— Я всего лишь выполняю свой долг, — ответил я сухо, сделав над собой усилие, чтобы не нахамить в ответ.

Все же женщина только что потеряла сына, может не вполне понимать, что говорит. А еще мне стало стыдно, что я так и не узнал толком того паренька. Видно, слишком высоко летаешь, ингирвайзер, если нет тебе дела до таких вот восторженных мальчиков… Но, пожалуй, пора и откланяться, похоже, мое присутствие раздражает анью Арьяз хлеще, чем красная тряпка быка.

Я поднялся из кресла и вежливо кивнул всхлипывающей женщине:

— За компенсацией можете явиться в любой день в ратушу. Спросите секрета…

Мятый платок полетел на медвежью шкуру, покрывающую пол.

— Нам не нужны унизительные подачки! — взъярилась женщина. — Лучше эти деньги нищим в храм отнесите! Семейство Арьяз способно само о себе позаботиться!

— Хорошо, — холодно сказал я, чувствуя, что сочувствие к этой женщине тает во мне, словно снег под солнцем. — Но вы должны написать отказ.

— Вонючие бюрократы, — прошипела анья.

Вскочив на ноги, подошла к столу и яростно затрясла колокольчик. На звук пришаркал старик-слуга, и хозяйка велела тащить письменные принадлежности. Спустя пять минут злобного молчания, прерываемого лишь скрипом пера, мне в руки сунули документ с размашистой подписью. Я проверил написанное и, дойдя до конца, почувствовал, как во рту стало горько.

— Простите… — Я с трудом сглотнул вставший в горле ком. — Вас зовут Дора Энхель-Арьяз?

— Да, а что? Энхель — моя девичья фамилия.

У меня помутнело перед глазами. Дорой Энхель звали женщину, которая больше тридцати лет назад оставила меня в городском приюте для мальчиков. Я тяжело сглотнул и стал пристально вглядываться в лицо хозяйки дома. Сам не понимал, что хотел там отыскать, может, что-то знакомое, задержавшееся в памяти с младенческих лет? Тщетно. Не уловил даже сходства с собственной физиономией. Разве что волосы…

Скрипнула дверь, и в зал вошел еще один гость. А вот в нем что-то знакомое было — не знаю, чем, но юноша неуловимо напоминал меня в молодости.

— Мама, я только что узнал про Альдо! Это… это несправедливо!

— Дорогой! — Анья кинулась навстречу, уткнулась лицом в плечо сыну.

Он же стал мягко поглаживать Дору по спине и что-то негромко говорить, прислонившись щекой к макушке матери. Меня он заметил куда позже, растерянно кивнул и снова вернулся к своему занятию.

Я почувствовал себя крайне неловко. И от того, что стал свидетелем сцены, не предназначенной для посторонних глаз, и от того, что почувствовал себя лишним в этом уютном семейном гнездышке. Но уйти я почему-то не мог, а только стоял и наблюдал, как жилистая крупная кисть размеренно движется по черному шелку траурного платья.

Наконец хозяйка дома — я даже мысленно не мог назвать ее матерью — успокоилась и отстранилась от своего утешителя. Увидев, что я все еще стою у столика, вздрогнула. Впрочем, быстро взяла себя в руки, вздохнула глубоко и с надменным видом уточнила:

— Что-то еще?

— Простите, а сколько у вас детей? — спросил я, сам не знаю, зачем. И уж тем более не понимая, что хочу услышать в ответ.

Дора нервно дернула щекой, нахмурилась и, бросив на меня короткий взгляд, без промедления ответила:

— Двое. Было…

Что ж, двое так двое. Нутро сковала стужа, и я как никогда почувствовал собственную ущербность. С трудом вышел из оцепенения и даже попытался на прощание быть учтивым:

— Еще раз примите мои соболезнования, анья.

— Сеймус вас проводит.

Неслышно появившийся дворецкий поманил за собой, и, покидая зал, я последний раз обернулся. Женщина снова упала в кресло у камина, и до меня донеслись приглушенные рыдания. Уже в коридоре, принимая из рук Сеймуса пальто, я подумал — плакала ли Дора Энхель, оставляя старшего сына на попечение чужих людей?

За спиной мягко хлопнула дверь, а я, прислонившись к колонне, снова устроил передышку. То ли от пережитого волнения, то ли от болезни, но голова вновь закружилась, и мне пришлось долго ждать, пока пейзаж перестанет нестись бешеной каруселью. Да, пожалуй, до службы безопасности мне сегодня не добраться. Я поднял руку и заслонился от света уличного фонаря. Черная пятерня ощутимо подрагивала, а из колен все никак не уходила противная слабость.

Наконец, собравшись с духом и силами, я добрел до ждавшего экипажа. Велел править в торговый квартал, к моей берлоге. В пути несколько раз почти засыпал, а ближе к дому вдруг очнулся от яркой, точно молния, мысли. Альдо Арьяз, убитый страж, — он ведь мне братом приходился. Сучий потрох, да если бы я знал о том раньше!

И что бы ты сделал, ингирвайзер? Убрал его с передовой? Нянькался или, наоборот, воспитывал из паренька настоящего мужчину? Или что, бросился бы укреплять родственные связи? Да ты и сейчас-то толком понять не можешь, что по отношению к нему чувствуешь! Скорбь? Или это просто тоска от ощущения собственного одиночества?

И мне вдруг подумалось: погибни я не сегодня так завтра, а будет ли кто по мне горевать?

Потом мысли снова начали путаться, и когда я наконец вернулся домой, то просто рухнул на постель, даже сапоги не стянул. И последнее, что я запомнил в хороводе образов, было печальное лицо Роксаны. Наверное, мне хотелось думать, что хотя бы она станет плакать обо мне.

Глава 2

Роксана

Господин Вандебор явился еще до того, как стемнело. Небо только-только начало окрашиваться закатными лучами, а он уже стоял в выделенной мне спальне в расстегнутом сюртуке, с бутылкой вина и двумя высокими фужерами в руке. Я не стала спрашивать о цели визита, хоть и надеялась, что в обществе этого типа мне придется проводить лишь ночи. Ошиблась.

Вдохнула глубже, до краев наполняя легкие воздухом, и с милой улыбкой повернулась к хозяину особняка, в котором мне предстояло задержаться на целую неделю.

— Доброго вечера, анья. Позволите? — спросил Амаль и прошел к столу, чтобы водрузить на него выпивку. Моего позволения, мужчине, разумеется, не требовалось. В конце концов, он тут хозяин.

Вандебор откупорил вино, и по комнате разлился терпкий кисловатый аромат. Опять белое. Неужели нельзя принести что-то другое?

Тем не менее, я с благодарной улыбкой приняла фужер и сделала вид, что пригубила напиток, сама же лишь слегка намочила губы. Амаль, в отличие от меня, одним глотком опустошил бокал наполовину и довольно причмокнул.

Я еще раз внимательно посмотрела на него. Рыжий, лысоватый, лицо не то чтобы полное, но какое-то рыхлое. Глазки — темные буравчики. Да еще в комнате, как назло, светло. Знала бы, что придет, хоть бы окна зашторила.

— Как вам понравился дом? — издалека начал Вандебор, любуясь бликами, что играли на янтарной поверхности напитка в лучах заходящего солнца.

— Я пока не успела все осмотреть. Но то, что удалось, вызывает лишь восхищение, — польстила хозяину.

Он довольно прищурился, будто жирный кот, объевшийся сметаны.

— Уверяю вас, остальные комнаты столь же хороши. Особенно приемный зал — я лично выбирал мебель и занимался расстановкой. — Я представила, как господин Вандебор с пузом наперевес таскает диваны и кресла, и чуть не прыснула со смеху. — А фортепиано! Работа лучших мастеров Антреи. Звучание такое, что… Вы играете на фортепиано?

— Немного, — не стала лукавить я.

— Тогда, возможно, вы исполните что-нибудь для меня? — как-то загадочно протянул Амаль и парой глотков опустошил бокал. Без промедления плеснул еще.

— Возможно… — неопределенно пожала плечами.

Не в моих интересах отказывать. Но отчего-то играть для него не хотелось. А уж для его друзей, перед которыми Амаль наверняка поспешит мною похвастаться, — тем более. Мне вообще не хотелось проводить с ним время. Ни за игрой, ни за другими занятиями. Строить из себя саму вежливость, улыбаться мило, тогда как на самом деле тошнит от одного только его присутствия. И разводить дурацкие светские беседы тоже не было никакого желания.

— Впрочем, вы ведь не для того меня пригласили, — решила сразу перейти к главному.

Все равно это неизбежно. Так уж лучше по-быстрому отмучиться и остаться наконец в одиночестве.

— А вы так жаждете перейти к… делу? — Вандебор мазнул по мне масленым взглядом, и по губам его расползлась пошловатая улыбочка.

— А вы нет? — ответила в том же тоне и сделала большой глоток, все же надеясь, что алкоголь позволит хоть немного расслабиться.

— Что ж… — Мужчина подлил себе еще вина и опустился в глубокое уютное кресло. Откинулся на спинку и широко расставил ноги, в чем мне увиделся явный подтекст. — В таком случае приступайте.

Я непонимающе воззрилась на торговца, не совсем понимая, чего от меня хотят. Мужчина расплылся в порочной улыбке и, вновь присосавшись к бокалу, хрипло попросил:

— Раздевайтесь, анья. Раздевайтесь.

Фух! И всего-то. А я уж грешным делом подумала, что он с ходу ждет от меня откровенных ласк.

Однако даже раздеться оказалось непросто. Сколько раз я это делала перед мужчинами? Уж и не помню. Но еще никогда не чувствовала себя столь отвратительно, как сейчас. Пальцы привычно скользили по мягкому бархату платья, выпуклым пуговичкам, тонкому ситцу нижней рубашки, а я вдруг поняла, что ничем не лучше Лейлы. Только вот та продавалась за деньги, а я — за флакон Кристальной Росы. Хотя нет. Роса — лишь промежуточная цель. Продалась я за совершенно иное… И лишь это хоть как-то успокаивало.