Ольга Голотвина
Тьма над Гильдией
Посвящается Диане Лебедевой, поддержавшей меня в трудную минуту
Пролог
(296 год Железных Времен)
Бродячие поэты, воспевая ночную гавань Аргосмира, любили сравнивать морскую гладь с полуночным лугом, на который опустились переночевать огромные птицы — чтобы наутро взмахнуть белыми крыльями и вновь отправиться в путь…
Может, порой вид гавани и вызывал такие романтические мысли. Но не в эту ночь.
Не в эту страшную ночь.
Черная, тяжелая, неподвижная вода походила на смолу, а корабли — в лунном свете на ее мертвой поверхности — на беспомощных насекомых, угодивших в смертельную ловушку. Очертания их казались изломанными. Казалось, что если забелеют на реях треугольники парусов, если загремят в клюзах цепи, поднимая якоря, — все равно не сорваться морским странникам с недоброго рейда, не растаять во мраке.
Луна глядела с неба с жадным страхом, словно зевака, глазеющий на казнь.
Под этим желтым цепким взглядом вахтенный матрос с «Жемчужной чайки» чувствовал себя неуютно. Хоть бы ее облака закрыли, эту глазастую дуру!
Вахтенный не был ни трусом, ни суеверным человеком — ну, не более суеверным, чем прочие моряки. Так почему же так погано было у него на сердце? Хоть прыгай за борт — и саженками к берегу! С чего бы это? Вино в трактире было скверное или кабаний окорок несвежий? Или… Или муторно из-за того сказителя?
Может, не стоило его бить? Может, он попросту придурок… или не знал, перед кем завел легенду о Земле Поющих Водопадов?
Ну и что? Должен был знать! Правильно они с парнями его отметелили! Небось во дворце, перед королем, не начал бы сказ о том, как был убит королевский прадед — в чужой постели ревнивым мужем! Припомнил бы другую историю, чтоб государь доволен остался! А морякам можно в душу плевать, да? Можно напоминать о проклятии Морского Старца?
Вахтенный страдальчески сморщился: башка раскалывается! Сволочь-трактирщик, похоже, разбавил вино «водичкой из-под кочки» или другой крепкой гадостью. А в душе все ворочаются слова сказителя, словно прибрежную гальку морем перекатывает.
Бредятина такая! Холодный огонь — а до костей прожигает, да еще воды не боится. Такое только в сказках и бывает! В глупых сказках, которыми лишь детишек стращать! А моряки — народ бывалый, их байками не запугаешь.
Не запугаешь? А за что тогда они били сказителя?
А за дело били! Не хрен перед дальним походом болтать про древние проклятья!
Холодный огонь… Это какая ж падла такую сказку выдумала?!
А хоть бы оно и не придумано! Хоть бы и впрямь Морской Старец прогневался на Ульгира и его невесту — так то ж в стародавние времена было! При чем тут «Жемчужная чайка», которая еще с якоря не снималась? А когда снимется — на борту будет жрец. Боги — они посильнее короля, даже подводного!
Тут мысли моряка тревожно зарыскали, как идущее против ветра судно. Если год за годом вверяешь жизнь морю, лучше быть почтительнее с тем, кто правит глубинами.
Небрежно насвистывая, вахтенный со скучающим видом направился к борту. Вроде бы ему захотелось поглазеть на спящую гавань. Вроде он совсем и не собирался, бросив в воду монетку, шепотом попросить защиты у Морского Старца…
Но взгляд, брошенный вниз, заставил моряка онеметь.
По черному борту поднималось лиловое свечение. Ровное, чуть мерцающее, оно распространялось быстро, как огонь. Свечение было беззвучным и даже красивым, но матрос не оценил этой красоты. Страх оледенил сердце, сигнальным колоколом откликнулся в мозгу: смертельная опасность!
Вахтенный с усилием вдохнул воздух — и закричал, поднимая тревогу.
А мертвенный лиловый свет все выше бежал по борту корабля… переплеснулся на палубу, потек по бушприту, взметнулся на мачты…
Послышались крики. По палубе заметались фигуры — черные на лиловом. Но вахтенный уже не замечал ничего вокруг. Остекленевшие от ужаса глаза видели одно: замерцавшие лиловым сапоги, штанины, подол рубахи…
А потом грянула боль — стиснула, обняла, как страстная любовница. Мир заполыхал жутким лиловым пламенем.
Отчаяние бросило гибнущего человека вперед. Руки вцепились в планшир, тело перевалилось через борт. Даже в это страшное мгновение матрос изумился тому, как хрустнуло под пальцами дерево, — словно он оперся о трухлявый пень.
Волны приняли моряка, укрыли на миг с головой — и вытолкнули на поверхность. Соленая вода удесятерила боль, сделала ее ослепительной. Бедняга не понимал, плывет он или неподвижно висит в разъедающем тело и душу густом киселе. На самом деле он греб обожженными руками, греб тупо и размеренно.
Волна ударила его, развернула лицом к кораблю. То, что он увидел, стало вершиной кошмара. Корабль съежился, словно ноздреватый весенний сугроб, и развалился, превратился в кашу из обломков, над которыми реяло лиловое мерцание.
Совсем близко ударило по воде весло. Моряк не услышал этого, в его теле жили только руки.
Рядом качнулся борт лодки. Кто-то схватил моряка за плечи, поволок наверх. Мир кружился, в кружение вплетались обрывки неясных голосов — и боль, боль, боль…
— Глянь, кровищи-то… А ну, возьми мористее! Может, еще кого подберем!
— Ой, дядя, давай к берегу! Слыхал, что говорят о проклятии Морского Старца?
— Вякни еще, сопляк, самого за борт швырну! Рыбаки сроду никого без помощи не бросали!
Для измученного матроса эти речи были, словно чужеземный говор. Он и не пытался уловить в них смысл. Лежал на дне лодки, испачканном сочившейся кровью, глядел вверх и скулил от тягучего страдания.
И не понимал, какой он счастливчик.
Потому что выжил. Спасся.
Единственный из четырнадцати человек, что были в ту ночь на борту злосчастной «Жемчужной чайки».
1
Мир струился.
Мир был зыбким, неуловимым, нереальным. Полупрозрачные скалы наплывали на дрожащие барханы, смешивались, двоились, растекались темными струями по золоту песков. Она шевелилась, жила, эта невероятная смесь пустыни и гор.
И этот сумасшедший мираж не был беззвучным, о нет! Гул, подобный морскому прибою, со всех сторон обрушивался на смуглую черноволосую девочку лет пятнадцати, которая словно купалась в рокочущем мареве, распахнув глаза, жадно глядя вокруг, вся во власти исковерканного, но странно притягательного мира.
Вон та скала, похожая на верблюда, — далеко она или близко? Вон тот клочок облака — плывет он над пустыней или над горным ущельем? А ее собственные руки, поднятые к глазам, — они реальны? Или она сама — чье-то безумное видение?
Но девочка недолго предавалась сумасбродным размышлениям. Из марева вынырнула полупрозрачная фигура, словно воздух сгустился, принял очертания человека… и вдруг резко, в одно мгновение рядом очутился подросток — тощий, белобрысый, растрепанный. На нем, как и на девочке, были холщовые штаны и серая рубаха; за плечами, как и у нее, висел дорожный мешок. Но у девочки на поясе красовался короткий меч в кожаных ножнах, а парнишка был безоружен. Его шею охватывала бурая полоса с металлической бляхой. Ошейник раба.
Впрочем, в глазах отнюдь не было рабской угодливости. Выражение его лица легко читалось как «сейчас-пришибу-эту-дуру-на-месте!».
— Нитха! — свирепым шепотом воззвал он. — Опять застряла?! Развлекаешься, да?
— Иду, — так же тихо откликнулась девочка, нагибаясь за лежащим у ног арбалетом. — А почему шепотом, Дайру?
— Дракон, зараза, никак не уберется. Осторожно, в скалу не вляпайся!
Предупреждение было не лишним: стоило девочке сделать два-три шага, как отвесные скалы придвинулись, тяжело нависли над путниками. Пустыня же уплыла назад, сделалась прозрачной, растаяла.
— Я уж думал — тебя Твари схряпали, — продолжал злиться парнишка.
— Да я на чуточку и остановилась!
— «На чуточку…» Ищу тебя, ищу! И Нургидан вконец озверел.
— Не похоже, — бормотнула Нитха, кивком указав вперед.
В тени выщербленного утеса стоял юноша лет семнадцати. Темноволосый, стройный, с мечом у пояса. Озверевшим он не выглядел. Запрокинув голову, он провожал взглядом огромного буро-зеленого дракона, который широкими кругами поднимался к серому небу.
Короткими перебежками, держась в тени скал, Нитха и ее белобрысый приятель перебрались к Нургидану. Тот обернулся:
— Каков красавец, а? Жаль, высоко летит, не достать.
И вновь перевел взгляд на дракона. В зеленых глазах юноши не было и тени страха. Это был взор хищника, который досадует, что не может сомкнуть клыки на горле жертвы.
— Эй-эй, — встрепенулся Дайру. — Ты куда уставился? Опять на подвиги потянуло, геройская твоя морда? Учитель говорил про чешуйку дракона, а не про его башку.
— И про чешуйку-то он пошутил, — вставила девочка.
— А мне плевать, что пошутил, — негромко сказал белобрысый Дайру. — Я, может, шутки начисто перестал понимать!
— Правильно! — поддержал Нургидан. — Надо ловить учителя на слове, а то он нас еще три года под крылышком продержит. А мы в Подгорном Мире уже все знаем!
И хозяйским взором окинул ущелье — до темной дымки вдали.
Напарники с молчаливым неодобрением уставились на зарвавшегося приятеля. Он, видите ли, в Подгорном Мире все знает! Это ж надо такое ляпнуть!
Пять веков прошло с тех пор, как неосторожное колдовство кучки отщепенцев-магов смешало несколько миров, смяло в ком из прозрачных движущихся складок. Складка-море течет рядом со складкой-лесом, степь наплывает на развалины древнего города… Шагнешь в сторону — очутишься за тридевять земель…
Под взглядами друзей Нургидан отвернулся и начал независимо насвистывать.
— Он скоро карту Подгорного Мира составит! — съехидничала Нитха. — У нас в Наррабане говорят: «Думает верблюд, что это он ведет караван!»
— Знаток! — припечатал Дайру.
— Будем трепаться или пойдем искать логово? — поинтересовался Нургидан.
При слове «логово» ребятишек словно холодным ветром обдало.
То, что в замыслах представало увлекательным и несложным, вдруг обернулось к юным Подгорным Охотникам беспощадной, клыкастой, смрадной пастью.
— Раз этот красавчик здесь круги нарезает — стало быть, рядом лежбище, — заговорил наконец Дайру. — На тебя вся надежда, Нургидан. На твое чутье.
Зеленоглазый Нургидан приосанился:
— Там чутья особого не нужно, от этих берлог такой вонищей несет! Пошли пока вдоль ущелья, а там видно будет.
И двинулся первым — легкой, упругой походкой. Напарники поспешили за ним.
— Слушай, Дайру, — на ходу спросила девочка, — а тебе-то зачем так нужен этот браслет? Ну, мы с Нургиданом рвемся в Гильдию, все из себя такие взрослые и умные. А ты? Из-под крыла учителя — да в лапы к хозяину!
Дайру вспыхнул, хотел огрызнуться, но взглянул в серьезное, сочувственное личико девочки — и понял, что эта маленькая язва говорит сейчас без тени насмешки.
— Мне долго в учениках торчать опасно. Вдруг хозяин заберет меня от Шенги…
— Но ведь Шенги ему платит!
Мальчик горько усмехнулся. Ситуация и впрямь была необычной: наставник платил за то, чтобы иметь право учить.
— Ты же знаешь их обоих, — хмыкнул он. — И Бавидага, и сыночка его. Что им завтра в голову взбредет?
Нитха угрюмо глядела себе под ноги: ей больно было это слышать.
— Получу браслет Гильдии — ошейник с меня никто не снимет, — ровно продолжал подросток. — Буду таскать добычу для Бавидага. Но для меня все равно важно войти в Гильдию. Самому себе доказать, что чего-то стою… сверх рыночной цены!
— Тихо! — врезался в его откровения яростный шепот Нургидана. — Рядом уже!..
Над тесной угрюмой расселиной сводом сомкнулись толстые сучья: дерево давным-давно рухнуло на каменные «стены».
По древесному остову, припадая к мертвой коре, скользило гибкое хищное тело. Круглые желто-зеленые глаза жадно смотрели вниз — на усыпанное обломками костей дно расселины, по которому брели три неизвестных мелких существа.
Старая, матерая тварь не первый год жила на «куполе» драконьего логова, кормилась остававшимися от «хозяина» объедками, а когда он надолго улетал, охотилась на местное зверье. Сейчас подвернулась подходящая добыча: ни брони, ни клыков, ни когтей…
Внизу трое подростков, вздрагивая от хруста под ногами, негромко переговаривались:
— А как мы ее найдем, чешуйку-то? Там же темно!
— Не вздумай зажечь огонь! Сухой лишайник плетьми свисает… как полыхнет!
— Ребята, мне страшно, — тоненько пожаловалась девочка. — Будто кто-то меня жесткой лапой трогает.
Ее напарники без улыбки переглянулись. Они знали: у Нитхи обостренное чутье на опасность.
— Ясное дело, — хмуро кивнул Нургидан. — Надо пошустрее крутиться, пока этот, с жесткой лапой, не прилетел.
— А уж учитель-то нам устроит… — тоскливо отозвался Дайру, который самым серьезным источником неприятностей явно считал не дракона. — Ладно, ищем. Нургидан, постой у входа, повысматривай крылатого…
В другое время Нургидан вряд ли позволил бы собой командовать. Но сейчас его острое чутье было оглушено застарелым смрадом, царящим в драконьем логове. Лезть в эту вонючую мглу, перебирать кости, некогда извергнутые драконом, искать на ощупь чешуйку, которая неизвестно как выглядит: никто из учеников Шенги не видел дракона вблизи… Оно и понятно, раз живы еще.
На миг по позвоночнику скользнул холодок, но юноша повел плечом, дерзко усмехнулся и шагнул в полосу света.
Что-то сильно толкнуло его сверху — повалило, ринувшись с ветвей. Он не успел выхватить меч, но, падая, вскинул перед собой руки, вцепился в мягкий желто-бурый мех и с напряжением остановил перед своим лицом пасть убийцы. Желтые клыки лязгнули у горла. Зловоние из глотки твари смешалось с напряженным дыханием человека. Неистовая жажда убийства, затянутая в пятнистую шкуру, прижала юношу к камням.
На шум схватки выбежали друзья Нургидана.
— Каомра! — в ужасе выдохнула Нитха. — «Смерть-кошка»!
Она не походила на кошку, эта тварь с мордой гиены и телом гигантской куницы, что извивалась сейчас у входа в драконье логово, норовя добраться до горла Нургидана.
Нитха вскинула арбалет.
— Не стреляй! — крикнул Дайру.
Но девочка уже сообразила, что стрелять нельзя. И еще она поняла: на камнях барахтаются уже не человек и зверь.
Два зверя!
На миг свирепый клубок распался. Друг против друга замерли два хищника. Гибкая куцехвостая каомра с выбегающими из пасти кривыми клыками — и громадный волк, мощный, поджарый, широкогрудый, бесстрашно скалящийся на свою противницу.
Мгновение молчаливого противостояния — и вновь яростная схватка!
Она закончилась быстро. Рычащий и визжащий ком вновь распался — и каомра, изрядно потрепанная, пустилась наутек. Она прихрамывала, но двигалась шустро.
Победитель-волк скачками понесся следом.
— Нургидан, стой! Вернись! — заорал ему вслед Дайру.
Нитха молча хлопнула мальчика по плечу. Дайру обернулся — и окаменел…
Да, дракон умеет пикировать на добычу, взметая вокруг вихри и издавая устрашающий рев. Но может бесшумно спланировать на мягких кожистых крыльях — ни былинки не стронет, ни листочка не потревожит.
Хозяин логова сидел на краю древесного «свода» и, склонив огромную плоскую голову, с интересом разглядывал перетрусивших гостей. В круглых янтарных глазах не было ни гнева, ни ярости: кто же гневается на внезапно подвернувшийся обед?
Ребятишки шагнули друг к другу, сразу перестав быть взрослыми, умными и отважными. Нитха держала наготове арбалет, понимая, что помочь он может не больше, чем простая палка. Куда стрелять? В глаз? Мозг стрела не заденет, а вряд ли дракон с одним глазом будет к ним снисходительнее, чем дракон с двумя глазами.
Могучий ящер завозился на своем «насесте», поудобнее свесив длинный чешуйчатый хвост. Дерево колыхнулось под весом чудовища, накренилось, и дракон мягко съехал на дно ущелья. Теперь грозная голова была совсем близко от добычи. Янтарные глаза скользнули по закаменевшим человеческим детенышам: ну, кого первого жрать будем?
Из-за плеча Дайру метнулась серая молния: волк бесстрашно прыгнул, целясь клыками в горло дракона.
Самый грозный хищник Подгорного Мира даже не соизволил открыть пасть. Лишь мотнул гибкой сильной шеей — и удар массивной головы отшвырнул вытянувшегося в прыжке волка. Так умелый воин щитом отбивает летящий дротик.
Волк отлетел к склону ущелья, ударился о скалу. На миг Нитха отчаянно скосила глаза и увидела растянувшегося на камнях темноволосого подростка.
Оглушен? Мертв?
И тут девочка забыла даже о друге, потому что ее беззвучно окликнула смерть.
Пасть распахнулась. Она была бездонной и жаркой, с решеткой из клыков и длинным раздвоенным языком. Она завораживала, эта пасть, она притягивала взор, она выпивала жизнь, она… она…
Между беспомощными детьми и чудовищем взметнулся коричневый плащ. Невысокий коренастый человек, одним толчком отшвырнув обоих подростков, встал перед разверстой пастью ящера. Короткий взмах руки — и голову дракона окутало облако желто-бурой пыли.
Эффект оказался потрясающим. Раздался вой, превратившийся в тонкий визг, — неужели жуткая драконья глотка могла издавать такие жалкие, беспомощные звуки? Могучий хищник растянулся на дне ущелья, забил хвостом — от замшелых валунов осколки полетели! — и начал тереть нос передними лапами. Точь-в-точь щенок, сунувшийся понюхать ежика.
— Уходим! — загремел властный голос. — Быстро! Нургидану помогите, обормоты!
— Ну и кто из вас, мерзавцев, окажется самым нахальным и осмелится объяснить мне, за каким-растаким демоном вас понесло в драконье логово?
«Самым нахальным мерзавцем» оказался Нургидан. Опустив глаза, он мрачно пробубнил:
— Мы чешуйку искали. Драконью.
— Ага. Чешуйку. — Шенги Совиная Лапа, знаменитый Подгорный Охотник, изо всех сил старался держаться спокойно. — И что ж вы в логово полезли? Изловили бы дракона за хвост да надрали мешок чешуи, герои сопливые!
Нургидан молчал, дерзко отвернувшись.
Учитель взял его за плечо, развернул к себе.
Подросток скосил глаза на лежащую на своем плече руку: длинные, жесткие черные пальцы с шишковатыми неровными суставами; мелкий сетчатый рисунок на коже, похожий на змеиную чешую; изогнутые грозные когти с сизым металлическим отливом.
Несмотря на невеселую ситуацию, Нургидан подавил вздох зависти. Он не считал уродливой лапу, заменявшую Шенги правую руку: великолепное, мощное оружие, которое всегда со своим хозяином! Мальчик отдал бы год жизни за такую лапищу! Но учителю она досталась после стычки с древним демоном, вряд ли Нургидану когда-нибудь так повезет.
Эти мысли тут же вылетели из головы, потому что Шенги снова заговорил — с мягкостью, от которой ученики поежились:
— Кстати, просветите меня, глупого: а на кой она вам, чешуя эта самая?
— Ты же сам сказал! — пискнула Нитха, которая не хотела, чтобы Нургидан отдувался за всех троих. — Ты же говорил, что раньше уж мы драконью чешуйку добудем, чем ты нас, таких зеленых, к гильдейскому испытанию допустишь!
— Я так говорил? — удивился учитель. — М-да, вроде говорил… Так вам бы, паршивцам, не спеша найти заброшенное логово, хозяин которого давно издох! Вы что, головастики бесхвостые, не знаете, что на дракона и десятку воинов идти глупо?
Обычно во время разносов Дайру невидимкой держался за спинами друзей. Но на сей раз верх взяла тяга к точности: