— Такое случается, — попытался утешить меня библиотекарь. — Но лучше не оставляй вещи без присмотра. Теней не любят в академии чаросвет.

— А кого из теней вы знали? — полюбопытствовала я.

— А почему ты решила, что я кого-то знал? — ответил он вопросом на вопрос.

— При первой встрече вы по запаху поняли, что я из Сумерек. Выходит, чей-то запах вы знали очень хорошо.

Библиотекарь усмехнулся, полистал страницы книги, лежащей перед ним.

— Верно, — задумчиво сказал он. — У меня был близкий друг из Сумерек.

— Вы пытались его спасти? — вырвалось у меня. — Вы ведь были там, Расмус. На месте трагедии.

Он поднял голову, и мне показалось, что за темными стеклами очков вспыхнул свет. Я молчала, напряженно ожидая ответа, и мое сердце стучало так громко, что Расмус, верно, мог его слышать.

— Это не тайна, — отрывисто бросил он. — Да, я приехал на место трагедии первым. Пытался помочь, использовал весь свой чаросвет. Выжег радужки полностью. Это могло стать историей героя. Подвигом.

— Вы и есть герой, — возразила я.

Расмус мотнул головой.

— Я опоздал. Все погибли.

Не все. Я осталась. Первый запретил говорить о том, что я из мертвого города, намекая на какую-то опасность. Я не помнила своего прошлого и почти поверила, что моя жизнь началась в таверне тети Рут. Но если бы Расмус Корреган не приехал спасать друга, была бы она, эта жизнь?

— Можно я вас обниму? — спросила я.

На его лице ясно отразилось удивление, но я уже зашла за стойку и обняла библиотекаря.

— Спасибо, — сказала я, отстранившись.

Он явно решил, что я благодарна за помощь с расписанием, не подозревая, что когда-то подарил мне шанс выжить.

— Вообще-то снимать путалку довольно легко, — смущенно сказал Расмус. — Могу научить тебя, если найдешь свободную минутку.

— Найду, — пообещала я. — Но сейчас мне и правда пора. А то опоздаю и на следующее занятие.

А от этого урока зависело многое. Ведь именно учителю, преподающему архитектуру света, я должна подбросить артефакт Первого.

* * *

В пустой аудитории я заняла вторую парту — не так, чтобы слишком назойливо маячить перед глазами учителя, но и не галерка отстающих.

— Вот ты отожгла, тень, — похвалил меня один из парней, заходя в кабинет. — Единственный веселый момент за весь урок. Если б не ты, я б там помер со скуки.

— Рада, что тебе понравилось, — ответила я.

— Профессор Клювдис, — подхватил второй. — Чую, это будет стоить тебе пяти баллов, не меньше.

— А ты и так в самом низу, — сочувственно вздохнула Лекса, заходя следом за ними.

Могла ли она поставить путалку? Почему бы и нет. А может, это сделали мои одногруппницы, оккупировавшие первые парты. Их макушки разных оттенков блонда, от платины до темного золота, то и дело склонялись друг к другу, а после я ловила на себе насмешливые взгляды. Им это казалось забавным. Шутка. А то, что я могла вылететь из академии — пустяки. Даже хорошо — никто не будет мешаться в башне Альваро.

— Я ждал тебя у раздевалок, а потом решил, что ты уже ушла, — повинился Фалько, садясь рядом.

— Ничего страшного, — ответила я.

Иногда полезно пропустить пару ударов. Именно так Фелиция сказала Алефу. Но, может, эти слова предназначались мне?

За кафедрой появился худой мужчина с козлиной бородкой и в зеленом костюме, с аккуратной прической, волосок к волоску, и благородной сединой — не белые, словно выжженные пряди, как у Расмуса, а перец с солью. Я все не могла перестать думать про несчастного библиотекаря, который лишился зрения, пытаясь спасти сумеречного друга. Стоила ли я таких жертв? Пока что я в этом сильно сомневалась.

Все стихли, и профессор Строк — а вовсе не Стручок, как предлагала путалка чуть раньше — начертил на доске схему и, отойдя на пару шагов, горделиво полюбовался своим творением.

— Кто скажет, что это? — спросил он.

— Солнечный рубеж, — с готовностью ответила одна из девушек с первой парты.

— Верно, — благостно подтвердил он. — Совершенное творение человечества. Наш солнечный щит, защита от тьмы, сияющий заслон, в котором вы не найдете бреши.

Я подняла руку. Зря, конечно. Но после разговора с Расмусом я не могла молчать.

— Да? — вопросительно произнес профессор.

— Я бы хотела напомнить про Левые Порожки, — сказала я. — Город, погибший семь лет назад, когда в вашем совершенном щите появилась дыра.

Профессор досадливо поморщился, а блондинки за первыми партами недоуменно переглянулись.

— Вы не знаете? — поняла я, и горло сдавило от обиды. Я обернулась и всмотрелась в лица одногруппников: загорелые, румяные, самодовольные. — Вы вообще в курсе, что тогда произошло? Как один городок в Сумерках остался без света.

— Да, такой инцидент и правда имел место быть, — скорбно подтвердил профессор Строк. — Мы обязательно разберем этот случай на практике и рассмотрим различные варианты, как можно было перенаправить лучи.

— Различные варианты? — спросила я. — Их было несколько?

— Послушайте, девушка…

— Мэдерли, — подсказал Фалько.

— Сработал человеческий фактор, — вздохнул профессор. — Однако сейчас мы изучаем не нерадивость какого-то сумеречного чара, который не смог обеспечить маломальский источник света, а строго выверенные схемы распределения лучей.

— Он не был чаром, — ответила я. — На сторожевой башне в Левых Порожках стоял обычный человек.

— Он наверняка понес наказание, — успокоил меня профессор.

— За что? — искренне удивилась я. — В том, что свет исчез, не было его вины. Погасло зеркало на одной из башен предыдущих рубежей. Но, разумеется, он был наказан. Его сожрали ночные твари. Как и прочих.

— Может, вернемся к уроку? — с надменной усталостью предложила блондинка пепельного оттенка, и мне захотелось дать ей затрещину.

— Прошу прощения, что высказала свое мнение, — ответила я. — Очевидно, в академии чаросвет правда никому не нужна.

— Я так и не понял, в чем именно состоит ваше мнение, Мэдерли, — процедил профессор Строк.

— В том, что ваш замечательный щит никуда не годится, — ответила я.

Я открыла тетрадь и принялась перерисовывать поганую схему с доски, понимая, что провалила задание Первого в самом начале. Я должна была подружиться с профессором Строком, быть может, даже пофлиртовать, проникнуть в его личные апартаменты и поставить артефакт в ящик для корреспонденции. Но придется найти другой способ, потому что дружбы у нас явно не выйдет.

— Итак, схема треугольник, — повернулся он к доске. — Одна из самых простых и эффективных. Запишем углы отражений.

Я конспектировала, но вопросов больше не задавала. Да и профессор Строк старательно игнорировал меня, избегая даже смотреть в мою сторону.

— Ты потеряла кого-то? — тихо спросил Фалько. — В Порожках.

Я пожала плечами, потому что не знала, и это было еще хуже. Я привыкла к размеренной жизни в таверне с тетей Рут и смирилась с положением безродной сиротки. Вроде перекати-поля, которое прибилось к чужому порогу. Но у меня были корни когда-то. Неведомое прошлое грызло щемящей тоской, дышало в спину, и мне отчаянно хотелось рассмотреть, что скрывается там, во тьме.

После архитектуры света мы пошли на историю, и на переменке я успела повторить генеалогическое древо Альваро, так что заняла место, вполне готовая к опросу. Профессор Гильденсторм зашел на кафедру, поприветствовал нас взмахом короткой ладошки, странно похихикивая.

— Я обещал вам опрос по дому Альваро, — сказал он. — Однако сперва обсудим прошлую контрольную. Девушки, кто-нибудь, раздайте работы. Признаюсь честно, вам удалось меня удивить.

Он вытер слезящиеся глаза пальцем, пригладил пушистые брови. Листки с оценками раздали, и лишь я осталась без своей контрольной. Опять какие-то шутки?

— Это так восхитительно наивно! — воскликнул профессор, потрясая еще одной работой, и мое сердце подпрыгнуло от недоброго предчувствия. — Сперва я даже подумал, что это шутка. Вроде путалки, которую так любят студенты. Но нет, никаких чар. Чем пересказывать, я лучше зачитаю. Итак, первый вопрос. Исторические предпосылки разделения мира на светлую и темную половины. Внимание, ответ Мэдерли Эванс.

Кровь прилила к щекам, и я так сильно сжала пальцы, что ногти впились в ладони.

— Если копнуть в глубины веков, пишет нам Мэдерли и, собственно, копает, — с удовольствием начал Гильденсторм, — то темная половина мира ассоциируется с истинно женским началом. А светлая — с мужским. В теологической трактовке там, где встречаются бог-солнце и богиня-тьма, зарождается жизнь. И это логично, — хихикнул профессор. — К сожалению, или к счастью, Мэдерли Эванс не стала углубляться в процесс воспроизводства. Что же она пишет? Безжалостный бог солнце истребляет все живое, а беспросветная тьма рождает чудовищ. Людям же остается узкая полоса, пригодная для существования, где день и ночь находятся в равновесии.

— Слушай, тень, так в тебе, выходит, женское начало сильное? — громким шепотом спросил Дин с задней парты. — Ну, исторически.

— А ты хочешь приступить к размножению? — поддел его приятель. — Шесть дочек, пора начинать.

— Далее Мэдерли Эванс открывает нам глаза на великие дома, — продолжил изгаляться профессор. — Оказывается, чаросвет — это дар бога-отца, посланный им богине-матери в знак примирения. Увы, Мэдерли не рассказывает, из-за чего они поругались. Предположу, что с сильным женским началом найти повод для ссоры не составило труда. Так вот, чары — это лишь слуги, отправленные во тьму, чтобы богиня не скучала во мраке.