— Ты действительно путано объясняешь, — произнесла девушка после паузы. — Я поняла только, что на Земле для дьяволов действуют особые ограничения. Вы не можете насильно отбирать у людей души и даже вставать на пути их воли… Но почему это так? Кто поставил эти запреты?

Я, копируя ее привычку, указал пальцем в потолок.

— Если есть ад, значит, есть и Бог. Его воля защищает людей этого мира, но она не распространяется на людей других миров.

— Но почему?

— Кто знает. Может быть, Бог — хозяин только этого мира. Но я считаю, что этот мир и есть центр Вселенной и именно здесь родились люди, захотевшие стать равными Богу. Они, грубо нарушив законы Творца, насоздавали новых миров и поселились в них, тем самым лишившись его защиты…

— Ты сам дошел до этого?

— Ну, времени у меня много… Хотя частично эту истину я узнал в аду.

— Ну хорошо, — согласилась девушка, — предположим, ты все понимаешь правильно. Но тогда почему, вместо того чтобы заключать контракты и таскать по одной душе в несколько лет, твой Хозяин не зашлет тебя в другой мир, чтобы ты собрал там тысячи душ?

— О, — обрадовался я, — это уже интересный вопрос. В действительности ты права: легионы ада постоянно топчут иные миры, выкорчевывают у падших врагов души, а опустошив один мир, устраивают походы и набеги на новые. Мне, когда я еще не стал Ловцом Душ, самому приходилось в них участвовать. Кстати, это тоже не так легко, как тебе думается. В некоторых мирах нам дают по рогам. Другие хоть и ломаются под напором, но оказывают серьезное сопротивление. Третьи сравнительно мало заселены, и нерационально захватывать их ради пары тысяч душ, которые придется там еще месяц искать… Но вернемся ко мне. Все дело в Хозяевах. Представь, столько душ ходит у Хозяев прямо под боком, а они не могут протянуть руку и взять. Совсем как дети, которые не могут взять горячую картошку с углей. Вот для этого и нужны мы. Ловцы Душ хоть немного тешат их честолюбие. Они радуются, что хоть несколько людей с Земли каждый месяц попадет к ним в пламя…

Девушка сидела с таким озабоченным видом, будто уже вжилась в шкуру Хозяев и теперь обдумывает, каким образом обойти запрет…

— Ладно, Кас, мне нужно еще поработать. Ты со мной?

Она вскочила:

— Да, конечно. Теперь, я полагаю, ты будешь избавляться от жены того американца?

— Умная девочка.

Она протянула мне руку:

— Пошли. По дороге ты расскажешь, как ты стал дьяволом?

— Это долгая история.

— А я никуда не тороплюсь.

Мне осталось только вздохнуть.

Глава 2

Кассия — очень странная девушка. Разве можно это не признать? В тот момент, когда узнаешь, что рядом с тобой стоит дьявол, принято визжать, биться в истерике, сходить с ума, в конце концов просто молиться. Вместо этого, нисколько не испугавшись, она стала неспешно утолять свое непомерное любопытство. Я бы еще понял, если бы девушка захотела разобраться в мироустройстве, или, там, получить выгоду, прославиться, написав книгу об аде, или зажглась бы идеей позаимствовать у дьяволов мощь, бессмертие и прочую мишуру… но нет, у моей подруги не возникло даже подобных мыслей! Она не собиралась становиться слугой Несущего Свет, впрочем, как не собиралась становиться рабой Божьей. Она, кстати, не испытывала ни малейшего страха ни перед Создателем сущего, ни перед Повелителем людей. Я читал все ее мысли и чувства, как открытую книгу, но видел там лишь равнодушие к жизни и отблеск любопытства. И поэтому с каждым днем я все более убеждался, что она странная.

Почему она так себя ведет?! Почему дружит с дьяволом?! Причиной могла бы быть только умственная неполноценность. Но я отлично видел, что ее душа и разум расположены в теле должным образом.

Медленно раскачиваюсь в качалке, неотрывно смотрю на девушку, удобно устроившуюся на пыльном подоконнике. Она молчит. Она ждет. Ждет моей исповеди с тем же холодным равнодушием, с которым каждое утро ждет, когда сварится кофе. Даже странно, почему она еще не подохла от этой гадости — каждый день на протяжение всей своей жизни пить на завтрак кофе… уф-ф, увольте. Чем глубже копаюсь в ее воспоминаниях, тем страннее она мне представляется. Но, как говорится дареному коню в зубы… Она мой единственный друг. Единственное существо, с которым я могу держаться открыто.

Взгляд девушки вдруг сделался резким, колючим. Похоже, она наконец потеряла терпение:

— Ну так ты будешь рассказывать, или как?

— Но у меня работа, Кас, — протянул я, предприняв последнюю попытку отказаться от обещаний, — я не могу терять время.

— Все ты можешь, — уверенно отмела возражение девушка, — обещал ведь рассказать.

— Хм… верно, обещал. Только рассказчик из меня хреновый, поэтому лучше буду показывать. Тебе придется претерпеть дискомфорт, согласна?

— Это как? — насторожилась девушка.

— Ну, я стану сворачивать свои воспоминания в жгут и проектировать тебе прямо в голову… и параллельно комментировать. Короче, получится что-то вроде документального фильма. Готова?

Взгляд девушки был подозрительным, но она осторожно кивнула и едва слышно пробурчала:

— Надеюсь, это не опасно.

Улыбнувшись, закрыл глаза, вспомнил, с чего все начиналось, собрал воспоминания в тугую ленту и стал осторожно разматывать ее в голове девушки. Ей было не то чтобы некомфортно — ей было даже очень больно. У меня нет особого опыта в проекции мыслей — такой способ общения до сей поры я использовал только при общении с Хозяином. Пришлось на ходу регулировать скорость и поток образов. Скоро Кассия, сидящая на подоконнике, перестала всхлипывать и расслабила тело. Мои слова у нее в голове больше не отдавались колокольным набатом, они стали похожи на шелестящий в листве ветерок:

— Жизнь — дерьмовая штука, — начал философствовать я, — я понял это еще в детстве, а всю глубину этого неоспоримого утверждения осознал в юности. Помню, как меня, комсомольца-отличника и спортсмена-разрядника — словом, лучшего призывника в области, отправляли в армию. Почему-то отчетливо запомнил кабинет с висящим на стене портретом Брежнева и потное от сорокоградусной жары лицо какого-то там секретаря партии. Тогда мне казалось, что от этого пузатого, едва умещающегося в мокрую от пота белую рубашку смуглого человека зависит моя дальнейшая судьба.

Рука азербайджанца потянулась к граненному стеклянному графину, налила в стакан воды, поднесла к пересохшим губам. Мне, подтянутому юноше, смирно стоящему у стенки и тоже облизывающему губы, он и не подумал предложить воды. Наполнив, наконец, пузо живительной влагой, открыл личное дело и перевел на меня осоловелый взгляд темно-коричневых глаз.

— Так, дорогой, — сказал он почти без акцента. — У меня на тебя, считай, две характеристики. С одной стороны, ты предстаешь тут как яростный комсомолец, будущий коммунист, отличник школы и физической подготовки, награжденный значком ГТО, а также кандидат в мастера спорта по боевому искусству. Но с другой стороны, ты небезупречен. Милиция о тебе отзывается нелестно, характеристика от нее никуда не годится. С десяти лет стоишь на учете в детской комнате милиции, дважды тебя задерживали за хулиганство, один за драку, а совсем недавно ты едва избежал судебной статьи… Ну, что молчишь? Какую характеристику будем рвать?

— Вторую.

Он кивнул:

— Верный выбор. Коммунисты не могут быть, что называется, чопай охланами, а по молодости я тоже, было дело, хулиганил… Ладно, — неожиданно прекратил он откровенничать, — я подписываю рекомендацию майора Верещагина, и ты направляешься в роту специального назначения. Счастливо отслужить, сынок.

В этом коротком воспоминании умещается вся моя доармейская жизнь. Детство, проведенное в трущобах. Окружение приятелей, отличающихся от меня культурными особенностями и цветом кожи, вынуждало постоянно драться за выживание. Школа за десять километров от дома и один телевизор на весь двор вынуждали постоянно искать развлечений. На три дня в неделю от обхода мусорных свалок, бегания по мазутным болотам и осмотра промышленных заводов отрывал Дворец спорта, построенный на полпути к школе.

Служба в армии была чуть более красочна и более наполнена смыслом, но смысл этот тоже оказался невелик. Обидно даже…

Я вообще не очень много помню из своей человеческой жизни. Наверное, потому, что почти вся она была пуста. Конечно, были яркие моменты, например первый день в тренировочном лагере…

Инструктор, немолодой двухметровый мужик, косая сажень в плечах, смотрел на строй салаг со смертельной усталостью на лице. Немигающие синие глаза перебегали с одного лица на другое, а когда на секунду остановились на мне, сердце в груди едва не обмерло.

— Сегодня первый день вашего обучения в рядах Вооруженных сил Советского Союза, — провозгласил он громким голосом, — более того, в рядах роты специального назначения. Поздравляю… К сожалению, для вас есть и плохая новость. Сегодня у меня запланировано сбить со всех вас спесь. Видите ли, очень не люблю всяких там кузнечиков, недобоксеров и горе-дзюдоистов. Ну… а если вы носите свои пояса и титулы справедливо, то бояться вам нечего. Итак, мастера, заходим в этот лифт по одному и в порядке очереди.