А на рассвете прибыл малозаметный корабль, доставивший Йена и Василия Князева. Само собой, Князев был под конвоем, но охрана — в гражданской одежде, а Князева везли хоть и в наручниках, но скрытых под манжетами обычного пиджака.

Я поехала встречать.

Князев плохо себя чувствовал и явно тревожился. Темно-карие, чуть навыкате глаза шарили по сторонам, во взгляде читалось отчаяние, оливковая кожа посерела.

— Делла Берг, — спросил он с тоской, — ты же меня не обманываешь? Скажи правду: меня ведь привезли сюда в тюрьму? Это уже навсегда, да?

Я пожала плечами. Дальние рейсы часто развивают панические настроения у пассажиров.

— Василий, ты отдохнешь и сам будешь смеяться над своими страхами.

— Нет-нет, — бормотал он. — Я чувствую.

Когда машина с ним въехала на базу и Князев увидал посты, заборы и вооруженных караульных, то совсем сник. Закрыл лицо ладонями и ушел в молчанку. Не сопротивлялся, когда его завели в коттедж, там сел на кровать и уставился в пустоту перед собой. Я вздохнула — и пошла к коменданту.

— Владимир Петрович, у меня к вам неожиданная просьба.

— Конечно.

— Видите ли, наш главный специалист — вообще-то осужденный.

— А, это бывает. Гений? Они часто влипают в неприятности.

— В городе я видела православную церковь. Может быть, удастся как-нибудь устроить, чтобы свозить его туда? Я знаю, режим секретности…

Иноземцев посмотрел на меня сочувственно.

— Делла, а гарнизонная церковь его точно не устроит? Она, конечно, простенькая. Зато туда я могу пустить вашего парня без наручников и охраны. У нас батюшка пять лет отслужил терминатором, справится, если что, с любым зэком. Хороший батюшка.

Хотя прошло часа полтора, Князева я нашла в той же позе. Йен отвел меня в сторону:

— Делла, похоже, нам без врача не обойтись. Мне не нравится его состояние.

— Погоди, — сказала я и вошла в комнату.

Князев никак не отреагировал на мое появление.

— Ну вот что, Василий, — бодро сказала я. — Тебе ведь надо помолиться? Благополучное прибытие, все такое. Я узнала, где церковь. Идешь?

Он словно бы включился. Взгляд обрел осмысленное выражение.

— Церковь… православная?

— Гарнизонный храм, — беспечным тоном ответила я. — Сам понимаешь, все очень просто, но батюшка славный.

— А… — Князев растерянно посмотрел на руки, все еще скованные наручниками.

— В церкви снимут. На выходе снова тебя зафиксируют. Здесь ведь не тюрьма, а заурядная военная база. Никто не позволит осужденному разгуливать просто так.

Князев порывисто встал.

— Да. Мне действительно нужно в церковь. Делла Берг, ты умная женщина. И деликатная. Спасибо.

В церковь его повели с большой помпой. Двое конвоиров, я и Йен. Я осталась снаружи, поскольку сплоховала, забыв какой-нибудь платок или шарфик на голову — в православный храм нельзя входить простоволосой. Йен заглянул в церковь, через минуту вышел, кивком позвал конвоиров. Еще через минуту он присоединился ко мне.

— А конвоиры?

— Они сами православные, я нарочно их запросил, — сказал Йен. — Васька фанатик, в хорошем смысле, но с такими надо держать ухо востро. Лучше, если его будут охранять парни, кое-что понимающие в его религии. Так что они там остались. Заодно и помолятся.

Напротив входа в церковь нашлась скамеечка, которую мы немедленно и оккупировали. Грело ласковое солнышко, я подставила ему лицо и закрыла глаза.

— Нина усыновила ребенка, — внезапно сказал Йен. — Она тебе еще не писала об этом?

— Нет. Сказала только, что хотела бы.

— Уже. Перед самым моим отлетом.

Йен замолчал, а я поняла, что в его голосе появились новые нотки.

— Как ребенок?

— Нормально. А он же малявка совсем. К тому же Нину знал едва не с рождения. Она дружила с Тори.

— Глупая история вышла. Не могу отделаться от мысли, что ее смерть была не случайной.

— Если ты имеешь в виду, не самоубийство ли это, — нет, точно нет. Я встречался с Тори буквально накануне. Она сама пришла в бюро. Хотела узнать, как сменить фамилию. Боялась, что жертвы Куруги отыграются на ней и ребенке.

— Были основания?

— Да. Ей угрожали.

— А что с той сумасшедшей, которая стреляла?

— Она действительно сумасшедшая. Конечно, с ней работают. Но пока результатов нет. — Йен щелчком сбил крупного жука, упавшего ему на рукав с дерева. — Нина назвала парня Джованни. Джованни Росси.

— Тоже, наверное, музыкантом станет.

— Может быть. Но если сам захочет. Нина его очень любит. Она не станет учить его из-под палки.

На площади перед церквушкой села машина. У меня оборвалось сердце: показалось, что в салоне какой-то крупный мужчина. Очень крупный. Такой же, как Август. Но тут открылись двери, и из машины выпрыгнул бодрый Иноземцев. А крупный мужчина в солдатской форме оказался его водителем. Почему-то я испытала лютое разочарование.

— Вот, нашел, — сказал Иноземцев, подходя к нам и протягивая Йену коробку. — Их сняли с производства, но одна-то штука у меня нашлась. Берите, это же лучше наручников.

Иноземцев принес ошейник-шокер. Такие использовали для транспортировки особо опасных преступников. Потом запретили — были случаи гибели.

— Я подумал: парень у вас спокойный, никуда не побежит. Значит, можно не думать, выгорят ли у него мозги от удара током. А на теле эта штука практически не чувствуется, ничему не мешает, можно сверху надеть свитер с высоким горлом, она и не видна будет. С учетом того, что парень не заставит эту штуку сработать, это будет погуманнее наручников, а?

Йен неспешно рассматривал содержимое коробки.

— Спросим, — сказал он. — У парня свои причуды. А он ведь сам по себе не опасен. Просто гениальный дурак, которого может использовать любой подлец.

— Сколько ему дали-то? — спросил Иноземцев.

— Сотку.

Иноземцев длинно присвистнул.

— Подделывал чипы для банды, которая отправила на тот свет кучу народа, — пояснил Йен. — Я сначала подумал: жестоко как с ним. Он-то сам никого и пальцем не тронул. И даже сдаться хотел. А потом сообразил: его надо держать подальше от соблазнов ради его же блага. Не сможет он жить на свободе. Мозгов много, а воли нет. Это бомба, которая, может, и мечтает о мире во всем мире. Только потом кто-то ее схватит и бросит в толпу. И она взорвется. Просто потому, что это бомба.

Иноземцев слушал, кивал.

— Видал я такого малого. Однажды. Лет двадцать назад. До сих пор сидит на Твари. Поспорил с приятелем, что вскроет любые двери. Сигнализация, охрана — наплевать. Тот и сказал: а слабо оружейный склад? Тому оказалось не слабо. А приятель не дурак, договорился с кем надо. Парень как сообразил, что на него сейчас кражу оружия повесят, сделал ноги. Его поймали. А он же любую дверь откроет. Ну и открыл. Три года его ловили. И мы, и диссида. Они успели первыми, да-да. Сделали за нас работу. Их-то взять проще, чем одного ловкача.

— И как вы его удерживаете в тюрьме? — удивился Йен.

— А! Это как раз проще всего оказалось. По своим каналам вышли на Манилова. Ну, того самого, который КСМ. Сибирских киборгов продавать запрещено, так мы в аренду взяли. Парень уже привык, что за ним повсюду две собаки ходят. Нам еще, как на подбор, красивых псов выдали — чисто белых. Парень их сам моет и вычесывает. Освоил две профессии — дрессировщика и ветеринара…

Иноземцев посмеивался, рассказывая, как они перехитрили взломщика. Йен слушал, поддакивал. Иноземцев обмолвился, что того гения на Твари тоже используют для нужд государства. Ну а чего такого, судебный приговор ведь не означает, что человек и его таланты вовсе не нужны государству.

А я куталась в жакетик, как будто мерзла. И яркий солнечный свет казался мне слишком белым и холодным. Где-то далеко-далеко отсюда, на красивой курортной планете Танире, осталась другая собака-киборг. У нее все хорошо. У нее есть муж, элегантный красавец Брюс, колли с родословной подлинней, чем у большинства звездных принцев. И у нее есть надежный хозяин. Брюса подарили мне — на память, решив, что я хочу вернуться к бывшему мужу. Теперь я возвращаюсь к нему — только чтобы похоронить. А Брюс остался в прошлой жизни.

Нет, я не жалела о принятом решении. Я не выношу лицемерия и притворства. Никакой работы у нас с Августом больше не получилось бы. Можно договориться о том, что это не повторится, — нельзя забыть. Некоторые отношения не нужно выяснять, потому что есть риск выяснить правду. Мне все вокруг твердили, что босс влюблен в меня. А босс держал меня на случай, если придется выбирать меньшее из двух зол. Он не хотел, чтобы в его жизни появилась женщина. И согласен был смириться со мной, потому что к моему присутствию притерпелся.

Конечно, я понимала, что мои тоскливые воспоминания объясняются одним: привычка. Мы три года работали бок о бок. Наше сотрудничество было плотнее, чем иной брак. Даже в командировках я созванивалась и списывалась с боссом по многу раз на дню. А теперь я одна. Мне некому звонить и писать. И, конечно, моя психика задает вопросы: а где, собственно, все то, что для нее стало нормой и обязательной частью жизни? Зато я на собственной шкуре прочувствовала правильность этики босса: никогда не заводи романов на работе. Кончается плохо. Я не заводила, просто обстоятельства сложились так, что я поверила в иллюзию. Иллюзия рассыпалась, а вместе с ней рассыпалась моя жизнь.