Ольга Голотвина

Чёрный лис и Летучая Школа

Моей замечательной

внучке Есении — с любовью

Склеп в лесу

Ветер хлестал по вершинам дубов и вязов, обдирая листву и ломая сучья. Но внизу, меж могучих стволов и поросших мхом утёсов, его мощь слабела. Он мог лишь злобно трепать пламя трёх факелов.

— Гроза будет, ваши милости, — опасливо сказал горбатый человек в кожаной куртке.

Его спутники — оба в длинных плащах, с надвинутыми на лицо капюшонами — промолчали.

Горбун поёжился: то ли от холода, то ли от ощущения опасности, исходившего от двух безмолвных фигур.

— Поспешить бы, ваши милости, чтобы вам до грозы вернуться к карете. Дозвольте, я первый прошмыгну, я-то уже дорогу знаю.

Подняв повыше факел, горбун подошёл к поросшей орешником скале и словно просочился в камень. Свет факела утянулся вслед за ним.

— Здесь трещина, ваши милости, — глухо донеслось наружу. — Была завалена, но деревья корнями раздвинули вход… Извольте за мной следом, только осторожно.

Люди в плащах последовали за проводником. Тут обнаружилась разница между ними. Тот, что повыше, худощавый и гибкий, легко скользнул в расщелину. У второго, как выяснилось, плащ скрывал толстую, неповоротливую фигуру, и вслед за спутниками он пробрался с превеликим трудом, сопя и горько вздыхая. При этом его факел погас.

— Смотрите под ноги, ваши милости. — Голос горбуна звучал впереди, пламя его факела дёргалось и билось во тьме. — Тут колодец. Пустой, глубокий. От незваных гостей, стало быть…

Толстяк потянулся к высокому спутнику, чтобы зажечь свой факел от его огня, и спросил негромко:

— Зачем надо было прятать склеп?

Высокий обернулся и тихо объяснил:

— Эйгар, герцог Рагийонский, так ненавидел Раллада, что поклялся после его смерти вскрыть гробницу и скормить прах героя свиньям. Раллад понимал, что мёртвый лев не защитит себя от гиены, поэтому заранее выстроил укромный склеп. И похороны держали в секрете, такова была его последняя воля.

Странный это был голос, холодный, шипящий. Некоторые слова было даже трудно разобрать.

Толстяк обошёл провал колодца и поднял повыше факел.

Все трое замерли от волнения.

Пещера, когда-то превращённая в склеп, была невелика. По стенам шли вырубленные узорные полосы, свивающиеся в спирали, — защита от злых духов. А у стены, противоположной от входа, можно было разглядеть простой гранитный саркофаг.

— Скромно для великого воина, — вздохнул толстяк.

Горбун подхватил:

— И спрятано надёжно. Ходят даже сказки, будто Раллад не погиб. Бродит, мол, по земле все эти долгие годы, скрывает своё имя, а как придёт его час — снова объявится.

Толстяк коротко хохотнул.

Горбун издали бросил на саркофаг опасливый взгляд.

— Вы как хотите, ваши милости, а я к нему и близко больше не подойду. Здесь постою, у входа… Вот уж думать не думал, что удастся сыскать склеп великого Раллада! И к делу пришлось, что я грамоту знаю! Как надпись прочел на стене, так чуть ноги от страха не отнялись. А ведь как всё вышло-то… Бродил себе по лесу…

— Браконьерствовал, — брезгливо перебил его толстяк.

— Кто? Я? — возмутился проводник. — Да что ваша милость такое говорить изволит?

— Это не наше дело, — прервал спор шипящий голос. — Мы не королевские лесничие. И мы весьма признательны тебе, любезный.

Толстяк, уже забыв о горбуне, разглядывал узор на стене:

— Хоть склеп и небогато украшен, всё же тут работали резчики по камню. Как же их заставили хранить тайну?

Чуть помолчав, высокий ответил:

— Думаю, так…

Он обернулся к проводнику, стоявшему у самого колодца, и внезапно толкнул его обеими руками.

Горбун, не удержавшись на краю, с криком полетел вниз. Вопль рванулся под свод пещеры — и оборвался.

Напряжённое, опасное молчание прервал голос толстяка, звучавший с фальшивой бодростью:

— Ну, пожалуй, так лучше. Он был чересчур разговорчив. К тому же не придётся платить обещанное вознаграждение.

— Ошибаетесь, ваша светлость, — ответил его спутник. — Награда будет выплачена семье проводника, грош в грош. Я точно веду денежные расчёты, и тем, кто имеет дело со мной, советую поступать так же!

Толстяк не стал отвечать на намёк в последних словах. Вместо этого огрызнулся:

— Почтеннейший, отчего вы так шипите? Вы же обычно разговариваете нормально!

После короткого молчания высокий ответил:

— Это от волнения. А волнуюсь я редко… Что ж, пора выбираться отсюда, пока факелы не догорели.

— Вы увидели всё, что хотели?

— Да. А теперь поспешим, если вы, ваша светлость, не хотите пробираться через ночной лес в грозу.

На лесной дороге путников ждала карета — простая, без гербов и украшений. На козлах дремал кучер в надвинутой на нос чёрной шляпе, он был похож на ворону на пне. Рядом с каретой не было охраны, даже слуги не стояли на запятках. Похоже, её владельцы не боялись разбойников. А ведь карета была снаряжена в дальний путь: наверху, на багажнике, были аккуратно закреплены дорожные баулы и вьюки.

Завидев вышедших на дорогу господ, кучер встрепенулся.

Два человека в плащах молча сели в карету. Кучер, не дожидаясь приказа, хлестнул лошадей, и карета покатила по дороге.

Но за несколько мгновений до того, как она тронулась с места, из кустов вынырнула небольшая тёмная тень и метнулась на запятки.

Если бы сейчас был день, можно было бы увидеть устроившегося на запятках лисёнка. Впрочем, он уже успел сменить серую детскую шёрстку на пышный наряд, чёрный с серебром: белые кончики волос поблёскивали на чёрной шкурке. Но сейчас, поздним вечером, лис казался тёмным пятном, едва различимым на задней стенке кареты.

Хлынул дождь. Лис сморщил чёрный нос и чихнул.

Над запятками, предназначенными для слуг, был козырёк — чтобы ливреи лакеев не страдали от дождя. Под этим козырьком лисёнок был в безопасности.

Карета летела сквозь ночь, дождь бил по крыше и козырьку. Кучер набросил на голову и плечи плотную суконную накидку и гнал коней по скользкой дороге, где лучше бы ехать шагом. Господа, доверяя мастерству кучера, заснули на удобных сиденьях под мягкое покачивание рессорной кареты. Пытался заснуть и непрошеный пассажир на запятках, но быстро понял, что рискует слететь на дорогу.

Мешал уснуть и запах. Нет, не запахи людей, лошадей и колёсной мази, на них-то чернобурый пассажир попросту не обращал внимания. Его мучил, вгонял в тоску запах дыма и гари, который, как ему казалось, навеки въелся в тёмную шубку.

Лёжа на широкой тряской доске, лисёнок вновь и вновь изводил себя, вспоминая, как это было: горящая трава, лай собак, крики загонщиков…

Последнее логово

Лорда Фокса

— Вон они! Я их вижу!

— Гони проклятых оборотней!

— К реке бегут! Отрезай от воды!

— Свежих собак спускайте! Свежую свору!

— Дядюшка Ник, где твой мушкетон?!

Два лиса, выбиваясь из сил, неслись к реке. Собачий лай и крики людей звучали всё ближе. А впереди, меж загнанными лисами и спасительной водой, стояла стена огня: горела высокая сухая трава.

Пламя испугало бы обычную лисицу, заставило бы её повернуть на загонщиков и псов. Но оборотни понимали, что горящая трава — это не лесной пожар, от которого надо бежать куда глаза глядят. И опытный, до белизны седой Лорд Фокс нёсся прямо на огонь. Ренар не отставал: да, риск велик, но позади — верная смерть.

Они не знали, широка ли полоса пламени. Зато слышали: заливистый лай стал неуверенным, сбивчивым. Ренар понял: псы не последуют за ним в огонь.

Лисёнок собрал всё мужество, чтобы не свернуть перед нестерпимым жаром. Перед глазами метнулся белый хвост деда и исчез в огне. Ренар, вкладывая в рывок все силы, помчался следом.

Несколько ужасных мгновений, когда мир превратился в пламя и дым… и оборотни прорвались сквозь кольцо облавы.

Обжигая лапы, бежали они по свежей гари. Кубарем скатились по каменистому склону к реке. Ренар кинулся бы в бурный поток, чтобы оторваться от погони, но матёрый Лорд Фокс знал, что горелая трава не хуже воды собьёт псов со следа. Он забился под корни старой сосны, и Ренар последовал примеру деда. Измученные, лежали они в ненадёжном убежище, ожидая смерти или спасения.

Успокоились лишь тогда, когда услышали голоса на высоком берегу. Только человеческие голоса, собак слышно не было. Люди говорили о том, что хитрые твари наверняка уплыли по течению.

Когда голоса стихли, лисы для верности выждали немного и похромали туда, где ждало их укромное логово.

Толстая оплывшая свеча, прилепленная к широкому валуну, неярким светом озаряла пещерку. Эта свеча да ещё груда сухой травы в углу, накрытая рваным плащом, говорили о том, что пещера служила убежищем людям. В остальном же она скорее походила на лисью нору: по каменному полу были разбросаны куриные перья, обглоданные кости, какие-то засохшие объедки…

На ложе из сухой травы растянулся старик — такой худой, что казался высохшим. Длинные белые волосы разметались по плащу, глубоко запавшие янтарно-карие глаза поблёскивали в полумраке.

Над стариком склонился мальчик лет тринадцати. Эти двое явно были родственниками. На лице мальчика повторялись черты старика: тот же острый нос, тот же упрямый подбородок, те же глаза цвета тёмного янтаря. Только волосы у младшего были чёрными.