Кирилл вздохнул, натягивая перчатки и шлем, и вошел в Игру…

Короткий миг Перехода, когда сознание переносится в разум аватара, подчиняя его себе, заполняя, словно вода — пустой сосуд. Или ассоциируясь с ним, если говорить совсем уж по-умному. Ощущения — и не передать, просто не хватит слов. В некое не фиксируемое человеческим мозгом мгновение ты, оставаясь самим собой, внезапно превращаешься в другого человека. Осознаешь себя — и в то же время осознаешь и его; знаешь прошлое своего аватара, адекватно воспринимаешь его настоящее. Самое сложное — первый миг, когда вместо привычной тишины и запахов родной квартиры на тебя обрушивается водопад ощущений виртуального героя. Запах отработанной соляры и горячего металла, тухлая вонь сгоревшего кордита, тяжелый аромат давно не мытого потного тела. Вместо привычного урчания кулера — оглушающая в первое мгновение какофония звуков: рев пятисотсильного дизеля, грохот танковой пушки, клацанье затвора, лязг откатника и падающих на пол боевого отделения гильз (мешок гильзоулавливателя прогорел еще в прошлом бою — теперь он это тоже знает), торопливое тарахтенье ДТ, звон рикошетирующих от брони пуль и осколков. Вместо мягкого кресла — жесткое сиденье под задницей, вместо залитой солнечным светом комнаты — тускло-дымная полутьма боевого отделения и мутноватые стекла смотрового прибора или прицела, помимо всего прочего еще и запорошенные снегом.

И главное в этот миг — успеть сориентироваться, переключиться, мгновенно отбросить принадлежащую его миру шелуху, перестав быть Кириллом Ивановым и став Василием Крашенинниковым. Многим из геймеров, даже достаточно опытным, именно этого мгновения и не хватало, и они вылетали из игры, даже не успев ее начать…

Калининский фронт, декабрь 1941 г.

Вражеский танк оказался куда ближе, нежели он ожидал. Угловатая, с кургузым стволом семидесятипятимиллиметровой пушки «четверка». Наспех вымазанная белилами, сквозь которые проглядывали пятна серой краски, ползла по изрытой взрывами целине, засыпанной сегодняшним снегом, до самой земли проминая узкими гусеницами свежий, не успевший еще слежаться снег. Несмотря на невысокую скорость, пехота заметно отстала, увязая в глубоком снегу и стараясь бежать по проторенным колеям, заодно прикрываясь корпусом машины от ведущегося со стороны вражеских позиций огня. Сколько до нее? Триста метров, триста пятьдесят? Да сколько б ни было, блин — борт ведь подставил, сука крашеная, борт! Ну, сейчас мы ему:

— Бронебойный! Да быстрей же, б… быстрей!

Сбоку и чуть позади негромко звякнул о край лотка унитарный выстрел, сочно клацнул смазанный замок затвора.

— Готово, — отрапортовался «затыкающий».

— «Короткая»! Огонь! — последнюю команду он отдал самому себе, поскольку до появления на фронте Т-34-85 с его увеличенным на одного человека экипажем командир танка выполнял и функции наводчика.

«Тридцатьчетверка» плавно притормозила, механик выжал сцепление, однако полностью останавливаться не стал. Кирилл — или, скорее, Василий — аккуратно, словно на полигонных стрельбах, поймал силуэт вражеского панцера в перекрестье прицела, прикинув расстояние, чуть сместил марку, чтобы болванка ударила в борт пониже башни. И, сдавленно выдохнув, выжал спуск. Вслед за щелчком в наушниках оглушительно грохнула пушка, подсвеченный трассером снаряд унесся к цели. Успевший уже кой-чему научиться за неделю боев механик, не дожидаясь команды, рванул машину вперед, прекрасно понимая, что неподвижный танк не столько боевая единица, сколько братская могила для четверых. Кирилл не отрывался от обрезиненного налобника. Есть! Короткий высверк прямого попадания — и «четверка» сбросила ход, метров через пять и вовсе замерев на месте. И спустя долгую секунду, будто приняв окончательное решение, все-таки взорвалась. Он уже не раз видел подобное — и все равно никак не мог привыкнуть к этому одновременно и жуткому, и притягивающему зрелищу. Сначала вышибло люки и дверцы башни, затем сама башня, махнув на прощанье куцым стволом, поднялась в воздух, нелепо кувыркнувшись куда-то за корпус. И спустя неизмеримо малое мгновение танк утонул в огненном облаке мощного взрыва.

— Есть! Вот так тебе, падла! Размочили счет! — выкрикнул, не сдержав эмоций. И добавил, припомнив старый фильм: «Горишь, бубновый!»

Одернув себя — рано радуешься! — Кирилл торопливо осмотрелся. Бой они и вправду начали неплохо, но исключительно оттого, что выломились в аккурат во фланг к атакующим наши позиции фрицам. Случайно, если уж совсем честно, выломились. Опоздали они. И, вместо того чтобы занять предписанные позиции до начала немецкой атаки, ухитрились попасть в самый ее разгар. Похоже, что и вовремя; по крайней мере, немцев их неожиданное нападение явно застало врасплох. Атакующие танки притормаживали, неуклюже разворачиваясь навстречу новой угрозе. Пехота залегла, укрываясь в глубоком снегу. Быстро немцы сообразили, молодцы. А вот наши? Неужели у них нет хоть одной батареи ПТО под рукой? Ведь они, твари, сейчас на них отвлекутся и борта подставят, бей — не хочу! Полкилометра до наших позиций, самое то для противотанковой пушки, даже для «сорокапятки», не говоря уж о дивизионных ЗиС-3!

Снова звякнуло-клацнуло, заряжающий, не дожидаясь приказа, перезарядил орудие, отпихнув в сторону курящуюся дымом стреляную гильзу. Молодец, понимает, что к чему! Те, кто этого не понимал, до зимы просто не дожили, еще летом и ранней осенью переселившись в лучший мир. Дробно застучал курсовой пулемет: радист тоже решил повоевать, хоть толку от этого, скорее всего, будет ноль. И далековато, и пехотинцев в снегу не особенно разглядишь, по крайней мере, с его места.

В стороне взметнулся дымный султан снега, разлетелись в стороны комья мерзлой земли. И тут же ударило еще дважды. Не факт, что стреляли именно по ним, но кто ж поймет сумрачный тевтонский гений? Механик резко отвернул в сторону, и не ожидавший подобного маневра Кирилл ощутимо приложился плечом о массивный откатник. Зашипев от боли, парень выпрямился на жесткой сидушке, вновь приникая к прицелу. Похоже, за несколько минут боя успел отметиться и еще кто-то из их взвода: в полукилометре чадно дымилось нечто неопределяемое, изломанное слепой яростью детонации боекомплекта, не то танк, не то самоходка. Сожгли ли кого из ребят, он не знал: «сто двадцать пятый» вырвался вперед, а времени на оглядку «на все триста шестьдесят» просто не было.

БДЗЗЫНК! По ушам оглушительно ударило, двадцативосьмитонная машина легонько вздрогнула всем своим могучим бронированным телом. Ого! Попали в них таки! Хорошо, в лобовую проекцию и, похоже, по касательной, но попали. Интересно, кто ж это такой меткий? Секунду спустя до ушей донесся приглушенный броней и шлемофоном грохот, прицел запорошило рукотворной метелью, поднятой близким, буквально в метре от лобовой брони, разрывом. Точно, их прицельно гасят, но кто, кто?!

«Конь в пальто, — мрачно сообщил внутренний голос. — Вперед не судьба поглядеть? Ага, во-он там, справа, видишь, смертничек? Подарочек под елочкой?»

Кирилл и на самом деле увидел: танк стоял между двумя скособочившимися елками. Осыпавшийся с лап снег надежно замаскировал машину, превратив угловатую коробку Pz-IV в здоровенный сугроб. И по центру этого импровизированного сугроба вспыхнул огонек нового выстрела.

— С…сука! — прошипел он себе под нос, самым краешком сознания отметив, что, похоже, начинает нервничать. А это плохо, херово даже. Неврастеники и истерички в бою долго не живут. Суровый практицизм никто, знаете ли, не отменял.

Танк ощутимо мотало, однако парень уже подвел марку прицела под вражий силуэт, прикинув в уме все необходимые поправки. Скомандовал механику:

— Давай короткую через пять. Плавненько, как ты умеешь.

И подумал про себя: «Четыреста метров, глупо промахнуться. Попаду, конечно. Если только он не опередит…»

— «Короткая»! — рявкнул мехвод, и танк снова притормозил. Теперь главное не спешить. Слиться с машиной, стать единым целым. Танк — он тоже живой, просто этого не знает, не осознает. Ему тоже не хочется умирать. А значит… Есть! Перекрестье легло точнехонько под погон башни. Огонь! Орудие грохотнуло, взметывая снег в радиусе десяти метров, откат швырнул казенник назад.

— Ходу, Семен, жми!

Приникнув к прицелу, Кирилл, по старой привычке закусив губу, отсчитывал в уме секунды. Ослепительно-белая, видимая даже в дневном свете вспышка, сноп искр. Попал. Пробитие? Нет? Да, мать вашу японскую, пробитие, сто пудов, пробитие!

Из башенного люка — Кирилл не заметил, был ли тот раскрыт до того, или его распахнуло при попадании — лениво, словно бы нехотя выплеснулся клуб серого дыма. Один, другой… И будто прорвало невидимую плотину: дым потемнел, повалил густо, страшно. Секунда, и корма танка окуталась жарким пламенем вспыхнувшего бензина, еще одна — и из башенного люка выметнулся метра на три столб огня. Ого, это куда ж им болванка угодила-то? Никак рикошетом во внутренний бак ушла?

— Ну, вот так где-то… — удовлетворенно хмыкнул парень. Остальные молчали: мехвод занят своими рычагами, заряжающий тянет из укладки новый выстрел, радист упоенно лупит куда-то короткими очередями. Удушающе пахнет пороховыми газами — какая система продувки ствола, вы о чем? Не угореть бы. Хотя от двух выстрелов? Даже не смешно… Ну, кто на очереди? Кто еще хочет получить свое? «Получить свое» — это откуда? Американизм какой-то, что ли? Или, может, Хайнлайн с его мобильной пехотой? Любил он в детстве эту книжку. Фильм по мотивам не любил, а вот книгу — да. Блин, что за чушь лезет в голову?! Клацнуло. Снаряд в стволе, отлично. А вот где остальные машины? Их никто не обогнал — это понятно, они изначально в авангарде шли. И все же… Такое ощущение, что стреляют в основном они и фрицы. Кирилл приник к перископу, разворачивая его назад. Ах, вон оно как… Два дымных костра посреди белого поля, еще один танк, номера не разглядеть, застыл, отчего-то отвернув башню в сторону, едва ли не пушкой к корме, люк распахнут. Пятая машина их взвода пока двигалась, вздымая буруны снега, и стреляла. Ладно, с этим понятно…

А механик у него молодец, грамотный. Вот и сейчас ведет машину так, чтобы между ними и оставшимися немцами числом четыре оказался первый сожженный в этом бою танк, все еще курящаяся дымом развороченная «четверка». Интересно, он реальный игрок или созданный компьютером виртуальный персонаж? Да, впрочем, какая разница? Неважно все это. А важно за фрицами приглядывать, да стрелять первыми. Вон хотя б по той «тройке» с двузначным номером командира роты на башне, что к лесу отходит. Отходит?! Драпает, стало быть?! Впервые за месяц игры — и драпает?! Неужели у него получилось переиграть этой бой? Бой, в котором танк Т-34-76 с номером «125» сгорел на безымянном поле Подмосковья?! Неуже…

Удар. Ощущаемый каждой клеточкой молодого, не желающего умирать тела, удар. Ослепительная, словно недавно виданная в прицел, вспышка; правда, на сей раз не на вражеской броне, а в собственной голове. Вышибающая сознание вспышка — видимо, со всей дури ударился мордой лица о закраину прицела — и боль. Что-то липкое и теплое на лице. Кровь? Наверное, да, кровь. Короткий стон внизу — заряжающий? Или кто-то из сидевших впереди? В них снова попали, на этот раз в борт. В борт, мать твою, как и в той, реальной, истории! Боевое отделение начало быстро заполняться дымом: похоже, болванка финишировала в МТО, разрушив двигатель и вызвав пожар. Нужно выбраться из танка, нужно поскорее покинуть подбитую машину. Иначе сгорит. Или задохнется.

Слабая, совершенно ватная рука слепо зашарила над головой, нащупывая намотанный на стопор люка ремень. Скорее. Если взорвутся баки, уже не спастись, даже если выползет на броню. Откуда-то снизу полыхнуло, окатило горячей волной, ощущаемой даже сквозь комбинезон и сапоги. Полуослепшие, залитые кровью глаза увидели ярко-красный огненный всплеск под ногами. И еще один. И еще. Горячо, как же немыслимо горячо! Ногам особенно, словно засунул их в основательно разогретую духовку. Да скорее же, скорее! Открыть люк, оттолкнуться ногой, вымахнуть на башню, кулем рухнув в спасительный снег. В холодный, восхитительно холодный снег. Даже если комбез и успеет загореться, снег мгновенно его потушит, соляр — не напалм, во враждебной среде гореть не станет. Всего три простых движения, и он спасен. Всего три. Простых. Движения. Всего…

Хлынувшая внутрь горящая солярка в считаные секунды превратила танк с бортовым номером «125» в жаркий костер. Несколько минут сквозь приоткрытые люки выплескивался лишь жирный, с алыми огненными прожилками дым, оседавший черными пятнами копоти на девственно-белом снегу, затем рванули оставшиеся в боеукладке снаряды. Сорванная с погона башня лениво сползла на землю, растапливая пушистый декабрьский снег, пока не уткнулась хоботом сорванного с люльки орудия в промерзшую подмосковную землю.

Бывший сержант танковых войск Российской Федерации Кирилл Иванов снова проиграл свой бой…

ГЛАВА 3

Россия, недалекое будущее

«Твою мать!» — именно с этим глубоко интернациональным возгласом, пусть и не произнесенным вслух, Кирилл выпал в реальность. Сорвал с головы шлем, раздраженно сдернул с рук перчатки, отбросив их в сторону. И немедленно зашипел от с трудом сдерживаемой боли. Саднило ушибленное плечо, болели разбитые об прицел губы, да и ноги, опаленные огнем вспыхнувшего дизтоплива, тоже не добавляли особого оптимизма. Во рту ощущается солоноватый, железистый привкус крови. Так, стоп, это в каком смысле?! В каком, мать ее, смысле?! Почему болят?! Ведь это же просто игра, пусть сверхнавороченная, пусть с эффектом полного погружения, но игра! Нет, там, внутри виртуального пространства, когда его мозг верил в происходящее, ему и должно было быть больно, но здесь? Он что, настолько глубоко погрузился, что его разум даже здесь продолжает верить во все произошедшее?

Парень автоматически провел ладонью по губам, поморщившись от боли, и несколько секунд тупо разглядывал окровавленные пальцы. Снова губу прокусил, как уже разок случалось? Или… Медленно, словно от скорости этого движения что-то зависело, задрал рукав футболки, уставившись на свежую ссадину, вокруг которой уже начинал наливаться роскошный синяк. Бросился в ванную, к зеркалу, уже догадываясь, что увидит: губы окровавлены, под носом — две начинающие подсыхать темные полоски. Так, совсем интересно…

Кирилл умылся холодной водой и медленно вернулся в комнату. В голове царил полный и абсолютный сумбур. Того, что произошло, случиться никак не могло. Нет, он, конечно, слышал о стигматах, причем не только религиозного характера, но… Неужели он и на самом деле НАСТОЛЬКО поверил в реальность сетевой игры, что в этом перестал сомневаться не только разум, но и тело? Вот так ничего ж себе, вот так здравствуйте! Это что ж получается, Ленка хоть отчасти, но права в своей ненависти к Игре и откровенном страхе перед ней? Помнится, совсем недавно она в очередной раз выпалила в сердцах: «Ох, доиграешься ты, Киря, когда-нибудь, чует мое сердце — доиграешься. Так там навсегда и останешься, в игре этой своей идиотской…» Что она имела в виду, парень тогда так и не понял, как обычно переведя все в шутку и поскорее уйдя от опасной темы. Да и позабыл благополучно. До этого вот момента, получается…

Воспоминания о возлюбленной, как ни странно, немного успокоили, внесли в хаотически скачущие мысли некое подобие порядка. И парень, совершенно для себя неожиданно, вдруг вспомнил, как он познакомился с Леной…

Собственно, это не он с ней познакомился, а она его нашла. Случайно. Да еще и при таких обстоятельствах, что, если кому рассказать, ни в жизнь не поверят. К Кириллу она подошла в институтской библиотеке. Сейчас уже сложно сказать, что он тогда забыл в огромном зале, где стеллажи с книгами окружали множество столов с мониторами. То ли в инете нужных данных не нашел, то ли самого инета у него тогда временно не было, вот и сидел, выискивая срочно понадобившиеся сведения в универовском сетевом информатории. Неожиданно прямо за спиной раздался звонкий разгневанный голос, заставивший вздрогнуть. Он обернулся и… получил пощечину. Хорошую такую, сильную, аж голова дернулась. Сморгнул от удивления — и увидел перед собой это чудо. Невысокая, стройная, с непослушной копной светло-русых волос девушка в ужасе закрывала ладошками рот. В ее широко распахнутых глазах, огромных, кажущихся почти черными в полутьме библиотечного зала, плескалась такая огромная масса самых разнообразных чувств, что он не выдержал и рассмеялся, хоть ситуация к подобному явно не располагала.

— Простите… — сдавленно пискнула незнакомка, часто-часто моргая своими огромными глазищами. — Ох, какая стыдобища… Простите меня, пожалуйся, я… я обозналась. Глупо звучит, да? А почему… почему вы смеетесь?

— Да так, — Кирилл задумчиво потер пылающую щеку. — Просто ситуация уж больно, гм, нестандартная. Кстати, первый раз в жизни пощечину получаю.

— Простите, — снова повторила девушка, убирая ладошки от лица. — Я и вправду обозналась… Ну, хотите я… искуплю вину?

— А вот хочу! — шутливо кивнул он, успев уже оценить и высокую грудь, и всю ее ладненькую фигурку, и волосы, и словно заглядывающие в душу глаза, на деле оказавшиеся зелеными. (О том, что девушка близорука, он тогда еще не знал. Впрочем, Лена носила контактные линзы, самые обычные, не цветные, ставшие модными в последние годы. Изящные очки в тоненькой золотистой оправе она надевала лишь иногда, становясь при этом невероятно домашней и милой). Отчего бы и не воспользоваться «нестандартной ситуацией»? Откажет так откажет.

— Выпейте со мной кофе… — и когда она торопливо закивала в ответ с наигранным смирением, жестко добавил:

— …у меня дома…

Глаза девчонки сузились, подбородок вздернулся, появившаяся было робкая улыбка мгновенно исчезла. Но вместо ожидаемой гневной тирады и гордого отказа, которых он, собственно, и ждал, она лишь тихо спросила:

— Когда?

Позже он узнал, что девушка действительно обозналась. Причем «воевала» она не за себя, как подумалось в первое мгновение, а за подругу-одногруппницу, мягкую и нерешительную. Парень, со спины очень похожий на Кирилла, заставил девушку сделать аборт. И это после того, как Лена столько сил положила, всеми возможными и невозможными способами все-таки уговорив подружку не брать на душу страшного греха и оставить малыша…

Вот такая она, Ленка, борец за справедливость, вспыльчивая, страстная и одновременно ранимая. Кирилла она понимала, как никто другой. Но затем в его жизни появилась Игра, и количество недомолвок, а то и откровенных ссор между молодыми людьми, возросло, что называется, «в прогрессии»… Игру она не то что не любила, а терпеть не могла. Точнее сказать, ненавидела всей своей пылкой натурой. Сколько разговоров было на эту тему, даже слез — и это при том, что девушка по жизни плаксой вовсе не являлась. Свою позицию она объясняла тем, что Кирилл постепенно превращается в зомби, теряет связь с реальностью, меняет настоящую жизнь и настоящие чувства на электронную подделку, виртуальный суррогат — ну, и так далее, и тому подобное… Разок даже провела аналогию с резиновой женщиной из секс-шопа, чем премного удивила Кирилла. Ну, а главным, конечно, было следующее: он, Кирилл, куда больше любит свою дурацкую игру, нежели ее, Ленку.