Рядом с родником на корточки присела девушка, на вид чуть старше двадцати, худенькая, как тростиночка, в простеньком, но очень идущем ей платье и босиком. Волосы убраны в конский хвост, голова склонена. В руках у девушки кувшин, в который она набирает воду. А рядом с валуном, чуть скрытый им, стоит мальчик не старше пяти лет и смотрит прямо в глаза тому, кто рассматривает рисунок.

Надежда не знала, что за место изображено на этом рисунке; не знала она и этих людей — худенькую девушку и её не по годам взрослого сына. Но интуитивно она поняла, буквально почувствовала — рисунок очень точен, настолько, насколько вообще может быть точным рисунок. Она на миг представила себе — и эту полянку, покрытую ярко-зелёной травой, и этот иссеченный осколками березняк, и покрытый тёмно-зелёным мхом вековой валун, из-под которого выбивается кристально чистая вода…

И молодого, двадцатипятилетнего солдата с блокнотом для эскизов и покусанным на конце простым карандашом, быстро-быстро скользящим по белоснежной бумаге.

Бог дал парню талант и силу Дюрера. Его высшее предназначение — создавать шедевры, иллюстрировать прекрасные книги. Вместо этого он тратит свою молодость на то, чтобы отражать нападение тех, кто по своим нравственным и душевным свойствам и в подмётки ему не годится! Очень верно написал автор письма: война — это прежде всего неправильно. Но бывает нет иного выхода, кроме как взять в руки оружие. Чтобы твоя жена и твой ребенок, которого ты еще даже не обнял ни разу, жили. И не просто жили, а были свободны. Могли говорить на родном языке и чтить память тех, кто действительно этого достоин, а не навязанных кем-то изменников и предателей…

Надежда Витальевна осторожно сложила лист так, чтобы рисунок оказался внутри. Конверт для письма она нашла быстро, однако, её ждало разочарование: он был не просто расклеен — он разорвался, и часть его где-то потерялась. Вероятно, распоровший тюк с почтой осколок зацепил и этот конверт, но, по крайней мере, тот выполнил свою функцию, защитив содержимое — прекрасный рисунок и трогательное письмо отца к сыну.

К счастью, адрес получателя и обратный адрес не пострадали, и Надежда вознамерилась, было, переписать их, чтобы перенести на другой конверт. Семья Голикова жила в Донецке, в Будёновском районе возле Алексеевского пруда — рядом была детская клиническая больница, и Владимир Григорьевич иногда ездил туда до войны, а с ним и Надежда Витальевна. Надежда вспомнила, как они с мужем гуляли у пруда — сначала одни, потом со старшим Виталькой, потом — с Виталькой и Вовкой… как давно это было! Словно в каком-то другом мире, в мире, где не было никакой войны, где такую войну невозможно было даже представить!

Что случилось с мирным некогда краем, звавшимся с лёгкой руки польских захватчиков Украиной? Что случилось с её некогда добрым народом, с людьми, которые в одночасье превратились в чудовищ — только и того, что когтей с клыками не хватает!

От этих мыслей Надежду Витальевну отвлёк шум за окном. Бросив быстрый взгляд на часы (начало первого), Надежда выглянула в окно, убедившись, что приближается старенький ГАЗ-52 с белым намордником радиатора, ветеран сельских дорог, с пятидесятых годов прошлого века развозящий грузы по проселкам России и бывших союзных республик, поспешила к выходу, встречать прибывших. Приехала почта, а судя по тому, что послали грузовик, — гуманитарную помощь тоже привезли.

Глава 2. Помощь близких

В самом начале гуманитарную помощь привозили в коробках и ящиках, и Надежде Витальевне приходилось самой её фасовать. Теперь все продукты были упакованы в красивые картонные коробки, а те, в свою очередь, погружены в полиэтиленовые пакеты с символами V или Z, попадались и О. Каждый пакет был подписан — Надежда Витальевна сама составила списки сельчан и передала их кураторам из Донецка.

Привёз гуманитарную помощь Петрович — пожилой мужчина лет семидесяти, но до сих пор крепкий, как он сам о себе говорил — справный. Петровича называли иногда Фигаро [Фигаро — комедийный персонаж, герой пьес французского драматурга П. Бомарше.] — его газик ездил по всему югу Донецкой Народной Республики, развозя грузы, не раз и не два побывал под обстрелами ВСУ, но, как говорится, пронесло — только тент над кабиной в нескольких местах посекли осколки, а так ничего.

Петрович, как всегда, помогал Надежде разгружать машину.

— Что у нас сегодня? — интересовалась Надежда Витальевна.

— Как в прошлый раз, — отвечал Петрович. — Мука, сахар, рис, гречка, бутылка растительного масла, консервы. Сгущёнка вареная. Чай. Захаровна, кстати, спрашивала, у тебя на участке курящих много?

— Полторы калеки, — ответила Надежда расхожим выражением и покраснела — Гришка, который смолил больше всех, действительно был калекой. — А что?

— Там решили передать со следующей партией папиросы, — ответил Петрович, указывая пальцем на потолок. — Отзвонись Захаровне, сколько пайков брать.

Они внесли пакеты в помещение, и Петрович увидел разложенные на столе письма и конверты:

— Это что это? — удивился он.

— Письма солдатские, — пожала плечами Надежда.

— Для музея, что ли? — уточнил Петрович.

— Да нет, — пояснила Надежда Витальевна. — Укровояки нашу почтовую машину накрыли из минометов, почту сюда привезли. По тюку осколок прошёлся, часть писем перемешалась, сортирую, вот.

— А с ребятами что? — спросил Петрович. — Ну, с фельдъегерями в смысле.

— Ранены оба, но не сильно, — ответила Надежда. — Володя мой с ними возится.

— Слыхал я, укроп к контрнаступлению готовится, — сказал Петрович, когда они с Надеждой отправились за следующими пакетами. — Озверели они там совсем.

Надежда коротко кивнула. Обсуждать эту тему совсем не хотелось. Сердце болело за Витальку.

— А я, как развезусь, к сестре Катьке рвану. — Петрович захватывал по четыре плотных пакета зараз, у Надежды сил хватало только на два.

— Куда? — спросила Надежда. — В Донецк, в Горловку?

— В Мариуполь, — ответил Петрович. — Мы-то горловские сами, а Машка моя еще в восьмидесятых за моряка вышла, в Мариуполе они и осели. В перестройку всю семью кормила — работы не было, а ее муж крутился, почитай, на двадцать человек родственников.

Они занесли пакеты, Петрович остановился, вытирая пот со лба:

— Можно перекур? Жарко сегодня, что-то я запарился.

— Вы где курить собрались, здесь, что ли? — подозрительно покосилась на него Надежда.

— Зачем же здесь, раз на улице такая теплынь? — ухмыльнулся Петрович. — Под навесиком у тебя перекурю и продолжим.

— Ну курите уж, что делать, — пожала плечами Надежда. — Может, вам по два пакета брать, раз тяжело?

— Да не тяжесть проблема, — приосанился Петрович. — Руки-то у меня еще дюжие, а ноги уж не те. Будь я помоложе — сам в ополчение бы подался, а так что — тюки развожу. А помолодей я лет на тридцать… ух и скрутил бы я эту пакость укропную в баранкин рог! Я в молодости крепкий был…

— Вы и сейчас еще ничего, — приободрила его Надежда Витальевна. Они вышли на крыльцо, над которым был выведен жестяной навес.

— Ничего, — проворчал Петрович, подкуривая, — ни повоевать, ни полюбить… у меня, правда, два зятя в ополчении. Сыновей нам с Наташей моей Бог не дал, двух доченек только. А у сестры моей, кстати, сына укропы в мобилизацию загребли, а он, не будь дурак, ночью к нашим через нейтралку ушел, воюет теперь под Краматорском.

«Чёртова война», — подумала Надежда Витальевна, — «она занимает все наши мысли. На какую тему не заговори — все сводится к ней»…

— У них в Мариуполе котельную запустили, — продолжал Петрович. — Воду дали, и горячую тоже. Да что-то с кранами приключилось, пока воды не было. Думаю, засорилось там все, трубы-то старые. Возьму новый смеситель, прикупил в Донецке, да поставлю, заодно трубы почищу, сколько смогу. Подводка там старая, вот я себе пластик поставил, нормально работает.

— А у нас дома водонагреватель, — сказала Надежда, глядя, как Петрович докуривает. — И насос погружной в колодце. Муж его каждый год по два раза чистит, колодец заиливается, а если ил в нагреватель попадет — конец. В пятнадцатом году без фильтров жили, так нагреватель даже не включали — в тазиках грели, как при царе Горохе.

— У Маши в Мариуполе воды с пятнадцатого не было, — Петрович докурил, огляделся и бросил окурок в пустое ведро у крыльца, служившее урной и постоянно пустовавшее. — Ни горячей, ни холодной. Наши тогда едва Мариуполь не отбили, помнишь?

Надежда кивнула.

— Ну вот, а укроп, отступая, котельную им и рванул, — Петрович выдал непечатное выражение и смутился, как школьник, — прости, вырвалось. Вот гниды, они всегда так делают. Дома обносят подчистую, даже розетки из стен с мясом выкорчёвывают, и смесители те же, про унитазы вообще молчу.

Они отправились к машине и нагрузились пакетами:

— Машка с зимы в подвале жила, — продолжил Петрович, — и как только не застудилась? Укроп их в подвал согнал, а сами по квартирам расположились. Маша говорит, в квартире после них как ураган прошёл, хотя боёв у них в квартале и не было — драпанули герои в направлении «Азовстали» [«Азовсталь» — металлургический комбинат в г. Мариуполе.], только пятки сверкали.