— Праздные вопросы задаёшь, товарищ командир, — отвечает Вик, доставая из куртки пачку сигарет — «в поле» он курит золотую «Яву», четыре дюйма. Одну сигарету протягивает мне, другую закуривает сам. — Видишь, как они предполье зачистили, целый квартал частников, почитай, с землёй сровняли…

Он замолкает, и я жду, но он отвечает в своём фирменном стиле:

— Так что, откуда я буду прикрывать вас во время атаки, вы никогда не узнаете. Есть там два-три местечка, где можно основную позицию сделать и запасную накатать. А что, пойдем на эту высотку?

Я киваю, выпуская дым через ноздри. Не знаю, почему другие крутят носом от «Явы», как по мне — вполне приличные сигареты, я почти всю жизнь курил намного хуже. У нас вообще снабжение — дай Боже, и оружие, и экипировка, всё, вплоть до сигарет. Мне есть с чем сравнивать…

— А смысл? — интересуется Вик. — Ну, возьмём мы её, а потом их артиллерия нас там и накроет. Им же пофиг на мирных, не то что нам…

— Думаешь, там гражданские остались? — спрашиваю я, хотя знаю наверняка — да, кто-то остался.

Вик кивает:

— Под домом подвал, там коммуникации, бойлер, всё такое. Наверняка туда согнали всех, кого получилось. Так на кой ляд нам эта высотка?

— У них там корректировщики сидят, — говорю я. — По нашим флангам бьют, у смежников проблемы. Высоты у города они заняли, а как вперёд начинают идти, тут их бандеровская артиллерия и накрывает…

— Та… — начинает он и замолкает, — ну да. Надо высотку зачистить и мирных вывести, пока они не очухались. Как в кино, но это ни хрена не кино.

Вик затягивается сигаретой и, прищурившись, смотрит на злополучную многоэтажку, похожую на гнилой зуб какого-то доисторического чудовища.

— Маневрировать придётся. Если я с одного фланга бить начну, они сразу поймут, откуда будет атака, — говорит он, сбивая пепел. Сигарету Вик держит по-нашему, большим и указательным пальцем, так, что ладонь образует как бы покрытие — удобно и в дождь, и огонёк не заметен. Привычка из зоны, понятно, — курить так, чтоб «вертухай» не заметил. Сам так дымлю. — Тут наши у гаражного кооператива бандер накрыли — долго понять не могли, где они, половину гаражей перемололи, пока не зажали их в центре. Штука в том, что те между гаражами, между смотровыми ямами, потерну пустили и по ней туда-сюда шлялись.

— Хочешь по канализации с фланга на фланг перепрыгивать? — догадываюсь я.

— Ага, — говорит он, зевая, — если получится. Сам знаешь, по трубам с веслом [Весло — армейское прозвище СВД.] скакать — так себе удовольствие, у нас тут не Париж, где в канализации текут реки с набережными, но всё одно, чай, не впервой.

— Я тебе карту на планшет сброшу, — говорю я ему. — Вообще, карта довольно неточная. Ходят слухи, что тут внизу целый подземный город накопали на случай ядерной войны, но инфы по нём нет, сам понимаешь.

— Тогда я пошёл готовиться, — улыбается он в прокуренную бороду. — Выйду в два тридцать, будет у меня люфт в полтора часа. Заставлю придурков подёргаться.

Я не говорил ему, во сколько выходит вся группа, но ему это и не нужно. Наше время — четыре часа ночи, самое начало «часа волка», часа депрессии, когда у самых бдительных сторожей глаза слипаются, если они не на таблетках. Бандеровцы, конечно, своих наркотой закармливают мама не горюй, но на каждого часового наркоту каждую ночь отпускать — не напасёшься. Хотя, говорят, их тыловики даже дурь ухитряются налево пускать, ну, прапор он и в Америке прапор.

А Вика уже и след простыл. Я стою у парапета крыши, скрытый от любопытных наблюдателей каким-то выступом руста, докуриваю бесконечно длинную «Яву» и думаю.

Думаю о Вике. Повадки выдают человека. Сразу было видно, что СВД ему не в диковинку. Служил снайпером во Вторую чеченскую? Или даже в Первую? Кто знает… но потом я однажды заметил, как он, лёжа на позиции (в обороне, вестимо, во время штурмовых операций я, как уже говорил, вообще понятия не имею, где он находится), сделал выстрел и машинально протёр замызганным куском фланельки приклад и цевьё. Потом спохватился, осмотрелся и, не заметив меня, смущённо спрятал фланельку в карман.

И я подумал, уж не с «Белого лебедя» ли прибыл к нам Вик? Потихоньку прислушивался к тем разговорам, что вели ребята в часы досуга. Пермский край был ему знаком, а ещё однажды он как-то намекнул, что даже смерть лучше одиночки, если знаешь, что никто никогда тебя не навестит. По какому поводу Вик так разоткровенничался, я уже не помню, да и не важно.

Многие из нас хлебнули этого, многие, но не все. Я и сам здесь оказался прямиком из-за колючей проволоки. Так уж вышло — «крытка» за мной полжизни гонялась, думал было, что ушёл я от неё, а поди ж ты, догнала. Хотя досидел я своё, почитай, до звонка, чуть больше полугода оставалось, но…

От нас никто ничего не скрывал. Нанимали нас сюда не поварами. В ЧВК «Вагнер» на воле очередь добровольцев стоит. Условия здесь отличные, деньги платят — будь здоров, а охочих повоевать всегда найдётся. Идут ребята головастые — специалисты по связи, по РЭБ; идут пилоты, многие из которых сбивали самолёты противника чуть ли не во Вьетнаме (комэск наших «грачей» недаром носит позывной Ли Сицын). Нам прямо сказали: «Братва, мы берём вас на убой. Три из четырёх, что вы до конца контракта не доживёте. Зато умрёте как люди, а не как быдло под шконкой».

Зэк ведь тоже зэку рознь. Есть фраера расписные, для кого тюрьма — мать родная; им такие расклады не нужны, они не верят, не боятся, не просят. А есть те, кто на нары приплыл хоть за дело, да не по совести. Не все из них, конечно, нанимаются — некоторые предпочитают досидеть да живыми остаться. А у других жжёт внутри, поскольку тюрьма им совсем чужая и весь блатной мир, в котором тебя либо ломают, либо ты сам начинаешь ломать, для них как ад при жизни. Вот я из таких.

Контракт я сразу подписал, и его моментально одобрили. И на то есть свои причины. Служил я в Афгане, а после этого участвовал в проекте, отдалённо напоминающем нынешние ЧВК, только тогда и слова такого ещё не было. Сам пошёл, и, что меня даже самого удивило, оба моих сокамерника тоже. Ильича уже нет — почти сразу нарвался на пулемёт во время атаки, а Борзой со мной. Интересный парень — ему сейчас тридцать два, а волю он последний раз видел двадцать семь лет назад — с малолетки переведён на общий. Хотя не так, два раза выходил, да недолго ему воля улыбалась. Первый раз полтора месяца погулял, второй — вообще десять дней.

Почему? Думаете, он зверь какой? Да нет. Просто воля для него — как для меня, скажем, Луна. Попади я на Луну, я бы тоже не знал, что делать, что можно, что нет. Парень привык жить по понятиям, а его, едва срок вышел, за шкирятник и на улицу, в казённом шмоте за пять сотенных рублей. Крутись, как хочешь, живи, как знаешь, а как крутиться, если ты один на белом свете, как перст?

Вот и влетел Борзой по полной. Первый раз — на стреме стоял, хотя какой там гоп-стоп? Дело было в пятницу; шёл парнишка по улице, голодный, без гроша, а тут навстречу тело пьяное из дорогого кабака выходит. Миша ему… он по паспорту Борзов Михаил Сергеевич, если что, говорит культурно: одолжи, земляк, рублей сто (тогда сотка ещё деньгами была), а тот его оттолкнул, да так, что Борзой на землю присел. Вот дебил! Он хоть бы на татухи Мишкины посмотрел, у того ж вся биография выбита: на пальцах — перстень с черно-белой пиковой мастью, разбитой линией по диагонали, восемнадцать лет встретил за решёткой; «черный квадрат» — отсидел от звонка до звонка; собор с тремя куполами — три ходки… ну, то есть этого у него ещё тогда не было, потом появился. Дальше «север» — знак заполярных ИТУ, олень с солнышком… мало этого — кинжал, пробивший погон, насильственное преступление против сотрудника полиции.

Если не знать историю Борзого, бог весть что нафантазировать можно. А дело самое простое — мать пацана вышла замуж за участкового; вышла «с прицепом», третьим браком, с двумя детьми на руках — Мишкой и его старшей сестрой. Мишка раз домой со школы вернулся, слышит, а из родительской спальни шум какой-то раздаётся… неправильный. Он туда, а там отчим с сестрой его Наташкой, девчонка вырывается, а этот гад за волосы её держит и ширинку расстёгивает на брюках. Ну, Борзой отвёртку схватил и выродку промеж лопаток засадил, да как-то не особо удачно — убить не убил, а ниже пояса парализовало. Мишка и сам испугался, на улицу выскочил, весь в крови… короче, отправил его отчим на малолетку, а сестра всё равно через год с небольшим с собой покончила.

Так вот, в тот раз Мишка и не хотел ничего, но, когда упал на землю, разозлился, вскочил, схватил «лебедя» за шкирку да головой об лобовое стекло машины, стоявшей у тротуара. Да не учёл, что всё под камерой произошло. Привет, вторая ходка.

А с третьей вообще странно получилось: опять чужой город, опять в кармане казённые копейки, попытка найти жильё хоть на первое время — и в каком-то занюханном хостеле что-то в Мишке не понравилось какому-то гостю с жарких югов. А Борзой уже второй раз отсидел, и злости в нём только прибавилось. Расшиб гастарбайтеру голову о радиатор отопления, ТТП с отягчающими…