— Как тогда, перед волчонком? — я вспомнил прошлую историю.

— Именно так, — брат Пон кивнул. — Обычный огонь не в силах причинить вред тому, кто истребил в себе пламя ненависти, изничтожил пламя алчности, убил пламя невежества, три полыхания, которые жгут и терзают живых существ во всех шести мирах.

И вновь я не мог понять, иносказательно он говорит или на самом деле верит, что если бросить Будду в костер, то огонь погаснет. Хотя ведь ходят же отдельные умельцы по углям, не получая ожогов, и говорят, что какой-то особенной духовности для этого не надо, только навык и отрешенность… почему Татхагате не иметь такой способности?

— Но тут отшельник открыл глаза и посмотрел на бога без гнева, лишь с удивлением, — продолжил монах, и я забыл о своих сомнениях, поскольку хотел знать, чем закончится история. — «Зачем ты творишь подобное, о Разрушающий Крепости? — поинтересовался он, назвав царя богов одним из прозвищ. — Неужели тут поле брани?» Индра же ответил: «Великое любопытство взывал ты у нас на небесах, отшельник. Обитель Тридцати Трех полнится слухами о том, что накопив достаточное количество духовных заслуг, ты покусишься на мое место». В ответ же аскет только рассмеялся. Индра же вспомнил, как его хозяин отдал последнее, чтобы накормить гостя, как не роптал, жуя опавшую листву… и устыдился собственных подозрений до алых щек. Небожители же непривычны к чувству стыда.

В это я готов был поверить — трудно представить, чтобы почти всемогущее и бессмертное существо, занятое истреблением чудовищ и сексуальными игрищами со всякой женщиной, более-менее для этих игрищ подходящей, будет испытывать такую вещь, как «стыд».

— И тогда сказал Индра еще громче, чем ранее: «Проси, чего хочешь, о мудрейший! Ибо виноват я пред тобой, и не один раз!» Татхагата задумался, и бог про себя усмехнулся, ожидая, что тот попросит власти, богатства или возможности попасть в райские обители. Но после паузы отшельник сказал: «Если же хочешь ты показать мне свое расположение, даровать нечто превосходное — то не являйся больше ко мне в обличии столь дивном, в сиянии божественной мощи, о Разрушитель Крепостей!» Догадываешься, что испытал его собеседник?

— Легко догадаться, — ответил я. — Уж чувство гнева богам хорошо знакомо.

— Да, это не стыд, — подтвердил брат Пон. — Разгневался Индра гневом страшным. Вскричал он в изумлении так, что облака шарахнулись в небесах и море заколыхалось: «Не говори этого! Люди желают видеть меня, наслаждаться красотой и могуществом! Величайшие цари, мудрейшие брахманы стремятся к встрече со мной, совершая подвиги и принося жертвы! Ты же не хочешь этого! Почему? Неужели издеваешься ты надо мной?» Татхагата же кротко ответствовал: «И не думал, повелитель богов. Вспомни нашу встречу. Как принял я тебя?»

И монах посмотрел на меня, давая понять, что я должен ответить за Индру.

— Накормил, напоил, — сообщил я послушно. — Разве что только спать не уложил… Так в русских сказках положено! — последнюю фразу пришлось добавить, поскольку без нее брат Пон вряд ли бы понял, к чему она.

— Шло бы время к ночи, и уложил бы, — сказал он. — Индре пришлось согласиться. «Помнишь, как я повел себя, когда ты сбросил обличье скромного брахмана-странника и стал самим собой?» — поинтересовался Татхагата.

— Начал медитировать! — воскликнул я, поскольку ответа вновь ждали от меня.

— Совершенно верно, — подтвердил брат Пон. — «Но почему ты повел себя так? — проговорил Индра. — Неужели бродячий аскет для тебя более желанный гость, чем я? Оборванный, усталый человек кажется более интересным собеседником, чем самый могущественный из обитателей небес?»

И тут монах замолчал, причем наверняка сделал паузу осознанно, чтобы любопытство мое усилилось.

— Ну… что ответил Татхагата? — спросил я, поскольку дорога свернула и впереди, за полем, стала видна деревня (у меня возникло подозрение, что там, среди людей, у монаха не будет возможности рассказывать мне сказки).

— «Ничуть не так, о Разрушитель Крепостей, — сказал аскет. — При всем почтении к тебе равны для меня и последний из неприкасаемых, и первейший из богов».

— Вот уж оскорбил так оскорбил, — пробормотал я. — Тонко.

Но брат Пон нахмурился, и я прикусил язык.

— «Не сердись ты на слова поспешно, — добавил Татхагата. — Сначала выслушай. Истинно мудрый знает, что не существует ни бродячих жрецов, ни небожителей, ни рыбаков с руками мозолистыми, ни дев с руками мягкими и изящными, благовониями пахнущими, ни купцов, привычных к странствиям, ни тех, кто собирает навоз на полях. Поэтому кто бы ни явился ко мне — знаю я, что это иллюзия, облик, натянутый на пустоту». Нахмурился Индра, услышав такие речи, не понравилось ему ни то, что его сравнили с неприкасаемым, ни то, что небожителей не существует. Потом он сказал: «Хорошо, но тогда почему в ложном облике принял ты меня учтиво, дал лучшее из того, что было у тебя, усадил на почетное место и готовился развлекать беседой — как только же я стал самим собой, исполненным величия и могущества, перестал ты меня замечать?!» Отшельник же улыбнулся и ответил: «Та пустота, что принимает облик человеческий, приходя ко мне, может мне помочь, поскольку сам я человек. И я могу ей помочь на пути к освобождению. Облик же сверкающий, едва выносимый для глаз смертного, живущий долгие эпохи и кальпы, только отвлекает и смущает, мешает думать об истинно важном. Настоящей помощи тому, кто хочет освободиться от привязанностей, он принести не может. Что в силах ты дать мне, тому, у кого все есть, — ты, кто не существует вовсе?» После этого устыдился Индра еще раз, восстановил жилище Татхагаты, испепеленное ранее молнией, вернул на остров всю растительность, плоды и коренья, обошел собеседника по часовой стрелке и удалился в райские обители.

Монах замолчал, и поэтому я рискнул поинтересоваться:

— Значит, бога Индры не существует? Есть только Пустота?

— Именно так, — отозвался брат Пон.

Мораль у сегодняшней истории была, на мой вкус, странной, неочевидной и самое главное — беспокоящей: какой смысл к чему-то стремиться, куда-то рваться, идти к свободе, если в конечном итоге тебя ждет только лишь некая «пустота», отсутствие всего? Мысли о ней вызывали раздражение, желание сменить тему, заговорить о чем-то ином.

Но в этот момент мы как раз добрались до деревни, на окраине нас встретили собаки. И брат Пон, к моему облегчению, забыл об Индре, с которым так круто обошелся Татхагата.

* * *

К теме он вернулся тем же вечером, когда стемнело и мы уселись под навесом.

— Мой сегодняшний рассказ оказал именно тот эффект, на который я рассчитывал, — сообщил брат Пон, улыбаясь совсем не по-буддийски, а с немалой долей ехидства, — расстроил тебя.

— Ну нет, — возразил я. — Хотя вызвал беспокойство, не понравился…

Не хотелось признаваться, но монах в очередной раз все рассчитал точно: сказка об отшельнике и Индре меня действительно расстроила, хотя я не мог понять отчего.

— Все просто — ты привык считать многие вещи, начиная с тебя самого, незыблемыми, практически вечными, реально существующими, — проговорил брат Пон. — Только одна мысль о том, что это может оказаться не так, пугает тебя до мокрых штанов. Однако ты состоишь из атомов, так?

...

Истинно мудрый знает, что не существует ни бродячих жрецов, ни небожителей…

— Ну да, — с подобным утверждением стал бы спорить только идиот.

— А вспомни, что такое атомы, — мой собеседник мог казаться простым тайским монахом, который ничего не видел в жизни, кроме монастырей, ступ и священных книг, но идеальный английский язык и речи, ведшиеся на этом языке, выдавали, что он наверняка учился где-то, и скорее всего не в Азии. — По большей части та же пустота. Центральное ядро мало, вращающиеся вокруг него электроны — еще меньше, а все остальное?

Я задумчиво почесал макушку и с радостью отметил, что та уже не так болит.

Учебник физики я помнил не очень хорошо, но нечто похожее там содержалось: если ядро как вишня, то сам атом размером с комнату.

— То есть ты состоишь большей частью из пустоты в простом физическом смысле, — сказал брат Пон.

— Ну так то в физическом… — проворчал я. — И что с того толку?

— Ты прав в том, что знание, собранное вашими мудрецами, бесполезно для тебя, — кивнул монах. — Оно ничем не поможет тому, кто жаждет добиться освобождения. Мудрецы же, более практично настроенные, выделяли тридцать три разновидности пустоты, а нас с тобой в данный момент интересует только одна.

— И какая же?

— Та, которой ты можешь воспользоваться для разрушения твоего иллюзорного «я». Для уничтожения тех корней-привязанностей, список коих ты в данный момент составляешь.

Да, подобным заданием брат Пон меня озадачил, и я выполнял его по мере сил. Только вот пока не понимал, чем мне может помочь совершенно абстрактная и совершенно непонятная концепция Пустоты.

— К чему сводится эта «наша» разновидность? — все же поинтересовался я.

— К тому, что человек привык опираться на то, что на самом деле пусто, нереально. Он пытается хвататься за радугу над водопадом, за клочья тумана, за отражение того, чего нет.