— Вот, вот, сейчас. Голосуем. — Галя схватила свой персональник и, хоронясь ото всех, вбила ответ. То же сделали и остальные.
Электронная система работала быстро. Первыми появились результаты Думы.
— Образованность побеждает дикость. 68 % против 24, остальные отсутствуют. Гоминоид остается реликтом.
— Смотри на голосование граждан, — свистящим от волнения шепотом произнесла Резвая. — «Ура, мы ломим, гнутся шведы!» — вдруг заорала она. — Нет, я верила, верила, что есть в нашем народе хорошее! Решили помочь «большеногим»!
— Поздравляю. — Шишкинд поджал губы. — Кажется, нас поставили на одну доску с шерстяными ковриками. Ах да. Ваш царь еще не высказался.
Он был прав. Дума считала гоминоидов «скотом», а электорат — своим братом, только малость лохматым. Решение за императором. Через пару минут бегущая по экрану белая строка известила, что монарх удивлен, как и остальные подданные, не знает, как надо. Поэтому берет паузу, чтобы уединиться в Архангельском соборе Московского Кремля и, для вразумления, молиться над могилами предков. А вообще «чубаки» ему нравятся.
— Поздравляю, — повторил Шишкинд, всем видом давая понять, что дело уже решено. — Каков поп, таков и приход.
— Мне пора. — Елена Николаевна встала. — Мои, наверное, уже готовы.
* * *
Все еще злая на профессора Шишкинда Елена Николаевна начала экзамен. Напротив нее уселась голограмма девочки-отличницы, записной зубрилки Кати. Сама Катя находилась дома и отвечала дистанционно. Но даже на расстоянии она очень волновалась, о чем свидетельствовали беловатые капельки пота над переносицей. Катя могла бы получить автомат, если бы не испытывала такого ужаса перед устным выступлением. Она честно писала доклады, отвечала на тесты… Коренева не хотела ее валить, а потому намеревалась с благодушным видом выслушать любую галиматью.
Билет № 16. «Самодержавие — палладиум России». Катя понесла про Карамзина, великого историка XIX века, который разработал принцип: если во главе страны стоит монарх, то империя растет, богатеет, увеличивает численность населения и в итоге выигрывает войны. Если царя убрать, все государство рушится, как карточный домик, начинаются социальные и межнациональные столкновения, репрессии и кровавые диктатуры губят миллионы. Елена Николаевна задала простенький вопрос: что такое «палладиум»? Катя накрутила черный локон на ушко, что вовсе не было знаком раздумья — просто руки занять нечем, — и тут же отозвалась: «Палладиум» — это храм, святилище, отсюда Афина Паллада и рыцарь-паладин.
Второй вопрос был конкретным. «Предпосылки восстановления монархии». Девушка тараторила по учебнику. А Коренева думала, что никаких предпосылок не было. Просто люди после Третьей Смуты дошли до крайности и попробовали последнее средство. Оно сработало. Прав оказался старый историограф. Действовали методом тыка, а вышло — точно для старой гайки нашелся давно потерянный болт, без которого она расшаталась в гнезде и грозила вывалиться.
Профессор Коренева терпеливо выслушала все 12 предпосылок — надо же превращать прошлое в науку — и отпустила девочку с пятеркой.
На каждом курсе есть несколько неизбежных персонажей. Словно смотришь хорошо знакомую пьесу в новом актерском составе. Мальчик, который все знает. Парочка влюбленных, которые сидят в уголке и опасливо обжимаются, впрочем, не мешают. Есть общий пересмешник — может скатиться до шута. Лодыри, их стоит выгнать. Двоечник с идеями. Ну, зубрилку она уже «обилетила».
Теперь следовал всезнайка.
— Володя, ваше соло.
Конечно, он тоже давно заработал свой автомат. Но сам отказался, чтобы поспорить с преподавателем. Елена Николаевна всегда делала сочувствующее, заинтересованное лицо, как бы скучно ей на самом деле ни было. Но Володя умел иногда выкопать что-нибудь экстраординарное, что-нибудь такое, чего Коренева и сама не знала.
Билет № 28. «Святой костыль». Складывание системы социальной защиты в империи».
Началось все сносно. Володя объяснил понятие, взятое из лагерного лексикона XX века, когда заключенные соблюдали правило: украсть у соседа можно все, кроме пайки. Пайка — «святой костыль» — позволяла человеку выжить в самых тяжелых условиях. После Третьей Смуты положение было аховое, люди умирали от голода прямо на улицах. Император предложил разделить казенные средства на всех, чтобы каждый получил свой «костыль» и хромал дальше, надеясь заработать еще на разживу.
— Я выяснил, — торопился Володя, — что «костыль» выдавали продуктами. Далеко не всегда качественными…
Дитя! Да тогда во всей стране ничего качественного не было. Соль мокрая, мясо гнилое, мука пополам с побелкой, табак, если кто курит, с опилками.
— На самом деле весь «святой костыль» — фикция, только чиновники… а простые граждане…
«Чубакам» бы сейчас «костыль» не повредил», — подумала Коренева.
— Вы не точны, — остановила она студента. — Я же рассказывала на лекции: паек выдавался частью продуктами, частью карточками, которые нужно было еще отоварить, частью деньгами, давно превратившимися в бумагу: их нигде не брали. Люди выживали как могли.
— Но ведь чиновники…
— Какое учреждение в системе государственных органов занимается борьбой с коррупцией?
— Корпус жандармов? — Уверенности в голосе Володи не было.
— Корпус включает внутренние войска, — оборвала Коренева. — С коррумпированными чиновниками разбирается Министерство Безопасности, берущее начало от III Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Заметьте, это все должны мне рассказывать вы сами.
Студент немного скис.
— Шучу, — смягчилась Елена Николаевна. — Вы так утешали меня в течение семестра, на фоне общего равнодушия… — Последнее было неправдой, просто Володя обладал неподдельным интересом. Чего парня мучить? — Перечислите мне социальные гарантии, которыми общество обладает в настоящий момент, и можете не переходить ко второму вопросу.
— Всеобщее высшее образование, бесплатное здравоохранение, оплачиваемый отпуск, — заторопился студент. — Обычно его делят по сезонам, месяц в каждый, но не возбраняется взять целиком…
— Если работодатель не против.
— Пенсионное обеспечение с 70 лет. Кстати, в XX веке были иные нормы — 55 и 60.
— А продолжительность жизни?
— В последние тридцать лет она увеличилась до ста двадцати. Медики говорят, это не предел.
— Не предел, — согласилась Коренева. — Какие льготы положены замужним женщинам?
— Два дня в неделю выходных к общепринятым.
— Это не выходные, — резко оборвала экзаменатор. — Дни отданы семье, для близких нужно время. Девочки расскажут.
* * *
Володя удалился, утешенный пятеркой. Хотя и малость посрамленный. А к Кореневой потянулась с места парочка-«твигс», у них даже голограмма теперь была общая. Значит, встретились у кого-то дома и вышли через один канал связи.
— Вы и билет взяли на двоих? — рассмеялась Елена Николаевна. — К счастью, в нем два вопроса. Я задам дополнительные.
Она уже собиралась начать опрос, но в сумке завибрировал персональник, и почти сразу на линии, беспардонно согнав пугливые голограммы с их законного места, возникла лысая голова заведующего административно-хозяйственной частью Путрика.
— Категорически приветствую, — начал он, растянув губы в привычной улыбке. — Сразу к делу. Для вас освобождается коттедж на Главной аллее, 114. Когда придете смотреть?
Коренева нахмурилась. 114? Неужели профессор Дроссель…
— Да жив он, — поняв ход ее мыслей, неделикатно отозвался Путрик. — Просто решил окончательно выйти в отставку, возраст, пенсион, понимаете ли.
Старая профессура жила в университетских особнячках. Всего их было около пяти сотен, разбросанных по территории, затерявшихся среди сосен — лакомое место, — в сердцевине одного из самых оживленных городов мира, тишина, покой, лоси, иногда из-за реки пробиваются волки. Их ловят, каждое такое происшествие — разговоров на полгода. Вдруг разорвут кого-то из студентов? Полиция обещала помочь, да как-то все…
— Что с Александром Ивановичем? — потребовала Коренева. — Он куда переезжает?
Путрик нахмурился. Было видно, что его уже замучили чужие игры в благородство. Дался им Дроссель!
— У него есть своя квартира, — фыркнул начальник АХЧ.
Ну да, старая холостяцкая пятикомнатка на противоположном конце Москвы. Прямо от окон канал, ветер, комары! Нет, Елена была возмущена. Профессор Дроссель служил альма-матер полвека и был своего рода достопримечательностью. Он преподавал Концепции современного естествознания, чтобы дети-гуманитарии худо-бедно ориентировались в последних достижениях космологии и астрофизики. В последнее время он сдал, почти не читал лекций, ходил с палочкой, но студенты, ученики, друзья-преподаватели всех возрастов в доме не переводились. Александр Иванович жил с супругой, кругленькой веселой старушкой Лейдой Яковлевной, и держал таксу по прозвищу Хвостик, чьими потомками был наводнен весь университет (кастрация живых существ законодательно запрещалась, завели — мучайтесь).
— Кто же будет перевозить Дросселей? Ведь детей у них нет, — оторопело осведомилась Коренева. Не то ужасно, что переезд. А то, что два слабых человека окажутся вырваны из дома, где прожили пятьдесят лет, одни, никому не нужны. — Нет, я не хочу, — почти в ужасе протянула Елена Николаевна. — Меня устраивает моя квартира.
