«Здравствуй, внучок (именно так, с жирной загогулиной ударения над буквой «о» — дед всегда меня так называл)! Раз ты читаешь это письмецо, значит, меня уже нет. Сильно ругался, не найдя ключей от сейфа? Но ведь открыл же? Вот и ладно. Ты всегда был смышленым, внучок, потому я в тебе и не сомневался!

Знаешь, мы с тобой не сильно ладили в последние годы, однако ты молодец, про деда все-таки не забывал, да и профессию себе выбрал правильную, мужскую. Родину всегда защищать надо, даже если она в руках таких… (окончание фразы было старательно замарано). Ну, да не о том речь.

Не такой уж я правильный, внучок, каким ты меня представляешь — сам убедился, я думаю. Хотя прошлое все это, забытое давно… Война — она сам знаешь, какая штука, не маленький, чай. О другом рассказать хочу. Тайна у меня есть, от всех тайна — даже от тех, кому я всю жизнь преданно служил.

Объяснять я тебе ничего не буду, поскольку сам ничего не понимаю. Может быть, ты поймешь. Но описать, что со мной произошло, опишу, как сумею. А поскольку я не мастак бумагу попусту марать, ты уж извиняй меня, внучок, за косноязычие.

Речь в моем рассказе пойдет о том самом знаменитом «Вервольфе», бункере Гитлера под Винницей. Был я там дважды. В первый раз в марте сорок четвертого, в составе секретной опергруппы НКВД под руководством полковника Рогатнева, как раз после того, как немцев оттуда выбили. Наружные-то сооружения фрицы при отступлении взорвали, а сам бункер не успели, вот его-то нам и поручили обследовать, причем приказ из самой Москвы пришел.

Ну, выехали мы под Винницу, обследовали все. Бункер как бункер, один подземный уровень, несколько десятков жилых и служебных помещений, свой аэродром, летний бассейн на поверхности, но в целом — ничего необычного.

Необычное потом началось, когда мы в нашу Ставку обо всем доложили, а нам в ответ от Самого шифрограмма: «Ошибаетесь, мол, продолжайте обследование объекта, любой ценой доберитесь до нижних уровней». И больше никаких объяснений — у Него свои источники информации были, как ты понимаешь. А через пару дней фрицы контрнаступление предприняли, специально, чтобы бункер отбить. Взрывчатки привезли немерено — вагона два, да и взорвали все. Мы потом, когда немцев выбили, вернулись, конечно, да только внутрь проникнуть уже невозможно было. Взрыв такой силы был, что железобетонные крыши капониров метров на пятьдесят пораскидало, а в каждом — тонн по двадцать! Ну а бункер сам, судя по всему, водой залило…

Только, опять же, не о том речь — удалось нам одного немца интересного задержать, как выяснилось, командира особой диверсионной группы, которая как раз ликвидацией бункера занималась (все их контрнаступление только для прикрытия этой группы и было предпринято). Поначалу он молчал, конечно, но на второй день мы его все же разговорили — он, понятно, матерый диверсантище был, но и у нас свои методы имелись. И показал он, внучок, именно то, чего от нас товарищ Сталин ждал: да, мол, было там СЕМЬ подземных уровней, и что это вообще не столько Ставка гитлеровская была, сколько сильно секретная лаборатория. Правда, чем именно она занималась, он не знал, сказал только, что с лабораторией этой фюрер большие надежды на победу связывал: не то секретное оружие тут разрабатывали, не то и вовсе что-то совсем уж непонятное творили…

И вот что я тебе еще скажу — личное мое наблюдение, — фриц этот сильно не в себе был, вроде как в шоке, и, что интересно, не из-за допроса совсем, не из-за тех методов дознания, что к нему наши ребята применяли! А оттого, внучок, что НЕ НАШЕЛ он тех самых семи этажей, что ему взорвать приказано было! Не ожидал он, уж ты мне поверь, бункер в том виде увидеть, в каком мы его увидели. Совсем не ожидал. Вот такие дела…

Немца этого мы в Москву отправили — за ним сам Лаврентий Палыч, который был тогда, как ты, надеюсь, знаешь, наркомом НКВД (вот в этом весь дед: сколько лет прошло, а ведь помнил нашу с ним ссору, даже подколол меня напоследок!), лично прилетел — и что с немцем дальше стало, я, сам понимаешь, не знаю. Работы все срочно свернули, охрану поставили и даже восстановили минные поля вокруг, а с нас подписки о неразглашении взяли. Меня отозвали в Москву, и я думал: все, участие мое в этом деле закончилось, ан нет! Осенью этого же года я вновь отправился под Винницу, теперь войдя в состав новой исследовательской группы, которой официально руководил тогдашний военный комендант Винницы Исай Беккер. На самом деле все исследования, конечно же, проводились моим ведомством, хотя и из твоей, внучок, «организации» людей там тоже хватало.

Вот тут-то все и началось! Прибыли мы на место — а, кроме меня, из состава прошлой опергруппы никого больше не было, саперы нам проход в минных полях организовали — смотрю: что-то не то. Вроде все, как тогда, весной, — а вроде бы и нет. Такое ощущение, что бетонные глыбы, взрывом по территории раскиданные, кто-то на другие места передвинул, а в них, как я уже говорил, десятки тонн в каждой! И вообще, другое все какое-то; совсем чуть-чуть, но ДРУГОЕ. Даже и объяснить не могу, что это значит, просто другое. Но я человек военный был, да еще и в таком месте служил, где лишних вопросов задавать не принято и сомнения всяческие категорически не приветствовались. Промолчал, одним словом…

Расчистили мы бульдозерами вход, бронированную дверь с трудом, но открыли (а ведь немцы вроде бы все здесь взорвали — как дверь-то могла уцелеть?!), спустились, а внизу все целехонькое, разве что стены первого уровня кое-где трещинами от взрыва пошли!

Это я не заговариваюсь, внучок, именно «первого уровня», потому что было их там ровно семь. Да и вообще, другой это бункер был, не тот, в котором я в прошлый раз побывал… Правда, мы ниже четвертого спуститься не смогли — там такие двери с кодовыми замками стояли, что их только взорвать можно было. Но апартаменты Гитлера все-таки обнаружили, даже кое-что из личных вещей с собой забрали. Кстати, те фашистские побрякушки, что ты в сейфе нашел, я именно оттуда прихватил. А на нижние ярусы можно было только через шахты остановленных лифтов, которых там несколько было, пробраться — у нас поначалу необходимого снаряжения не было, а потом… Потом, внучок, из Москвы приказ пришел: самостоятельное исследование «объекта» прекратить, дождаться прибытия специальной бригады ученых и сдать им его с рук на руки. Ну а на мой счет отдельный приказ пришел — остаться, организовать охрану, на территорию никого не впускать и не выпускать.

Что они там делали, нашли ли, что искали, и смогли ли на нижние уровни пролезть, я так до сих пор не знаю. Я там как раз и был поставлен, чтоб утечки информации не происходило да лишние разговоры не велись. Хотя слухи-то, конечно, все одно ходили — вроде как и не смогли они в самый низ спуститься, да и вообще столько всего странного происходить стало, что их обратно чуть ли не сумасшедшими отправили…

А еще через неделю — новый приказ. Все работы свернуть, бункер законсервировать, входы снова завалить и замаскировать, вроде тут никто ничего после взрыва и не трогал. Да еще и, не поверишь, снова к нам лично товарищ Берия прилетел, осмотрел все, да с учеными и всей собранной документацией назад в столицу отбыл. А я остался следы, так сказать, заметать. Вот тут-то все и произошло…

В тот день мои ребята как раз консервацию закончили, а я, сам понимаешь, все время рядом с ними под землей находился, контролировал. А место это — я не только сам бункер имею в виду — не зря, видно, у местных дурной славой пользовалось, проклятым считалось. Были у меня и такие сведения: мы ж, как ты понимаешь, в окрестных селах тоже побывали, сведения, какие смогли, подсобрали. Они сюда даже по грибы не ходили, нечистой силы боялись. Да и сам я кое-что прочувствовать успел: например, когда в бункер спускался, часы начинали то отставать, то, наоборот, вперед уходить. И вообще, давило оно на меня как-то, место это; так давило, что я, скажу тебе по секрету, старался лишний раз вниз вообще не соваться. Голова болеть начинала, подташнивало, мысли какие-то непотребные приходили — неприятные, внучок, ощущения. Но куда денешься? За консервацию объекта я ж отвечал, не кто-то.

Вот и пришлось почти весь день под землей просидеть — еле выдержал. А как закончилось все, решил я по лесу пройтись. Я всегда после этих подземелий прогулку себе устраивал, воздухом дышал, курил да чувства свои в порядок приводил. Поделиться-то не с кем было, одно лишнее слово — и все, отслужился Толик Кондратский. Могли б, пожалуй, и под трибунал отправить «за подрыв боевого духа среди подчиненных» — и все такое прочее.

Вот иду я, значит, по территории, у меня для этих прогулок свой маршрут был проложен, так, чтобы на мины случайно не зайти, трофейной сигареткой дымлю да с мыслями пытаюсь собраться. Темнеет потихоньку, сумерки уже — осень все-таки. Вдруг слышу: впереди, на полянке, металлом кто-то лязгнул. Раз, другой…

Ну, я пистолет из кобуры вытащил да потихоньку вперед пошел. За кустиком схоронился и жду, наблюдаю. Я эту полянку хорошо знал: там пригорочек небольшой был с валуном, в землю вросшим, я на нем во время своих прогулок обычно вторую сигарету выкуривал. И вдруг вижу, как валун этот с места сдвинулся и в сторону отъехал! У меня аж мурашки по коже — ну, думаю, не то я окончательно мозгами двинулся, не то и вправду нечистая сила шалит! Ан нет: валун-то, оказывается, непростой был, под ним дверь металлическая пряталась. Если не знать, ни за что не догадаешься!