — Закрывает лицо ладонями. Плечи вздрагивают. Однако берет себя в руки. — Если бы не Виталий с Виктором, да вот ты теперь, и нас бы заели. Жаль Витеньку. — Снова всхлипывает.

— Теперь все нормально будет, — ободряюще так говорю, а сам-то и не уверен вовсе. Еще ведь дойти надо. А по дороге всякое может произойти. Да и на месте, когда придем, что еще будет?

— Ты так считаешь? — с надеждой смотрит на меня. Вот что мне ей сказать? Я ведь ни в чем теперь не уверен. Хрен его знает, как оно там будет дальше. Но сказать что-то все равно необходимо.

— Уверен, Зинаида Павловна. Как раньше, может, уже не будет, конечно, но жить-то дальше надо. Вон, — указываю взглядом на детей, — ради них хотя бы.

Женщина смотрит задумчиво. В глазах стоят слезы. Вдруг она спохватывается:

— Тебе бы отдохнуть, Сереженька. И медикаментов каких принять. У тебя жаропонижающего нет?

— Кроме цитрамона, ничего. Я его глотаю, когда голова трещать на погоду начинает.

— Это у тебя давление. К врачам ходил? А вообще, похудеть бы тебе. Раньше-то, помню, какой мужчина был статный. Все девки в округе Любке твоей завидовали. А как ушел из семьи, запустил себя. В квашню превращаться начал. — Укоризненно так смотрит.

— Я ушел? — удивленно смотрю на нее.

— Не знаю, Сережа. В чужие семейные дела я лезть не привычна. Так что говорю, что вижу.

К разговору присоединяется Виталий.

— Да то Любка евойная хахаля привела, пока он в морях болтался, да потом из дома поперла.

— Сам ушел, — поправляю.

— Какая разница, Серега, сам или не сам? Мог бы и не уходить. Квартира-то родительская была. Бабу свою нужно было на улицу гнать.

— И дочь вместе с ней?

— Что дочь? — не понимает.

— Дочь, говорю, тоже надо было на улицу гнать? Суды у нас такие. Сам знаешь. Всегда априори на стороне матери. Не мог я так поступить. Пришлось переписывать жилье на дочь, а самому уходить.

— Но себя-то зачем же так запускать? — снова говорит Зинаида Павловна.

— А! — машу рукой. — Чего теперь-то?

— Слухай, Серег! Я знаю, у тебя всегда есть что покрепче. Давай накатим, а? Тебе вот точно надо, чтобы отпустило, да и я не отказался бы. За все то время, после землетрясения, столько натерпелся…

— Там, — тычу большим пальцем себе под ноги. — В подвале, на полке, канистра из нержавейки. В ней спирт. Разведи.

— Это я мигом, — потирает ладоши Виталий и исчезает в подвале.

— Вы не против, Зинаида Павловна?

— Да нет, Сереж. Вы же на своей территории. Гараж все-таки, — улыбается. — Я сейчас кашу разогрею да компанию поддержу. Вы только не напивайтесь, мальчики. Вы же единственная наша надежда теперь.

— Вы, Зинаида Павловна, не сумлевайтесь! — Из подвала появляется рыжая голова. — Сегодня глотнем с устатку, завтра огурцами будем. Этому слону и литр чистогана после пережитого как вода пойдет. Вон как его трясет. Да и то сказать, не понимаем, что ли? Мы токма здоровья для, а не пьянки ради. Да поговорить чтоб. Какой разговор на сухую?

Поговорить было о чем. Это я две с половиной недели пластом провалялся. А Виталий все это время выживал как мог. Много видел и всякого.

— Понимаешь, Серег, я в первые дни, после землетрясения, много где побывать успел и облазить. На острове мы теперь.

— Как это?

— Да вот так. Выживших было мало. Ночь ведь была. В районе нулей трясти начало. Большинство уже успело по домам после работы вернуться. Так что неудивительно. Мы поначалу помощь ждали. Приморье сроду ведь не трясло. Думал, вот-вот спасатели нагрянут, палаточные городки, полевые госпиталя с кухнями, то-се. День прождали, тишина. Так не бывает. Понятное дело, что в нашей стране по-всякому может случиться, но такое не заметить… сам понимаешь, невозможно. А тут еще теплынь, как летом. Ну, неспроста ведь. Тогда я пошел на разведку. Мертвяки к тому времени еще не вставали. Валялись, где конец свой встретили. Убирать-то некому. Забрался на самую высшую точку. Ну, туда, где крейсер многоподъездный стоял. Вернее, на кучу, что от него осталось. Гляжу и глазам не верю. Весь город, вернее та его часть, что к нам ближе, как на ладони должна была быть. Да только нет того города.

— Развалины?

— Да какие развалины, Серега?!! Вообще нет. Представляешь? Как и не было никогда. Там дальше, если на север смотреть, то ли степь виднеется, то ли еще что… вроде пустоши. А между той землей и нами вода. Немного совсем, но вода. Пролив, короче. По речку нас, как от пирога отрезало. Понимаешь? Чуркин, часть «Сахалинской» с «Тихой» и нами. Тогда я кинулся в сторону морского кладбища…

— Туда-то зачем? Мало ли что из земли полезет.

— Нет, Серега, там как раз вряд ли. Да и не знал никто тогда еще про мертвяков. Туда полез, чтобы на другую сторону глянуть, там тоже высокая точка, да и домов там не было, а значит, меньше по завалам лазить.

— И что?

— А то. Еще остров Русский есть, а дальше море.

— А другие острова? Попов, Рейнеке и так далее?

— Если честно, тогда даже не обратил внимания. Но какая разница, Серег? Ты что, не понимаешь, о чем я?

— Что-то не очень. Ты нормально можешь объяснить. Чего загадками изъясняешься?

— Да я тебе прямым текстом говорю, башка ты стоеросовая! Мы уже не на старушке Земле.

— Мальчики, мальчики. Тише, — успокаивает разошедшегося Виталия Зинаида Павловна. — Дети же спят уже. Разбудите.

Виталя делает испуганные глаза и изображает жест, как будто бы на губах молнию застегивает.

— Все, все. Понял. Забыл, где нахожусь. — Дальше уже мне: — Ты пойми, Сергей, ладно б весь город в руинах лежал, так нет его. Города. Куда он делся? Считай только Первомайский район да остров Русский остались. Остальное где?

Смотрю на него молча, жду продолжения. Сам-то еще ничего не видел. А человек уже осмотреться успел и выводы кое-какие сделал. Правда, выводы эти звучат как бред сумасшедшего, но ведь и трупы ходячие тоже из того разряда, однако бродят и пофиг им, что они сказочные персонажи. Вопрос-то он чисто риторически задал, да и ответить мне все равно нечего. Пока идет накопление информации.

— Вижу, не веришь мне. — Ухмыляется. — Считаешь, сбрендил я? С катушек слетел? Крышу рвануло?

Не знаю, чего он там себе надумал, но и в мыслях не было. Однако, похоже, снова закипать начал.

— Ты, Виталя, лишнюю ерунду не придумывай. Кто тебя в чем обвиняет? Дальше рассказывай, — успокоительно так говорю. — Слушаю я тебя, внематочно… о-о-о… внимательно.

— Наливай тогда. В горле пересохло. Ну, за выживших и чтоб мертвые спали спокойно, а не по округе шлялись.

Замахнули, тыкнулись ложками в сковороду.

— Так вот, я чего еще заметил. Отсутствие остальной части города это не один признак. Есть и другие. Хотя один этот и то косвенным уже не назовешь. На полноценную улику тянет. Факт это! Понимаешь?

— Ладно, ладно, Холмс. Ты дальше излагай. Про другие улики.

— Будут и другие. Наливай. Ну, за… впрочем, давай снова за живых вздрогнем, мало нас осталось. Так вот, я еще на Луну посмотрел.

— И что увидел? Там зеленые человечки завелись? — Ухмылка невольно лезет на рожу. Не смог удержаться. Каюсь. Полузабытая школьная привычка автоматически сработала. Дело в том, что Виталий с детства мечтателем был. В школе его «звездочетом» дразнили и постоянно ехидничали на эту тему. Астрономией он увлекался. У него даже телескоп есть. Кстати, он его с собой прихватил. Видимо, рука не поднялась оставить. Я бы тоже не смог. Хорошая вещь, только я в астрономии, как свинья в апельсинах.

— Ты зря смеешься. — К моему удивлению, одноклассник не обиделся на старую подначку. Видимо, давно перерос детские обиды. — Много чего увидел. Для начала скажу, что не Луна это.

— А что?

— Ну, в смысле луна, конечно, но только применительно к понятию спутника Земли. Слышал же, наверно, в ящике, если хоть одну умную передачу на эту тему смотрел, про луны Юпитера, к примеру?

— Да вроде слышал.

— Ну, так сам тогда должен понимать, что луна и Луна это разные вещи. Просто луна это спутник какого либо космического тела, который виден с того самого тела. А наша Луна, кроме того, что она по сути луна-спутник, еще имеет имя собственное, но одноименное. Так вот эта луна не наша Луна. Рисунок поверхности чужой. Не наш. А самое главное, что она дальше от планеты, где мы находимся, и меньше нашей по размеру. Я считал. Ну, вернее пробовал. Так ведь, кроме луны, еще и рисунок звездного неба изменился. Ни одного знакомого созвездия. Грешным делом подумал, что планета наша полюса сменила. Читал про такую возможность, от того и рисунок другой… но нет. Вообще ничего общего. Я долго искал хоть что-то, но узнал бы. Хрена. Понимаешь?