Меня снова оставили одну, но ненадолго. Вскоре пришла женщина лет тридцати. Она была замкнута и тиха, и одета не так хорошо, как мать убитого. Видимо, прислуга.

Женщина помогла мне смыть кровь и переодеться. Первой чистая сорочка, потом нижнее платье из тончайшей шерсти и, наконец, кафтан с расшитым поясом. Волосы мне заплели в косу, обернув ее вокруг головы — копия прически свекрови.

Я молча подчинялась служанке, а сама обдумывала побег. То, что отсюда надо бежать, не сомневалась. Я видела в глазах матери убитого свой приговор: однозначно смерть. Помилованием там и не пахнет. Как, впрочем, и состраданием. Я не могу ее винить. Все-таки погибший был ее сыном. Как женщина, я отлично ее понимала.

За окном рассвело, но освещение почти не изменилось. Тучи закрывали солнце, а узкое окно не пускало свет в комнату. Унылое место. Нет, точно надо поскорее уносить ноги. Мне бы только выскользнуть в коридор, а там… Додумать эту мысль не успела — дверь снова распахнулась. Я обернулась на звук и застыла. В комнату вбежал мальчик лет трех. У него были кудрявые рыжие волосы и синие глаза, а еще милые ямочки на щеках. Они появились, когда ребенок мне улыбнулся.

— Мама! — малыш протянул ко мне руки и шагнул навстречу.

Осознание прошибло меня молнией: старуха выполнила свою часть сделки. Я — мать. В то же мгновение я поняла, что никуда не сбегу. Просто не смогу. Никогда и ни за что не брошу сына.

Едва наши взгляды встретились, и с губ ребенка слетело заветное «мама», я пропала. Все мое «я» отозвалось на этот призыв. Я не помнила, как родила этого мальчика, я не растила его, но все равно была его матерью. Этот ребенок мне родной — я остро ощущала нашу близость. Он — часть того тела, в котором сейчас нахожусь. Эта связь незримая, но прочная. Если существует память тела, то это она.

Я упала на колени и развела руки. Ребенок тут же бросился в мои объятия. Прижимая его к груди и гладя по шелковым волосам, я плакала.

— Какой же ты красивый, какой славный, — шептала, покрывая его лоб, глаза и щеки поцелуями. — Мой мальчик, мой малыш.

— Ивар! — окрик заставил дернуться нас обоих. Вслед за ребенком в комнату вошла дородная женщина лет пятидесяти. — Кому я велела не покидать детские покои? Простите, миледи, — это уже ко мне, — не уследила.

— Что вы, — ради такого дела я рискнула заговорить. — Я рада, что он пришел. Можно он немного побудет со мной?

Женщина смутилась:

— Как вам угодно, миледи. Кто я такая, чтобы спорить с вами.

Итак, мое положение прояснилось. Я — жена (теперь уже вдова, но об этом еще никто не знает) некоего тойона. Сложно сказать, насколько велики мои полномочия, но слуги подчиняются. По крайней мере, их женская часть. Мужчины же выполняют приказы свекрови. Она пользуется большим уважением, чем я. Именно ее следует опасаться в первую очередь. К тому же она ненавидит меня. Чтобы это понять, не надо обладать особой проницательностью.

Но, несмотря на все свалившиеся на меня неприятности, я наслаждалась новой ролью. Мы с малышом играли и смеялись до упаду, пока няня не сказала, что Ивару пора обедать. Я отпускала его неохотно, вбирая в себя любовь ребенка, как губка — воду. Кто знает, увижу ли его еще?

Чуть дверь за няней и мальчиком закрылась, как я потребовала у служанки зеркало. Оно отличалось от привычных. Бронзовое, с резной рамой и ручкой. Отражение получилось неясным и искаженным, но мне хватило.

На вид мне лет двадцать. Неожиданное омоложение. А еще я сбросила килограмм пятнадцать, не меньше. Новое тело было стройным и гибким. Я и в лучшие годы не могла похвастаться столь тонкой талией и длинными волосами.

Внешность походила на мою, и я не испытала шока, не узнав свое отражение. Но главное — это тело способно рожать. Оно уже произвело на свет сына и в состоянии выносить других детей.

Мое заветное желание исполнилось. Остался «сущий пустяк» — выжить.

Глава 3. Мирный совет

Чтобы себя занять — от безделья в голову лезли пугающие мысли о грядущем суде — я заговорила со служанкой, имя которой подслушала из ее разговора с другими.

— Руна, — обратилась к ней, — откуда ты?

— Я родом из Ригии, миледи, — она отвечала, опустив глаза в пол. — Это на юге от Ибрии.

Я присмотрелась к женщине. У нее были черные волосы и смуглая кожа. Тогда как у местных, включая меня, волосы с рыжиной, а кожа — светлая.

Незнакомые названия мало что мне сказали, но представление о мире дали. В первую очередь о том, что этот мир не мой.

— Как ты сюда попала?

— Морем, — прошептала она.

— Похоже, здесь все, так или иначе, прошли этим путем, — вздохнула я, вспомнив колодец с соленой водой, который оказался вовсе не колодцем.

— Мой корабль разбился о скалы. Я выжила и стала рабыней, — Руна кивнула на окно.

Я поежилась, представив, через что прошла Руна. Не хотела бы очутиться на ее месте. Я посочувствовала ей, в какой-то степени мы обе здесь заложницы.

— Вы никогда раньше мной не интересовались, — добавила рабыня.

— Я изменилась. Я пережила сущий кошмар. Это заставило меня по-другому взглянуть на жизнь, — сочиняла на ходу. — Расскажи о родине, — попросила Руну. Такой шанс узнать о мире хоть что-то грех упускать.

— В моей стране много солнца, — она мечтательно прикрыла глаза, — и света. Люди там улыбаются и смеются.

— Похоже, это отличное место.

— Так и есть, — кивнула Руна.

— Скучаешь?

Она как-то странно на меня посмотрела, словно я шпион, выведывающий тайную информацию. Следующие слова Руна произнесла совсем другим тоном — чересчур серьезным и сухим:

— Что вы, миледи, я счастлива, что попала в Ибрию. Теперь это мой дом, и я люблю его.

Сказанное от начала до конца было ложью. Но кто я такая, чтобы спорить?

— Ты много где бывала в Ибрии? — спросила о другом.

— Только здесь — в крепости рода Арвид. Такие, как я, не путешествуют. Какой в этом смысл? Чем другие крепости отличаются от нашей? Да и опасно это. Кланы воюют между собой с тех пор, как не стало короля. С его уходом жизнь в Ибрии стала хуже. Не удивительно, что люди до сих пор молятся о его возвращении.

Я не дышала, так заинтересовал меня рассказ. Столько информации в паре предложений! Особенно привлекла история о короле, но услышать ее в этот раз не довелось.

В дверь постучали. Впервые за все время. Прежде все только и делали, что входили без спроса.

Явился слуга с обедом. Еда была простой: овощное рагу, немного мяса, кажется, кролика или кого-то похожего и чай из трав. Все без соли и сахара. Очень пресно.

Я едва притронулась к пище. Из-за волнений кусок в горло не лез.

— Вы недовольны, миледи Алианна? — спросила Руна.

— Как ты меня назвала?

— Вы не запрещали произносить ваше имя, — изменилась в лице рабыня.

— Конечно, не запрещала, — поспешила ее успокоить, а то еще лишится чувств. — Но лучше зови меня Анна. Мне так больше нравится.

— Миледи Анна, — послушно повторила Руна.

Удача, что мое старое имя пусть и частично совпадает с новым. Если выживу, постепенно переучу всех на свой лад.

Ближе к вечеру за мной явились. Те самые молчаливые двое, что сторожили меня с тех пор, как я очнулась в кровати с трупом. Они куда-то повели меня. Пока шли, я осматривалась, но глядеть было особо не на что. Кругом камень. Стены, пол, потолок — все из него. Серый или коричневый. Гладкий от времени, а еще холодный. Местами покрытый инеем.

Шаги отдавались эхом, разносящимся далеко, и это при обуви из мягкой кожи. В редких залах, которые мы миновали, было чуть веселее. Присутствовала мебель — обычно столы да лавки. И обязательно камины. Они сердце любой комнаты. Источник тепла и света.

Навстречу часто попадались люди. Кто-то одет попроще, кто-то побогаче. Но и те, и другие приветствовали меня поклоном. Судя по тому, как люди вели себя со мной, от них утаили, что меня подозревают в убийстве мужа. Но о самой смерти уже известно. Повсюду печать скорби — на лицах, на черных скатертях, что накрывают столы, на приспущенных знаменах. Скрыть само убийство не удалось, как свекровь не старалась.

Мы прошли длинным коридором с горящими на стенах факелами, через ряд помещений, в одном из которых жарили свинью прямо в камине. И, наконец, прибыли в зал со стульями. Кроме них здесь ничего не было. Внимание привлекало разве что отсутствие одной из стен. Ее заменяли колонны, за которыми был обрыв и море. Этакая средневековая веранда. Только прогуляться по ней совсем не тянуло. Отсутствие перил и ледяной ветер на корню убивали желание полюбоваться видом.

Одиннадцать стульев со спинками выше человеческих голов стояли в ряд по стене напротив колонн. На спинках стульев — синие знамена с изображением медузы. Под рисунком надпись, видимо, девиз. Но я не могу прочитать, недостаточно хорошо знаю язык.

На стульях сидели одиннадцать мужчин в возрасте, перед ними стояла мать убитого. Других свидетелей не было. Меня тоже поставили лицом к заседающим. Суд начался.

Первой взяла слово мать погибшего. Она выступала в качестве прокурора:

— Я — Гунхильда дочь Зигмунда, жена Альфа, мать Вилфреда, Торвальда и Давена, обвиняю Алианну дочь Освальда, жену Вилфреда, мать…, — она все говорила и говорила, перечисляя имена. Исключительно мужские. Складывалось впечатление, что женщин в этом мире не существует. Или они не считаются людьми, достойными упоминания.