3

В те годы я был беден, как церковная мышь. Выматываемый многочисленными, убого оплачиваемыми лекциями, я тем не менее ежедневно с самым непринужденным и самодовольным видом входил в аудиторию, где меня ожидало двадцать задорных девичьих мордашек.

Однако при встречах с Алиной я постоянно испытывал чувство ужасной беспомощности и безнадежности — что за идиотизм, когда не можешь предложить нравящейся тебе девушке то, что способно ее увлечь! Даже предложение выйти за меня замуж в таких условиях прозвучало бы откровенно несерьезно — жениться нищими позволительно только студентам, а ведь я был на двенадцать лет старше нее! Я не мог вырвать Алину из тусклой обыденности, которая угнетала меня самого; не мог предложить денег, которые можно тратить не считая; не мог предложить и тех романтических встреч, о которых так приятно рассказывать знакомым. Короче, я не мог предложить ей ничего, кроме вынужденной верности, шоколадки и бананов.

* * *

Очередное наше свидание состоялось на телефонной станции — я набрал целую сумку пива и соленых орешков и приехал к Алине развлекать ее во время ночного дежурства.

— Ну и как же ты меня будешь развлекать? — поинтересовалась она.

— Лучше спроси не как, а где, — заявил я, красноречиво кивая на диван, находившийся в комнате отдыха, все остальное помещение занимал машинный зал, уставленный рядами телефонной аппаратуры. Там было жарко, горели сигнальные лампочки и раздавалось непрерывное гудение.

— Это исключено, — мгновенно парировала она, делая строгие глаза.

— А что, хороший диван, — невозмутимо продолжал я. — Представляешь, принимаю тут недавно зачет у одной из своих групп, и вдруг в преподавательскую, где стоит примерно такой же диван, врывается запыхавшаяся дуреха и с ходу заявляет: «Ох, Олег Валентинович, как хорошо, что я вас застала!» Я, разумеется, интересуюсь, в чем дело, а она достает зачетку и говорит: «Как, разве вы не помните? Я же вам вчера на этом диване сдавала!»

— Хватит говорить пошлости, — отсмеявшись, заявила Алина.

— Ну, тогда давай еще выпьем. Нравится пиво?

— Да, ничего.

— Кстати, Очаковский пивзавод недавно объявил конкурс рекламных частушек, и знаешь, что я сделал? Сочинил комические двустишия для всех знаков Зодиака, причем в каждом обязательно упоминается пиво. Хочешь послушать?

— Хочу.

Я кивнул, допил свой стакан и вытащил из сумки блокнот.

— Итак, начнем с Близнецов:

Они во всем друг с другом схожи,
И пиво пьют одно и то же.

— Теперь Дева:

Чтоб сохранить цветущий вид,
Глоток пивка не повредит.

— Лев:

Тряся своей косматой гривой,
Рычит от недостатка пива.

Алина начала улыбаться и, вдохновленный ее улыбкой, я продолжал:

— Водолей:

Нет, ты воды ему не лей,
Лишь пива хочет Водолей.

— Козерог:

Кто пива отхлебнул глоток,
Тот стал могуч, как Козерог.

— Весы:

Товары меряют весами,
А пиво пробуют усами.

Теперь твой собственный знак — Скорпион:

Полезно пиво для здоровья,
Пусть то здоровье — скорпионье.

— Стрелец:

Он не всегда стреляет метко,
Но в пиве ошибался редко.

— Рак:

Живет в воде российский рак,
Но дружит с пивом — это факт.

— Рыбы:

Да, рыбы посуху не ходят,
Но с пивом славно хороводят.

— Овен:

Он пива оттолкнул стакан,
Да то не Овен, то — баран!

— Ну и, наконец, Телец:

Кто в пиве настоящий спец,
Упитан, весел, как Телец.

Понравилось?

Ответить она не успела, поскольку в этот момент раздался звонок — кто-то звонил в стальную дверь на третий этаж. Алина пошла открывать и вскоре вернулась, причем не одна…

Здесь мне бы полагалось нарисовать подробный портрет конкурента, но, честно сказать, я на это не способен. Моя страсть, ревность и ненависть ко всем тем, кто по каким-то причинам оказывался между мной и Алиной, настолько велики, что любой портрет неизбежно превратится в злобную карикатуру. При этом умом я понимаю, что дело ведь не столько в конкурентах (тем более, что они были весьма заурядными юношами, отнюдь не блиставшими ни красотой, ни талантами), сколько в самой Алине. И все равно ничего не моту с собой поделать!

Да и вообще, не люблю я юношей, хотя бы уже потому, что сам был таким и слишком хорошо понимаю их психологию. Поэтому — к черту подлинное описание конкурента! — скажу лишь, что это был большеголовый белобрысый юноша, крупный и сильный, с бледной, но не слишком противной физиономией. Одет, естественно, в черную кожаную куртку, какие-то дурацкие джинсы и грубые, неуклюжие ботинки на толстой подошве.

Алина представила нас друг другу:

— Это Игорь, он работает слесарем на нашем узле.

Мы обменялись рукопожатиями, причем он протянул руку первым, а я сделал это крайне неохотно, всем своим кислым видом изображая: «Вот только тебя еще здесь и не хватало!»

Спустя минуту моя чудесная возлюбленная подвергла меня новому испытанию — пригласила слесаря сесть и принесла ему чистый стакан. И этот негодяй без малейшего зазрения совести принялся поглощать дорогое немецкое пиво, которое я купил на последние деньги и принес для Алины.

С его приходом разговор стал настолько бессодержательным и пустяковым, что воспроизводить его нет смысла. Но особенно мне не понравилось, когда они принялись горячо обсуждать свои местные дела. Оказывается, коллегу Игоря — такого же «юного слесаря» — соблазнила коллега Алины, опытная, разведенная дама старше его лет на пятнадцать. И теперь это событие живо волновало весь коллектив телефонной станции.

Между тем время неумолимо приближалось к двенадцати ночи. Поскольку автобусы ходили крайне редко, мне пора было собираться — денег на такси я не имел.

Но именно тут мой конкурент вдруг заявил Алине:

— Я, пожалуй, переночую прямо здесь, все равно завтра с утра на работу!

— Где это — здесь? — подозрительно поинтересовался я.

— Успокойся, — вмешалась Алина. — Игорь будет ночевать на стульях в машинном зале. Если хочешь, тоже можешь остаться.

— Да нет уж, я, пожалуй, пойду.

Мысль провести ночь в обществе этого проклятого юноши, а поутру предстать перед Алиной не в самом лучшем виде неумолимо подсказывала единственно верное решение.

Они проводили меня до двери.

Улучив момент, я прошептал Алине:

— Только ты уж тут, пожалуйста, с ним… не того.

— Успокойся, ничего не будет, — заверила она, и я с тяжелым сердцем побежал вниз по лестнице.

Дойдя до автобусной остановки и закурив, я принялся нетерпеливо расхаживать взад и вперед, размышляя о том, правильно ли поступаю. Выпили мы с ней немало, она заметно развеселилась — и вот, в таком состоянии, я оставил ее один на один с конкурентом! Дверь в комнату отдыха не запирается, поэтому он в любой момент может к ней войти…

И вот он входит, в помещении полумрак и тишина, только жужжит аппаратура. Алина, сонная, захмелевшая и полураздетая, лежит на диване, он подкрадывается и начинает приставать. Сначала она, конечно, будет сопротивляться, но потом через какое-то время устанет и тогда может уступить — по знаменитому женскому принципу «лишь бы отвязался»!

Черт! Я сорвался с остановки и бегом бросился назад. К счастью, входную дверь тогда еще не запирали, поэтому я одним махом взлетел на третий этаж и принялся неистово звонить.

Алина открыла и, казалось, даже не удивилась моему возвращению. Пройдя вслед за ней в комнату отдыха, я обнаружил там конкурента. Впрочем, оба они были одеты и, судя по всему, пока только разговаривали.

— Ну вот что, — заявил я чуть отдышавшись. — Я не могу уйти, пока он остается здесь.

— Оставайся тоже, — довольно равнодушно предложил конкурент.

— Нет, я не останусь, но и ты тоже не останешься!

— Я остаюсь.

— А я сказал, что этого не будет.

— Прекрати, — попыталась вмешаться Алина. — Как же вы оба меня утомили!

— Прекрасно понимаю, — кивнул я, — потому хочу и сам уйти, и этого негодяя отсюда вытащить, чтобы тебе никто не мешал.

— Да он, вообще-то, мне и не мешает…

— Зато мне мешает! Короче, юноша, собирайся и пошли!

— Я не пойду.

— Ах, так! Ну тогда, может, выйдем на улицу, поговорим? — стискивая зубы предложил я.

— Нет, не выйдем, — напряженно улыбаясь, покачал головой парень.

Ситуация явно накалялась, но при этом заходила в тупик — хватать его за шиворот и устраивать драку прямо на глазах у Алины было, на мой взгляд, просто неприлично. Если уж хочешь поговорить «по-мужски», то необязательно делать это на глазах у любимой девушки.

Именно это я и попытался ему втолковать, но тщетно — его юношеская психология была совсем иной: то есть, если уж драться, то обязательно перед девушкой, чтобы она, оглашая окрестности испуганными воплями, оттаскивала и разнимала.

Наконец, после того как Алина в третий раз заявила, что безумно хочет спать и мы оба ей осточертели, слесарь предложил компромиссный вариант — он пойдет спать в свою мастерскую. На том и порешили. Простившись с Алиной, у которой явно слипались глаза, мы спустились вниз и разошлись: он направился в подвал, я — на улицу.

Было уже двадцать минут второго, так что теперь мне предстоял долгий и небезопасный путь домой — пешком.

Сначала я шел вдоль забора, внимательно обходя большие лужи и отважно шлепая по мелким, затем свернул налево, ориентируясь чисто интуитивно. Смотрел на собственные ботинки, а видел изящные носки ее звонко цокающих осенних сапог; поднимал воротник своей куртки и вспоминал, как мило это делает Алина, поправляя волосы.

Перейдя через дорогу и пройдя еще метров триста, я неожиданно уперся в железнодорожное полотно. Это меня несколько обескуражило, но, поколебавшись, я все же двинулся прямо по шпалам, хотя рельсы, теряясь в темноте, чем-то неуловимым напоминали дорогу в ад. Минут через пятнадцать я миновал одинокую, совершенно пустую станцию с наглухо закрытыми окошками билетных касс и надписью «Гражданская». Ее освещал фонарь, раскачиваемый порывами ветра и издававший зловещий скрип старой виселицы.

Я миновал станцию с изрядным сожалением — все-таки это было единственное освещенное место, а впереди только темнота да скверное предчувствие, что иду не той дорогой. Вскоре «Гражданская» превратилась в далекую светящуюся точку, и я начал испытывать самое настоящее беспокойство — слева тянулся высокий бетонный забор, за которым где-то вдалеке сияли окна большого многоэтажного дома, а справа — еще того хуже! — простирался темный лес. Теперь я двигался прямо между двух путей, сдерживая желание побежать, чтобы поскорей миновать этот глухой и темный участок. Ни спереди, ни позади огней уже не было, а луна никак не могла пробиться сквозь плотный слой свинцово-серых облаков. Казалось, что в этом месте остановилась не только жизнь — даже ветер стих! — но и время. Не хватало лишь воя волков да кладбища!

А Алина сейчас безмятежно спит в тепле и уюте и нисколько не волнуется о том, как я доберусь до дома! Странно, и с какой стати все свои представления о счастье я начал связывать с одной-единственной девушкой? А ведь это граничило с большим риском! Она могла умереть, изменить мне с другим или подурнеть. Тогда пришлось бы или играть в вечную любовь, безнадежно притворяясь и теряя на это драгоценное время жизни, или откровенно горько признать, что все было тщетно и напрасно. Впрочем, как ни увлекательно и приятно находить утешение в других женщинах, но счастья не может быть слишком много — оно лишь в одной-единственной избраннице. И сложнее всего угадать, кто эта единственная — именно угадать, а не убедить себя в этом.

Мужчина влюбляется не потому, что находит совершенство, а потому, что в определенный момент своей жизни испытывает потребность влюбиться. В этот период у него словно бы слабеет иммунитет, и он готов полюбить первую попавшуюся женщину. Эх, черт возьми, и угораздило же меня!

Как все-таки мрачно, тихо и холодно! Теперь я уже испытывал не просто беспокойство, а надвигающийся страх. Примерно так же надвигающаяся волна захлестывает с головой пловца и тащит его в море.

Но если страх рождают неподвижность и тишина, то ужас — движение на фоне этой неподвижности. Я понял это, когда увидел приближающуюся фигуру. Казалось, что по смутно-темному фону бесшумно скользит зловещая тень. Я невольно замедлил шаг, не зная, на что решиться — то ли отступить в сторону, то ли броситься назад.

К реальному ужасу начал примешиваться какой-то мистический оттенок, когда вдруг в лицо опять подул холодный ветер и показалось, что где-то раздался свист. Я вынул из карманов тут же замерзшие кулаки и остановился, ожидая приближения того, кто шел мне навстречу. Это оказался невысокий темноволосый мужчина, одетый в черное пальто и черную вязаную шапочку. Его бледное лицо не только не выражало никакой угрозы, но, напротив, было слегка печальным. Я сделал шаг в его сторону и спросил:

— Простите, я смогу этим путем выйти к «Соколу»?

Незнакомец остановился, несколько секунд обдумывал ответ, а затем вежливо произнес:

— Если будете держаться левее, то непременно попадете туда, куда вам нужно.

— Благодарю вас. — Мои страхи оказались напрасными.

— Не за что. Счастливого пути.

— Вам тоже.

И мы, улыбнувшись друг другу, разошлись в разные стороны.

«Интересно, как спит Алина — на боку или на спине? — и скоро ли я это узнаю? Жаль, что у меня нет машины, поскольку симпатичных девушек всегда надежнее иметь под боком — на переднем сиденье собственной машины, — а не отпускать гулять одних по московским тротуарам…»

Размышляя подобным образом, я через пару часов благополучно добрел до собственного дома. Но самое смешное состоит в том, что слесарь меня все-таки перехитрил — как только я ушел, он снова поднялся наверх и провел ночь в машинном зале на стульях, через стену от Алины. Правда, тогда это еще не имело никакого значения…

4

Все мои друзья давно были женаты и даже имели детей, а я продолжал ухаживать за этой строптивой стройной девчонкой с самыми красивыми ножками в мире, хотя она стеснялась их демонстрировать и постоянно ходила в джинсах или брюках. Сколько раз за это время я впадал в самое черное отчаяние, давая себе зарок никогда больше ей не звонить! Сколько раз пытался найти ей замену, но все заканчивалось совершенно невыносимой тоской. Проходило какое-то время, одиночество становилось нестерпимым — и тогда я вновь встречал ее после работы с букетом цветов, после чего все начиналось сначала. Подобный образ жизни порождал тяжелейшую депрессию, но стоило мне увидеть Алину, как я мгновенно превращался в веселого и резвого щенка, готового принести ей в зубах все, что она пожелает, да еще благодарно вилять хвостом за то, что согласилась принять.

Встречались мы довольно редко — раз в две недели, но зато почти в каждую ее смену я звонил Алине по телефону и мы подолгу болтали. Но чем больше проходило времени и чем сильнее я влюблялся, тем более холодной и неприступной становилась она.

Моя любовь была подобна скрытой болезни — незаметно подкрадывалась, подкрадывалась и вдруг проявилась во внезапной вспышке безумных, если не сказать дурацких в своей невоздержанности страстей. И главным толчком для этого послужило непробиваемое равнодушие Алины.

Однажды в ответ на прямо поставленный вопрос: «Нравлюсь ли я тебе хоть немного?» — она совершенно невозмутимо заявила, что нет, хотя при этом добавила, что ей никто не нравится и вообще она неспособна влюбиться. По крайней мере до тех пор, пока за ней не приедет «принц на белом «мерседесе».

Тут меня словно прорвало — я начал бешено объясняться в любви, на что она неизменно отвечала: «Мне это неинтересно». Я начал бешено ревновать, причем она, словно намеренно провоцируя вспышки моей ревности, постоянно рассказывала какие-то дурацкие истории о своих якобы имевших место любовных отношениях с другими мужчинами.

Какие же идиотские сцены я ей порой устраивал — уму непостижимо!

Однажды я позвонил Алине поздним вечером, и она невыносимо холодным тоном попросила не звонить ей больше. Не знаю уж, что в тот момент на нее нашло, но я мгновенно напился, сорвался с места и приехал к ней домой. В тот летний вечер она была одна — родители находились на даче, — а потому, вполне естественно, меня не впустила. Мысль о том, что счастье так близко — вот она, одна в пустой квартире, стоит только туда проникнуть, и она станет моей! — не позволяла мне уехать. И я начал стучать в дверь, причем это было уже в два часа ночи.

В их современной пятнадцатиэтажной башне мои удары гулко разносились по всему дому. За дверьми лаяли собаки, соседи по этажу не спали, но выходить на площадку остерегались. Лишь когда кто-то позвонил в милицию и из лифта на тринадцатом этаже вышли два милиционера, двери квартир распахнулись и оттуда повалили соседи. Особенно поразил меня огромный, широкоплечий мужик («человек-гора», как я назвал его про себя), который первым подбежал к милиционерам и стал плаксиво жаловаться, что я стучу уже целый час, не давая никому спать. Да если бы он, вместо того чтобы сидеть под дверью и слушать мой стук, хотя бы высунулся, я бы сам испугался и убежал!

Из квартиры вышла бледная Алина — но что за объяснения в любви в присутствии соседей и стражей порядка! Кстати сказать, последние свели меня вниз и, пожалев, отпустили — настолько влюбленным и несчастным я выглядел! Потом, немного успокоившись, я попытался взглянуть на эту ситуацию с иронией:

… Я глуп, смешон, но только с вами,
Пикантность вашу оценив;
А то, что в дверь стучал рогами —
Так я же дьявольски ревнив.
Какое тонкое кокетство,
Невыразимо стройный стан,
И полузрелость-полудетство,
И глаз прищуренных обман...

 — ну и так далее.

Через неделю я купил огромный букет роз и приехал к Алине на работу извиняться. Когда она вышла после смены со своей телефонной станции, я скомандовал таксисту трогать, и мы подкатили прямо к ней. Я выскочил на тротуар, как черт из табакерки, удивив и испугав ее своим появлением, и предложил довезти до дома. После некоторых колебаний и уговоров Алина села в машину, которая поехала совсем в другую сторону — я заранее договорился с таксистом, решив организовать своего рода «похищение». Поняв это, Алина устроила такой скандал, что я, плюнув на свою затею, кинул деньги водителю, выскочил из машины и попросил отвезти ее, куда она захочет, а еще лучше: «К чертовой бабушке!»

Если я пугал ее своей непредсказуемостью, то она доводила меня буквально до белого каления холодностью, равнодушием и упрямством.

Пытаясь понять причину своих неудач, я постоянно сравнивал Алину со своей предыдущей питерской любовью, конец которой пришелся как раз на начало нашей истории.

Пару лет назад меня послали на двухмесячные курсы повышения квалификации при тогда еще Ленинградском университете. И, хотя я всячески отнекивался, директор медучилища был неумолим.

«У меня разнарядка, — заявил он. — Так что одного человека я должен послать обязательно! На нашей кафедре все люди семейные, с детьми, а ты вполне сможешь прожить два месяца в другом городе — потом мне еще спасибо скажешь!»