Как найти уродливое в столь гармоничном, изящном объекте?

Разве что в самом центре, где поблескивает нечто, похожее на глаз насекомого. Хотя нет, это скорее драгоценный камень, пусть затянутый патиной, но все равно очень красивый.

Я уставился на него так, что заболели зрачки, и тут произошло нечто странное: фасетки словно отделились друг от друга, я увидел их как набор отдельных кусочков, осколков, лежащих на черной поверхности, лишенных какой-либо привлекательности. Случилось это так неожиданно, что я вздрогнул, и все стало как обычно.

— Снова, — проговорил брат Пон. — Ты был на верном пути.

Теперь я понимал… хотя нет, не понимал, просто неким образом знал, чего именно хочу добиться, и действовал с куда большей уверенностью: сосредоточение, взгляд по лепесткам, потом в центр, чтобы воспринимать цветок целиком, периферическим зрением, а затем сделать так, чтобы он превратился из единого объекта в набор деталей, ничем не связанных помимо того, что волею случая они оказались рядом.

И ведь красивым мне кажется цветок сам по себе, а не комплект его кусочков!

В какой-то момент я перестал понимать, на что именно смотрю, сознание то ли помутилось, то ли отключилось совсем, но объект перед моими глазами не вызывал каких-либо эстетических чувств.

— Двигайся дальше, дальше, — я понимал, что слышу тихий голос брата Пона, но его слова не вызывали ни мыслей, ни эмоций, вообще ничего. — Только не напрягайся… Дальше, дальше…

Распад продолжился, теперь я воспринимал сетку из темно-синих волокон и голубую плоть цветков отдельно друг от друга — первая словно лежала на обрывках шелковистой ткани. Картина показалась мне странной и неприятной, поскольку ничего подобного я никогда в жизни не видел и словно оказался на другой планете, где течет совершенно чуждая людям жизнь.

А потом я моргнул в очередной раз и понял, что смотрю на цветок, стоящий в банке с водой, а солнце разогнало туман и понатыкало между деревьями длинных желтых столбов.

— Ощутил? — спросил брат Пон.

— Да… — сказал я потрясенно. — Это было… это было… оно… ну…

— Но сейчас цветок снова красивый? — прервал монах серию моих бессвязных восклицаний.

Я пригляделся.

Да, красота никуда не делась, не пожухла и не растворилась, но теперь я видел в ней определенный налет искусственности, вычурности, и это вызывало мысли о подделке и непонятное, хотя и слабое раздражение.

— Красивый, — буркнул я, понимая, что мне не хватает слов, чтобы выразить мысли, — только иначе…

— Так и должно быть, — брат Пон хлопнул в ладоши. — Значит, ты добился цели. Только не преисполняйся гордости — это всего лишь первый шаг, а их предстоит сделать тысячи. К созерцанию цветка ты вернешься завтра на рассвете, а сейчас поднимайся и отправляйся за водой.

Я поскреб в затылке и с унынием подумал, что завтрака сегодня мне не предложат. И это после жалкого подобия ужина, доставшегося мне вчера?

* * *

К разговору об абсолютных качествах мы вернулись в разгар дня, когда я меньше всего этого ожидал.

Святилище Тхам Пу не поражало роскошью, как некоторые храмы Бангкока, и статуя Будды не могла похвастаться золочением — простое изваяние, грубо высеченное из камня. Но зато внутри прохлада властвовала даже в самый зной, поэтому мы сидели там, а не снаружи.

— Продолжим, — сказал брат Пон, и я непонимающе посмотрел на него.

— Ты думал, это все? — монах усмехнулся. — Когда красивое становится уродливым? А наоборот?

Я вздохнул.

...

Теперь я видел в красоте налет искусственности, и это вызывало мысли о подделке.

Вторая банка, предъявленная мне братом Поном, мало отличалась от первой, вот только в ней не было воды, а на дне свернулась в кольцо самая отвратительная многоножка, которую я когда-либо видел. Покрытое щетинками тело, судорожно дергающиеся конечности, такие жвала, что Чужой из старого фильма позавидует.

— Ядовитая? — спросил я.

— Наверняка. Хочешь проверить? — и брат Пон наклонил банку так, будто собирался вывалить многоножку мне на колени.

Я отпрянул и едва не свалился на спину — так что пришлось опереться на руку.

— Не бойся, — сказал монах с проказливой улыбкой. — Ты мне нужен живым. Конечно, твое «я» я постараюсь убить, но яд тут не поможет… Что делать понимаешь?

Я мрачно кивнул.

— Разглядывать это… эту живность, пока она не покажется мне воплощением красоты.

— Верно! Приступай.

Я осторожно принял банку, и многоножка внутри зашевелилась, подняла голову.

Как может подобное существо вызвать что-то, кроме омерзения и неприязни? Чтобы любоваться ей, нужно быть полностью свихнувшимся маньяком, который ест на завтрак человеческую печень и коллекционирует глазные яблоки приглянувшихся дамочек.

Но отступать мне было некуда, и я принялся за дело.

Сосредоточиться, заполнить сознание образом длинного тела, многочисленных ног, узора на спине, где бурые пятна чередуются с лимонно-желтыми и бледно-зелеными: идеальная маскировка в опавшей листве джунглей. Забыть о том, где ты и кто ты, помнить только о том, что перед тобой, какие чувства оно у тебя вызывает.

И не отвлекаться, не отвлекаться!

На этот раз мне пришлось труднее, чем утром: первую фазу я преодолел быстрее, а потом застрял — многоножка так и оставалась собой, никак не желала распадаться на «запчасти».

— Негативные чувства обычно сильнее позитивных, — заметил брат Пон, наблюдавший за моими потугами. — Не напрягайся, работай, и эффект придет — обязательно, поверь мне.

Я хмыкнул и продолжил упражнение.

Не знаю, сколько времени прошло — даже будь у меня часы, я не имел возможности на них взглянуть, — но в один момент существо в банке превратилось в червяка и две полоски бахромы, лежащих рядом с ним. Я вытаращил глаза, боясь даже моргать, чтобы эффект не исчез, но через несколько секунд не удержался, и все стало как обычно.

— Еще раз, — брат Пон был неумолим. — До тех пор, пока не получится. Сегодня. Первый раз самый важный, дальше будешь практиковаться сам.

Я снова прошел все те же стадии, не обращая внимания, что ноет спина и болят ноги, затекшие от непривычной позиции — не поза лотоса, конечно, но ведь и не на стуле. Многоножка распалась на фрагменты, и я понял, что разглядываю нечто вроде свернутой из нескольких цветастых платков трубочки, увешанной блестками и висюльками.

Красивой она не выглядела, но и уродливой тоже не казалась.

Трубочка превратилась в браслет из непонятного материала, и даже когда он задвигался, расстегнулся и застегнулся, картинка не исчезла. Я хоть и вспомнил, что́ передо мной, но опасную ядовитую тварь, неприятного обитателя джунглей не увидел. Некоторое время я просидел, вытаращив глаза, а затем брат Пон мягко похлопал меня по плечу.

— Достаточно, — сказал он. — Это красивое существо поступает в твое распоряжение. Будешь разглядывать его в полдень.

— Э… — держать многоножку, пусть и в банке, у себя в хибаре мне совсем не хотелось. — Может, не надо? Я вроде добился успеха, все у меня получилось как нужно.

— Надо-надо, — монах погрозил мне пальцем. — Один раз не значит вообще ничего. Красивая картинка, игры разума, все это так легко забывается… и вспомни о нашей цели. Зачем мы все это делаем?

— Зачем? — я, честно говоря, несколько увлекся процессом.

— Мы пытаемся уничтожить, разрушить твое «я», — мягко напомнил брат Пон. — Главную иллюзию, которая мешает тебе, приносит бесконечное страдание и повинна в том, что ты переполнился до опасной степени и едва не погиб.

— Ну так уж и «погиб»… — проворчал я.

— На данный момент для всего мира ты — считай, что мертв, — прозвучало это достаточно сурово. — И вообще, тот, кто погружен в круговорот смертей и рождений, не знает вкуса истинной жизни. Страдание от боли телесной, страдание от того, что все изменчиво и непостоянно, страдание от невозможности избегнуть самого страдания — такова награда тому, кто цепляется за личность, за то, что он есть, чего достиг и чем владеет!

После этих слов на меня накатила печаль. Я начал вспоминать, чего на самом деле добился, — сам сделал себя человеком; выучился без помощи родителей; построил бизнес без богатого дяди; выжил в девяностые, когда сыграть в ящик было так же легко, как и сорвать куш; сумел перебраться в Таиланд, под пальмы; добился не одной красивой женщины; прочел много умных книг…

И что, от всего этого придется отказаться, выкинуть как балласт с падающего воздушного шара?

Кем я тогда стану? Идиотом с очищенным сознанием, фанатичным сектантом? Какая такая свобода, о которой говорит этот монах, существует ли она или это рассказы для легковерного придурка из фарангов?

— А кто сказал, что будет легко? — напомнил о себе брат Пон.

Да уж, мои мысли явно написаны на лице, да еще и заглавными буквами.

ЗАМЕЧАНИЯ ПО ПРАКТИКЕ

Для работы с абсолютными качествами совершенно не обязательно использовать цветок и многоножку, можно взять то, что есть у вас под рукой: один предмет, который кажется вам очень красивым, и другой, вызывающий лишь негативные чувства. Главное, чтобы они всегда имелись в наличии и были удобного для практики размера, — большую статую или мусорный бак в карман не положишь и на стол не поставишь.