А все-таки им пришлось снять если не «темное будущее», то темное настоящее. Иначе и не назовешь Хилл Вэлли альтернативного 85-го.

О том, что эта линия возникнет, не подозревали ни Боб, ни Боб. Но пока юный Марти бился за то, чтобы сохранить будущее неизменным, все его усилия одним махом перечеркнул папаша Джордж МакФлай.

Сценарий

Отснявшись у Земекиса, Фокс уехал вслед за своими бесконечными «Семейными узами» в Англию. Так и хочется сказать — «не приходя в сознание». Когда ему сообщили, что «Назад в будущее» побеждает по кассовым сборам в Штатах и вот-вот займет первое место в мире, Майкл отреагировал вяло: ну да, здорово. «Я просто не понял, о чем речь».

Вскоре пришлось понять. Фокс уже был довольно известен и не жаловался на нехватку внимания со стороны публики. Но никогда раньше поклонники не толпились у его дома и не оставались ночевать под дверью.

Боб и Боб впервые обрадовались пиратам — нелегальные копии «Назад в будущее» смотрели даже в СССР.

Как известно, фильм понравился Рональду Рейгану — экс-президента даже планировали на роль мэра Хилл Вэлли в третьей картине (жаль, не сложилось). Реже вспоминают, что Рейган цитировал «Назад в будущее» в одной из своих речей — ударную фразу: «Там, куда мы отправляемся, нам дороги не нужны». Для политика, обозвавшего СССР по Толкиену, это показатель. Его спичрайтеры выбирали лишь те цитаты, которые западный мир опознавал с полуслова.

Можете представить, как фильм прогремел и как все хотели сиквела.

Финального титра «Продолжение следует» в ранней версии первой картины нет. Его приделали позже, и он сбивает зрителя с толку, наводя на мысль о едином сценарии. А ведь сцену с возвращением Дока на летающем «ДеЛориане» сняли, извините за выражение, от балды. Земекис описывает ее так: «Летающий автомобиль в конце первой серии был просто шуткой. Но эта шутка нам впоследствии очень пригодилась. Все решили, что мы задумали нечто грандиозное вроде „Звездных войн“, а я только старался вернуть вложенные в фильм деньги!»

«Задумай мы с самого начала сиквел, ни за что не посадили бы в машину подружку Марти. Она создала нам столько проблем…» — говорят слово в слово Боб и Боб. Неспроста они ее усыпили.

Земекис побаивался делать продолжение, но выхода не было. «Когда удается снять настолько успешный фильм, он превращается в объект капиталовложений. И тебя ставят перед фактом, что сиквел будет так или иначе — с тобой или без тебя».

Пришлось соглашаться. Пока Спилберг, Земекис и Сильвестри завершали работу над «Кроликом Роджером» (там же снимался Ллойд), Гейл начал обзванивать актеров и соображать «что же было дальше». Его занимала идея вслед за 50-ми показать Америку 60-х, совсем другую. Из Джорджа МакФлая он подумывал сделать университетского преподавателя, а Лоррейн определить в хиппи. Обозначилась дата — 1967 год.

Главным было, конечно, согласие актеров. «Подписались» на фильм мгновенно все («Если Боб и Боб согласны, мы тоже согласны»), кроме Криспина Гловера.

Гейл: «Гловер захотел много такого, что несколько не подобает актеру на данном этапе карьеры… Что ж, власть сценариста велика, он может вычеркнуть кого угодно».

Даже по прошествии многих лет Гейл заметно грустнеет, произнося эти слова. Заносчивый актер нанес Бобу и Бобу удар, откуда его никак не ждали, и удар очень сильный.

Из картины выпал Джордж МакФлай.

Вариант замены актера, похоже, не обсуждался. Хотя место Клаудии Уэллс (Дженнифер) непринужденно заняла Элизабет Шу, и получилось даже забавно. Но Гловер слишком «наследил» в первой части. Его лицо стало лицом Джоржа МакФлая — и точка.

Размолвка с актером поставила «Назад в будущее-2» с ног на голову. Или наоборот?.. Гейл: «Сама мысль об альтернативном 85-м пришла к нам, когда мы узнали, что у нас нет Криспина Гловера. Чтобы вычеркнуть его, нам пришлось выдумать этот странный мир, в котором от Джорджа МакФлая осталось только надгробие. Его (Гловера) отказ подстегнул нашу фантазию».

Гейл «вычеркнул из жизни» старшего МакФлая и продолжил работу над темой 1967 года, куда отправлялся Марти и где Бифф получал спортивный альманах. Про 55-й пока еще речи не было. Просто не приходило в голову.

Земекис: «И тут нас осенило, что мы в уникальной ситуации — можем вернуться в пространство первого фильма и показать все события с другой точки зрения».

Блестящая идея потянула за собой «другую точку зрения» во всех смыслах, включая съемку старых эпизодов с новых точек. И опять большая нагрузка легла на актеров. Рекордсмен фильма — Том Уилсон: четыре полноценных роли. Включая две в одном кадре. Вроде бы старый трюк, но Земекис хотел снимать его движущейся камерой. Для «доцифровой» эпохи это было на грани возможного. «ILM» создала роботизированную камеру «Vista Glide», и Земекис выжал из оптических технологий максимум.

Фоксу снова пришлось попотеть. Раньше ему в отличие от коллег не приходилось по четыре часа сидеть в кресле гримера. Теперь поблажку сделали Ллойду — придумали сцену с омоложением, и он больше не гримировался под пожилого. Зато на Фокса свалилось аж три роли, да еще в одном кадре.

«Семейный ужин» снимали два дня подряд. Фокс играл постаревшего Марти и его детей — сына и дочь. Чтобы случайно не сдвинуть с места реквизит, нашли простое решение: посуду к столу — приклеили! В перерыве случилось небольшое землетрясение, но, к счастью, стол устоял и клей выдержал.

Боб и Боб замахнулись сразу на два сиквела, поэтому работа пошла «внахлёст»: Гейл в Северной Калифорнии уже вплотную занялся вестерном, а Земекис, на котором висели монтаж и озвучивание второго фильма, ежедневно мотался туда-сюда самолетом. Почти как Фокс четыре года назад, но если актер справился, то режиссер остался собой недоволен. По его словам, «Назад в будущее-2» мог бы выйти лучше, просто сил не хватило.

Пока снимали сиквелы, у Фокса родился сын и умер отец. Жизнь шла своим чередом — а кино?.. Два фильма сняты под знаком Марти МакФлая, к третьему надо было что-то менять, и Гейл придумал что. Иногда за ярким антуражем это теряется. Но когда пересматриваешь «Назад в будущее-3», видишь, насколько все там иначе.

Вестерн!

После первого фильма участников спросили: куда бы вы отправились, будь «ДеЛориан» настоящей машиной времени? Практичный Спилберг нацелился в будущее — посмотреть, хорошо ли зрители приняли картину. А Фокс, не задумываясь, сказал — эпоха вестернов, Дикий Запад. Боб и Боб запомнили это.

И опять им повезло.

«Тогда снимали мало вестернов, — вспоминает Гейл, — поэтому у нас отбоя не было от лучших каскадеров Голливуда, мечтавших попасть в картину. Эти парни готовы убить за возможность проскакать на лошади или пробежаться по крыше поезда! Все они были великолепными наездниками и с удовольствием учили актеров держаться в седле».

Великолепные наездники иногда падали из седла, что индейцами, что бандитами, — это видно в неудачных дублях. Ну и актерам снова досталось.

«Я вовсе не мачо, даже наоборот!» — это Том Уилсон с легким ужасом вспоминает, как сел на коня. Тем не менее он упорно тренировался, и проезд с раскруткой лассо выглядит в его исполнении убедительно.

Для Мэри Стинбёрджен (Клара Клэйтон), которая «весь фильм чувствовала себя Индианой Джонсом в юбке», самой трудной оказалась не сцена на паровозе, а… танец с Доком. Репетируя, она порвала связки на ноге. «Но когда скомандовали „Мотор!“, я забыла обо всем и плясала, как никогда в жизни. И только после команды „Снято!“ ощутила сильную режущую боль».

Это был первый фильм, где Кристоферу Ллойду довелось целоваться в кадре. «Трудно, наверное, подумать, что Док Браун может быть романтическим героем, — говорит Мэри, — но все девушки из съемочной группы вздыхали по Крису. Он такой обаяшка!»

Обаяшка Крис наконец-то вышел на первый план. Раньше его задачей было «проговаривать» в кадре то, что нельзя показать: объяснять зрителю подоплеку действия. Фокс восхищался тем, как Ллойд из такой «скучной» роли сделал шедевр. Теперь Ллойду досталась нескучная роль — Док Браун выдвинулся в центр интриги. Все в третьем фильме происходит из-за него и ради него. Именно этого добивался Гейл. Такой сюжетный поворот освежил сериал и показал, как вырос Марти, на долю которого выпадают уже не просто серьезные, а тяжелейшие решения.

Но эти решения не могли ужесточать атмосферу фильма. Изначально Бьюфорда Таннена должны были арестовать за убийство маршала [Уникальный случай: в лицензионном русском синхроне термин «marshal» переведен исторически адекватно — «исправник».] Стрикленда. Эпизод с выстрелом в спину отсняли, получилась мрачная сцена. Последние слова маршала, обращенные к маленькому сыну: «Запомни, сынок, главное в жизни — дисциплина!», как-то не веселят. И бандит Таннен превращается из комедийного злодея в реального. Стало ясно: за такую гнусность он не отделается падением в навоз. Ради адекватного возмездия Марти пришлось бы застрелить Таннена. А это уже было чересчур. Сцену убийства вырезали, эпизод ареста пересняли.

И хорошо вышло. Три фильма подряд многие получали по шее, некоторые по морде, тем не менее никто в кадре не погиб, а зло рано или поздно оказывалось в дерьме. Вот и в жизни бы так.

Умирала в кадре только техника. Правда, ронять со скалы антикварный паровоз никто бы не позволил, и «ILM» сделала модель сорока сантиметров в высоту. «Даже обидно: мы два месяца ее строили, а сейчас она за две секунды — вдребезги…»

Зато красавец «ДеЛориан» погиб на самом деле. Пришлось схитрить, ведь когда тепловоз реально таранит автомобиль, он сминает его и отбрасывает с путей. Чтобы машина времени рассыпалась на запчасти, ее в нескольких местах подпилили и начинили взрывчаткой.

Бабах! Жалко машинку, она такая славная… Но боль прошла, а кино осталось.

Остался добрый и человечный фильм в трех равнозначных частях, где сиквел и триквел как минимум не слабее начала. И главный герой не статичен, а растет от простых мечтаний прославиться и разбогатеть («Но я богатый, Док?») до понимания, что бывают вещи куда важнее.

Хорошо, что такой фильм есть.

И здорово, что они передумали делать машину времени из старого холодильника, правда?

Последний трамвай в мейнстрим

Нынешний русский мейнстрим явление внежанровое. Зачастую авторы, которых с равной уверенностью относят к мейнстриму, не совпадают даже по направлениям. На одном полюсе мейнстрима — густопсовый реализм Улицкой, на другом — патентованная фантастика Пелевина. И это что, «основной поток»? Он таким должен быть? Разумеется, нет. Просто у нас в мейнстрим записали оптом всю качественную сюжетную прозу, умеренно интеллектуальную и содержащую четкие маркеры «чтения для лиц с высшим образованием».

В русскоязычной фантастике подобные тексты есть. Но они не позиционируются как мейнстрим, не воспринимаются критикой как мейнстрим и не доходят до читателя, ориентированного на мейнстрим. Хотя в мейнстриме обретается немало фантастики модных авторов. Внешняя причина банальна: корпоративность. Уже стало нормой — если Дмитрий Быков пишет фантастический роман, это все равно мейнстрим. Для чистоты эксперимента надо бы уговорить Лукьяненко сделать реалистическую книгу и посмотреть, что будет.

Но есть причины глубинные, на которые почему-то редко обращают внимание фантасты.

Изначально западный мейнстрим — широко востребованная проза, отражающая современные реалии. При этом мейнстрим не чурался мистики и фантастики, лишь бы они работали на решение задач текста. «Степной волк» с его выходом в пространство бреда — полноценный мейнстрим. «Волхв» мог показаться мистикой тем, кто не слышал об НЛП, но оставался мейнстримом. В мейнстрим попадали и тексты абсолютно условные — как детективно-этические конструкты Дюрренматта. Сейчас примеров не меньше. В автобиографическую книгу Микаэля Ниеми «Популярная музыка из Виттулы» (тираж больше миллиона, однако!) просто врезан, грубо и стильно, фантастический эпизод. «Сага» Тонино Бенаквиста — полная антиутопия, если, конечно, читатель готов это признать.

Мейнстрим не формат, а набор задач. По этому критерию я отнес бы именно к мейнстриму такие знаковые советские тексты, как «Мастер и Маргарита» и «Альтист Данилов». А вот братья Стругацкие в канву «основного потока» не ложатся. Они решают принципиально иные задачи. Конечно, фантаст всегда отражает реальность. Но в отличие от мейнстримера он не ограничивается констатацией фактов. Серьезной фантастике не присущ момент смирения. Ее герой либо заслужит свет, либо не заслужит покоя. Фантастика — богоборческая литература в лучшем смысле слова. Она дергает за усы Гомеостатическое Мироздание. Требует счастья для всех и чтобы никто не ушел обиженным.

Вполне логично, что, конструируя миры, фантасты доигрались до собственного литературного государства в государстве, которое некоторые обиженные зовут гетто. Фантастика живет в отдельном пространстве, копирующем структуру пространства современной прозы с делением на все те же «масскульт», «неформат», «маргиналии» и… «мейнстрим»! У нас даже полноценная женская проза есть. И бабская проза тоже, в количестве изрядном, куда ж без нее.

В мейнстриме фантастическом все как за забором гетто, только свое. Модные книги, резкие книги, никакие книги, книги, о которых говорят. А встречаются такие, что, кажется, перекинь их через забор, и они легко впишутся в «большой мейнстрим». Яркий пример из прошлого — пронзительный роман «Зона справедливости» Лукина, из настоящего — воздушно-легкий «Гиви и Шендерович» Галиной. Ну, кидали Лукина за забор. Недолет вышел. Почему?

Да потому что за забором постсоветское общество. Пост-советское. Там даже не подозревают, что «Кысь» — это ненамеренный плагиат с романа «Бойня» одиознейшего Петухова. И что «Фантастика» Акунина — вариации на тему постыднейшей «шпионско-пионерской НФ» тридцатых годов прошлого века. За забором другая система координат. У нее те же векторы: на одной оси комфортность текста, на другой узнаваемость. Но сама шкала сдвинута по третьей оси. Ведь за забором люди живут в мире, где бытие определяет сознание. Это мир принципиально познаваемый, его гармония легко поверяется алгеброй. Поэтому третья ось — ось экзистенциального ужаса. Поэтому за забором так много религии и так мало Бога. Там принято считать, что Пелевин пишет не о жизни, а о буддизме. Иначе Пелевин стал бы дискомфортен и не моден. Но изобретатель формулы «актуальный педераст» раскладывает по тексту правильные маркеры, чтобы год за годом оставаться актуальным фантастом. Виноват, мейнстримером.

В текстах лучших фантастов-«натуралов» религии мало, а Бога полно. Здесь чудо — норма и только от героя зависит, станет чудо лестницей в небо или ступенью на эшафот. Гомеостатическое Мироздание готово раздавить тебя, но ты не лишен права бороться и права на выигрыш. Вписываясь в контекст, ты неминуемо слепнешь… Книга, построенная на таких принципах, априорно не комфортна для читателя, «вписанного в контекст» технократической цивилизации. Потому что контекст диктует, как должна выглядеть правильная книга, правильно взламывающая стереотипы. Выход за рамки пугает и бесит. Всегда были четко очерченные рамки контркультуры, маргинальной культуры, даже культуры, пардон, дерьма. Когда пришел реалист Толстой и макнул читателя носом в его собственные фекалии — настоящие, а не контекстуальные, — начался скандал, и графиня изменившимся лицом побежала пруду. А когда пришел фантаст Ефремов с пропагандой казарменного коммунизма, начался сплошной восторг. Почувствуйте разницу.

Вывод напрашивается сам собой. У фантастического мейнстрима, решающего свои типичные задачи, нет шансов за забором. Гораздо легче выйти на широкую аудиторию с традиционной фантастикой. Или научиться писать чистую реалистику.

Тем не менее фантасты глядят в сторону большого мейнстрима с надеждой. Ведь если делаешь взрослые тексты, откровенно недобирающие читателя в рамках фантастических серий, надо хотя бы частично перепозиционироваться. Шагнуть одной ногой на площадку, где «умная проза» приветствуется, награждается и продается. Для некоторых авторов это будет отдушина, для других — прорыв в новое измерение. Вроде бы разумный взгляд, но зиждется он на ложных исходных данных. За забором идут свои процессы. Сегодня там ценится в основном «актуальная» проза, весьма умеренно нагруженная идеями. Тексты, ставящие под сомнение привычную читателю картину мира, выживают только за счет камуфляжа а-ля Пелевин. Но похоже, скоро им в мейнстриме не останется места. Наступает эпоха повального комфортного чтения. Отмирает жесткое деление на «книги для умных» и «масскульт». Вводится постулат — на первый взгляд очень верный — «разная литература для разных задач». А что получится?

Мейнстрим станет форматом.

В ближайшие годы он должен наконец-то оформиться. Судя по запросам рынка, мейнстримом станут называть крепкую сюжетную прозу среднего качества, строго реалистическую и четко ориентированную на средний класс. Тексты с ярко выраженным фантастическим элементом будут выдавлены за границу понятия «мейнстрим», допустимой останется легкая мистика с непременным разоблачением. И минимум жанровых экспериментов.

На довольно продолжительный период нишу мейнстрима в России займет нормальный буржуазный роман.

А фантастика останется фантастикой.

Куда ей деваться-то.

08.12.2005