Этот парень сам назначил дату. Те военные, которые встретили меня во дворе — батальон Семёновского полка, который находился под его командованием.

Уронив голову на скрещенные руки, лежащие на столе, я расхохотался. А когда поднял голову, то тени от свеч сыграли со мной злую шутку. Словно Фредди Крюгер вышел из стены и как в одной из серий «Ералаша» погрозил мне пальцем. А потом весело, едва сдерживая смех, спросил.

— Сашка-Сашка, ты за что папку-то так? — и сразу перед глазами встала кровать с погибшим императором.

— Никто такого не заслуживает. Никто, — я покачал головой. — Я не Александр, к которому они привыкли. Пален же слово дал, — я злобно покосился на дневник. — Как там хирурги говорят, надо вовремя вскрывать гнойники. Да неприятно, да тебя самого гноем и кровищей может залить, зато сепсиса можно избежать. Мне бы только разобраться, кому в этом гадюшнике я могу доверять.

И тут я бросил быстрый взгляд на дверь. Там сидят молодые, не особо знатные офицеры. По ним видно, что они не избалованы дворянскими вольностями, и не особо заметят, если эти вольности потихоньку упразднят. Главное, взять себя в руки. Начать окружать себя преданными людьми, но только не дай бог не резво. И тем временем готовиться к чистке. Хотя бы морды всех этих уродов запомнить. И я снова с отвращением посмотрел на дневник.

Дверь открылась, и в комнату проскользнул слуга. Я впервые увидел парик. Похоже, парики сейчас уже носили исключительно лакеи.

— Чего тебе? — спросил я нахмурившись.

— Так, свечи поменять, ваше величество, — лакей замер, явно растерявшись. Я же задумчиво смотрел на него. На слуг традиционно никто не обращал внимания. Даже мои добровольные охранники пропустили этого без малейших вопросов. Наверное, это можно как-то использовать.

— Так меняй, — я помассировал виски. Голова болела и совсем не варила. Надо бы поспать. Потому что утро у меня, то ещё будет, я уверен в этом. Когда лакей подошёл к моему столу и принялся вынимать свечи, меняя их на новые, я внимательно смотрел на него. Парень был совсем молодой. Он нервничал под моим взглядом, но работал уверенно. — Откуда ты знаешь, что ко мне нужно «ваше величество» обращаться?

— Так, ведь, — он запнулся, но быстро продолжил. — Все уже знают, ваше величество. Уже никто здесь в Зимнем не спит. За упокой души его величества Павла Петровича молятся.

— Как интересно, — я протёр лицо руками. — Звать как?

— Илья Скворцов, — ответил слуга и впервые за вечер посмотрел на меня.

— Хорошо, — я кивнул. — Всё поменял? Можешь идти.

— Слушаюсь, ваше величество. Только дров в камин подброшу и сразу исчезну. — Он сказал это твёрдо. Я даже удивился.

— Ты нарушаешь приказ, Илья Скворцов, — теперь я смотрел на него с любопытством.

— Вы можете меня потом собственноручно на конюшне запороть, ваше величество, но я не дам вам замёрзнуть.

Пока мы разговаривали, он уже сделал всё, что хотел и направился к выходу. Надо узнать об этом парне побольше. У него слишком правильная речь для простого слуги.

Дверь снова приоткрылась. На этот раз заглянул взъерошенный Розин.

— Ваше величество. Вы приказали никого не пускать, но здесь особый случай. — Я хотел было сказать ему, что лакея они прекрасно пропустили, но промолчал. Не время сейчас что-то подобное говорить. — Её величество Елизавета Алексеевна хочет с вами поговорить.

Я чуть не спросил, кто это такая? Вовремя прикусил язык. Понятно же, или мать, или жена. По возрасту определю в крайнем случае. Кивком показав, что не против, чтобы она вошла, я сел поудобнее. Похоже, утро для меня уже началось. Ну что же поговорим, раз женщина так хочет.

Глава 3

Полумрак комнаты, освещённой светом многочисленных свечей и огнём из камина, создавал некоторую интимность. Но длинные, изломанные тени, отбрасываемые немногочисленными предметами, делали этот полумрак зловещим, таящим в себе секреты, большая часть которых вовсе не была безобидной. В таком полумраке обычно происходят заговоры, и совершаются убийства. В нём таится опасность для чести прекрасных женщин, и смертельная опасность для императоров.

— Вы так быстро ушли, кое-кто посчитал это слишком неприличным… — заговорила с порога молодая и весьма миловидная женщина. — Зачем вы покинули всех нас в такой трудный час?

«Я её понимаю, — билась в голове одна единственная мысль. — Я понимаю, о чём она говорит, хотя это не русский язык. Французский, скорее. Вот только я его не знаю. Английский, да, и довольно прилично. Немецкий, тоже смогу пару предложений составить. Но французский я не знаю от слова совсем. Он меня никогда не интересовал»

— Почему вы молчите, Александр? — она подошла ближе, и я смог как следует её разглядеть. Блондинка. Ну так она немка, наверное. Почему она говорит по-французски? — Вам сделалось столько раз дурно, вы столько раз упали без чувств, а потом и вовсе покинули замок так поспешно, что ваша мать сразу же высказалась о тяжких душевных переживаниях. Она выразила сомнение, что вы можете принять престол…

— Самой поди править захотелось? — я иронично усмехнулся. — Слава моей бабки покоя не даёт?

— Почему вы отвечаете мне по-русски? — Елизавета Алексеевна, оказавшаяся всё-таки женой, очень удивилась, услышав от меня русскую речь. Что характерно, сама она продолжила говорить по-французски. Не знает русского? Точнее, понимает, но не говорит на нём. Вполне возможно. Вот только императрица Российской империи не знает русского языка? Серьёзно?

— Потому что, драгоценная моя, Елизавета Алексеевна, пару часов назад я сделался русским императором. Или я что-то упустил, и заговор гораздо глубже, рассчитан на то, что императором стану вовсе не я? Тогда кто? Костя? — я вовремя вспомнил про брата Александра. Детей в этой семейке было много, и это второе, что мне нужно сегодня сделать, каким-то образом, не привлекая внимания, разузнать о каждом. — Или всё-таки матушка планирует продолжить славную традицию женского правления?

— О чём вы говорите, Александр, — она смотрела на меня с удивлением. — Как вы можете так говорить?

— Как оказалось, очень легко, — я пристально разглядывал жену.

— Вы обещали вашим друзьям…

— Они мне тоже много чего обещали! — прервал я её грубо. — Например, они обещали и даже клялись, что отец мой, Павел Петрович, останется жив! Они первыми нарушили свои клятвы. А я всего лишь хочу хоть как-то почтить память покойного императора, прекратив уже осквернять императорский двор России иноземными языками. По-моему, я прошу очень немногого, не находите? Поэтому пересильте себя, Елизавета Алексеевна и начните уже говорить на языке страны, которой вы собираетесь править. Я и так войду в историю, как отцеубийца, так позвольте мне сохранить хоть какое-то достоинство перед потомками.

— Вы говорите страшные вещи, — пролепетала Елизавета, упорно продолжая говорить по-французски. Похоже, правда не слишком хорошо владеет русским. Понимать — понимает, но с ответом могут возникнуть проблемы. Как и у меня.

Но, благодаря этому разговору, я внезапно понял, как не спалиться. Они ведь очень плохо знают родной язык. Это после Бородино, начали быстро детей переучивать, и то не везде и не все. Так что мы сейчас на равных. И эту небольшую блажь вполне можно списать на «нервное потрясение». Судя по обморокам молодого императора, он той ещё истеричкой был, так что очередной бзик никого не удивит. Главное пока ничем больше не демонстрировать нелояльность к заговорщикам. Афганистан их, что ли, всех отправить захватывать? Вот где абсолютно все сели в глубокую лужу. Парадоксальная страна на самом деле.

— Все критяне, лжецы, — я отвернулся от неё и подошёл к секретеру. Мой взгляд упал на перо. Ничего удивительного нет в том, что я её понял. Перо вон как резво схватил и даже почерк не особо изменился. Это тело в жизни не разговаривало по-русски больше, чем я сейчас проговорил. Если не обдумывать каждое действие, то на автомате я и ответить поди смог бы. — А вот сейчас я говорю исключительно правду. Неважно, сколько ты хороших и даже великих дел совершишь в итоге. Потомки будут воспринимать их, как должное. И помнить будут только о том, что именно я убил своего отца, чтобы стать в итоге императором. И вы это прекрасно знаете. А вот я внезапно почувствовал себя русским императором. Где-то между вторым и третьим обмороком.

— Саша, я понимаю, вам сейчас тяжело. Но нужно взять себя в руки. Это действительно неприлично, то, что вы сейчас здесь, — похоже, жена смирилась с заскоком мужа. А может, просто привыкла к подобным перепадам настроения. Вот только, если они были характерны для Александра, это делало его весьма ненадёжным товарищем для господ заговорщиков. Да, я правильно сделал, что уехал. Чем-то задним чуял, не иначе.

— Неприлично — это делать вид, что мой отец скончался от естественных причин. Но мы же все с этим справляемся, правда, дорогая? — я так улыбнулся, что она отпрянула. — Мне просто надоело постоянно без чувств становиться. А помолиться за грешную душу Павла Петровича я могу и здесь. А вот вы возвращайтесь, успокойте всех, что я ещё жив и от отчаянья не совершил ещё более страшный грех, наложив на себя руки.