— Veria rokuennya… он так сказал тогда… я почти поверил, что это правда… а теперь он так меня ударил… — И неожиданно запел:


Разводит огонь в очаге каждый свой,
Каждый смертный под кровом своим…
И четыре ветра, что правят землей,
Отовсюду приносят дым…

— Гар!.. — ахнул Фередир. И умолк, потому что не узнавал голоса друга. Нет, спорить нечего, это, конечно, был голос Гарава, хорошо знакомый голос Гарава, но… но как он пел!!!


То по холмам, то по далям морским,
То в изменчивых небесах
Все четыре ветра несут ко мне дым —
Так, что слезы стоят в глазах!


Так, что слезы от дыма стоят в глазах,
Что от скорби сердце щемит…
Весть о прежних днях, о былых часах
Каждый ветер в себе таит…


Стоит раз любому из них подуть —
Тут же весть различу я в нем.
В четырех краях пролегал мой путь —
И везде мне был кров и дом.


И везде был очаг средь ночей сырых,
В непогоду везде был кров!
Я, любя и ликуя за четверых,
Спел им песнь четырех ветров!


И могу ль с беспристрастной душой судить,
В чьем дому огонь горячей,
Если мне в одних довелось гостить,
А в других принимать гостей?


И могу ли любого я не понять —
Скорбь и радость в его очах, —
Это все и мне пришлось испытать,
Это помнит и мой очаг!


О, четыре ветра, вас нет быстрей,
Вы же знаете — я не лгу!
Донесите ж песнь мою до друзей,
Пред которыми я в долгу!


Кто меня отогрел средь ночей сырых,
В непогоду пустил под кров…
Я, любя и ликуя за четверых,
Спел им песнь четырех ветров… [Стихи Дж. Р. Киплинга.]

— Это… он? — Фередир часто дышал. — Это Мэглор… сделал?

Гарав кивнул.

— Наверное. Наверное, он мне всё-таки не приснился.

А потом оруженосцы увидели идущего к ним Эйнора. И встали — оба, плечом к плечу. Гарав зачем-то быстро нагнулся и поднял так и не уничтоженный арбалет.

Эйнор остановился в двух шагах от мальчишек. Постоял, глядя куда-то между ними. Так внимательно, что Фередир даже покосился украдкой назад — нет ли там чего важного? Но тут Эйнор вытащил меч — медленно, неспешно, длинно. Потом встал на колено и склонил голову, вонзив меч рядом и опершись на него рукой. А другую руку положил на сердце.

— Гарав, прости меня, — тихо сказал он. — Прости за то, что я сделал с тобой, Волчонок. И слова мои прости… если можешь.

Гарав часто заморгал. И глупо сказал:

— Ну чего ты…

— Прости, — Эйнор не поднимал лица.

— Ну чего… — Гарав опять уронил арбалет, стал смешно и нелепо поднимать рыцаря. — Эйнор… ну не надо так… ну ты на себя не похож… — Он хлюпнул носом и вдруг (Эйнор всё-таки встал) разревелся по-настоящему, навзрыд. И обхватил Эйнора сухо зашуршавшими кольчужными руками, громко всхлипывая и жалобно выплакивая полудетскую-полумужскую обиду и тяжёлый, долгий, неподъёмный даже для взрослого — страх, который жил в нём, наверное, с самого Карн Дума: — Я так боялся… мне так страшно было… я совсем думал, что конец… а ты меня после всего так… как щенка под живот сапого-о-о-о-ом!..

Эйнор выпустил меч (Фередир поймал неуловимым движением) и прижал к себе плачущего оруженосца. И стало видно, что он такой же мальчишка, только немного старше и намного измученней…

— Прости меня, — снова повторил он надорванным голосом.

Гарав готовно закивал, царапая нос о кольчугу под оплечьем Эйнора, судорожно всхлипнул и крепче обнял старшего.

Фередир вздохнул. Подошёл и, не выпуская из руки Бара, облапил — на сколько хватило рук — своих друзей. И рыцаря, и младшего оруженосца…

…Арбалет Гарав взял с собой.


* * *

Левым берегом Буйной шла армия.

Не отряд — именно армия. Нет, в ней не было слитной чёткости римских легионов или греческих фаланг (почему-то Гарав именно это вспомнил — памятью Пашки). Она не двигалась, она скорей текла — но текла неотвратимо, текла десятками извивающихся ручейков, которые сближались, отдалялись, а иногда даже впадали друг в друга или разделялись вновь. Некоторые ручейки текли быстрей, некоторые медленней, некоторые вообще еле ползли, останавливались, разливались медленными озёрцами, текли опять… Гарав различал чёрные отряды орков — составлявшие основную массу войска, они едва двигались, рассыпая вокруг себя точки отставших (солнце, хоть и вновь спрятанное за мерно и густо ползущими с севера тучами, явно «давило на голову» этим воякам). Различал искристо сверкающие сталью группы холмовиков — под тяжёлыми стягами кланов. Тут и там гарцевали всадники, но явно лёгкие — вастаки. И только в двух местах Гарав различил ровно и быстро идущие длинные и почти ровные прямоугольники конных панцирных сотен.

Видимо, гибель Руэты в этом движении уже не могла ничего остановить. Да и смешно было думать иначе. С потерей ферзя партию считает проигранной только плохой шахматист. Вот интересно, тут играют в шахматы? Гарав помнил правила этой игры, но сейчас…

— Ё-бли-и-иннн… — процедил мальчишка, рефлекторно вцепляясь пальцами в камень. Он впервые видел тут настоящую армию. И неожиданно подумал: а что могут противопоставить этому его друзья? Сколько воинов стоит за Эйнором? Он напряг память, пытаясь вспомнить, какой была судьба Кардолана. Вот дурак же, ну что стоило взять у Олега Николаевича все книги Толкиена и прочитать!!!

— Они идут на Имладрис, — процедил Эйнор, сползая вниз со скалы и стукаясь — зло — затылком о камень. Фередир спрыгнул рядом. — Не на Зимру. Вообще не на нас. Проклятье! Мастер Элронд ничего не знает… Идут через Рудаур, как у себя дома — наверняка к мосту через Буйную. Такая орава собьет стражу с ходу…

— В Имладрисе знают, наверное, — неуверенно сказал Фередир. — Мастер Элронд видит всё…

— Король-Чародей умён и силён. — Эйнор вытер лицо ладонью, словно липкую маску с себя стягивал. — А Элронд смотрит сейчас не сюда, дел хватает на Востоке… Нас обложили.

Он выругался на синдарине, Гарав не понял и соскочил сверху. Сказал, поправляя перевязи:

— Их не меньше двадцати тысяч. Это только те, которых видно и можно прикинуть на глаз… А сколько воинов в Раздоле?

— Тысячи две, не больше, — ответил Эйнор зло. — Конечно, они не чета не то что оркам, но и холмовикам. Но если удастся напасть внезапно… Во всяком случае никакой помощи мы из Раздола не получим.

— Так какого чёрта мы тут сидим? — грубо спросил Гарав. — Надо скакать в Раздол и предупредить эльфов. Я с самого начала так хотел!

— Боюсь, что их передовые отряды уже почти у моста, — покачал головой Эйнор и оглянулся на реку. — Надо плыть.

— Эйнор! — выкрикнул Фередир, вытягивая руку. — Они нас заметили! Вон же! Скачут сюда!

— Проклятье… — рыцарь побелел. — Скорей, щенки!!!

Они побежали к воде, таща коней в поводу.

— Не снимайте доспехи! — крикнул Эйнор. — За луку хватайтесь, кони вытащат! И гребите!

Адресовывалось это, конечно, Гараву — Фередир уже входил в воду. Пашка вспомнил, что рыцари тонули, как камень, подумал, что на нём килограммов двадцать груза… Напомнил себе, что много раз читал: это все фигня насчёт тонущих рыцарей… ойййуууухххх!!! Вода, проникшая под поножи, показалась холодней в сто раз, чем была. От страха ёкало в животе, но Хсан пёр вперёд, как ледокол, и вскоре Гарав, судорожно задрав голову, с отчаянной решимостью оттолкнулся и с маху загрёб левой — рабочей — рукой, он держался за коня справа. Надо было плыть и не думать о том, какая тут глубина, как сильно течение, как тянет вниз доспех и как быстро скачут к берегу на своих свежих конях холмовики…