— Это ведомо только Первым Святым [Первые Святые — двенадцать апостолов — создателей Церкви Двенадцатиконечной Звезды.], — одухотворенно ответил доктор.

— Странно. Мне казалось, что людям, связывающим свою жизнь с медициной, больше по душе наука, чем религиозные высказывания, — с долей цинизма отметил Эдриан.

— Вы не религиозны? — Климент де Пероль вскинул брови.

— Религия может ответить на вопросы о душе. Когда мы имеем дело с телом, то лучше обращаться к научным трудам.

— Еще сто лет назад вас бы сочли еретиком.

— Только при условии, если бы вы были священнослужителем, а не доктором. — Эдриан кивнул головой. — Всего доброго, месье.

Не дожидаясь дальнейших высказываний, он направился к выходу, но распахнувшаяся с грохотом дверь заставила его остановиться. На пороге возник полноватый мужчина с пышными усами, заостренной бородой и седеющими каштановыми волосами. Дорогие одежды выдавали в нем состоятельного человека, а пронзительный взгляд напомнил Эдриану кое-кого. Неестественно бледная кожа, впалые щеки и синева под глазами говорили о тяжелом заболевании.

— Что с моим сыном, Климент? — с нескрываемой тревогой спросил вошедший, отодвинув Эдриана в сторону и сосредоточив взгляд на докторе.

После этих слов у интенданта отпали все сомнения. Явился сам граф Маркус де Монклар.

— Лорент сейчас лежит без сознания, Маркус. Мы оказали ему помощь. Весьма своевременную.

Климент де Пероль обращался к графу достаточно фамильярно, из чего интендант сделал вывод: либо мужчины дружны, либо являются родственниками. Врач сказал, что юношу сейчас лучше не тревожить.

— Содействие месье Леклерка оказалось весьма кстати. — Доктор указал на интенданта. — Оказанная им помощь и быстрота, с которой он привез мальчика, заслуживают отдельной похвалы.

«Ох ты, а мне лично ты ничего такого сказать не захотел. Но перед графом, я смотрю, само благородство».

Эдриан сощурился, не обронив ни слова.

— О, месье Леклерк, — радушно обратился к нему граф. — Это о вас говорила Стефани. Вы — наш новый интендант жандармерии.

— Месье. — Эдриан склонил голову, а сам принялся обдумывать, как и когда девушка успела рассказать о нем отцу. Неужели она не сдержала слово и бросила Чинвенду на дороге? Долго же ему теперь придется разыскивать слугу, которого могло занести куда угодно.

— Стефани сопроводила вашего слугу. По дороге в город она встретила нашего учителя фехтования и рассказала ему все. Это он доложил мне о случившемся.

— Рад слышать, месье. — Эдриану больше не нашлось, что сказать, но скрыть улыбки он не смог. Его, несомненно, радовало то, какое замешательство вызвали на лице Климента де Пероля слова графа. И это зрелище пролилось сладким медом на его удрученный после разговора с доктором разум.

— Климент, оставьте нас двоих, — обратился господин де Монклар к виконту де Перолю, и тот не заставил себя ждать. Бросив напоследок полный недовольства взгляд в сторону интенданта, он ушел.

«Ревнует к графу», — пронеслось предположение в голове Эдриана.

— Право, не знаю, как вас благодарить, — начал господин де Монклар, жестом предлагая интенданту сесть.

— Не стоит. Я сделал то, что должен был. — Эдриан опустился в небольшое кресло, а граф расположился на жестком диване.

— Не надо, месье. Не принижайте ваши заслуги. В наше время великодушных людей мало, еще меньше тех, кто готов действовать, а не говорить о благородстве. — Граф улыбнулся. — Иначе преступления совершались бы намного реже.

— Весьма наблюдательно, — едва кивнул Эдриан, которому нравился ход мыслей собеседника, к тому же в его речах не слышалось свойственной аристократам напыщенности.

— И все же, — деловито проговорил господин де Монклар, — как мне отблагодарить вас? Я готов исполнить любую вашу просьбу.

«Так уж и любую?»

Эдриан изогнул брови и слегка улыбнулся.

— Отдадите за меня вашу дочь? — не смог удержаться он от шутки и сразу пожалел о сказанном.

— Я… — От растерянности граф хватанул ртом воздух. — Она…

— Простите глупца за дерзость. — Интендант жандармерии низко склонил голову в знак покаяния. — Это недостойная шутка. Я не должен был такое говорить вам. Прошу, примите мои извинения.

— Нет-нет, шутка вполне смешная. Особенно… Если бы вы еще понимали, чего просите, — господин де Монклар тихо засмеялся.

Теперь пришла очередь Эдриана недоумевать.

— Моя дочь не из робкого десятка. — Граф прочистил горло. — В хорошем смысле. Человек, который решится связать с ней жизнь, должен обладать поистине титанической волей и терпением, чтобы обуздать ее нрав. Поэтому кандидат на это право должен отдавать себе отчет в своих силах.

Повисло неловкое молчание, во время которого интендант жандармерии прочитал на лице собеседника сожаление о проявленной откровенности.

— Когда я вышел к ней из леса, она собиралась меня пристрелить.

— Если бы она действительно собиралась это сделать, то вы бы здесь не стояли, — усмехнулся господин де Монклар. — Моя дочь очень хороша в стрельбе. Ей почти нет равных.

Граф говорил с гордостью, и Эдриан учтиво улыбнулся. Он не верил, чтобы Стефани могла выстрелить в него. Она не походила на человека, который хладнокровно совершил бы такой поступок.

— Превосходно стрелять в мишень и стрелять в человека — не одно и то же, — с улыбкой заметил интендант. — Но мне удивительно слышать, что у дочери графа имеется подобный навык. Это весьма… необычно.

Эдриан решил не скрывать своего изумления. В Стефани действительно было что-то необыкновенное, что выделяло ее среди всех юных мадемуазель, с которыми мужчине случалось знакомиться.

— Вы прибыли к нам из столицы?

— Да, после Академии я служил в городской жандармерии Лормона [Лормон — столица королевства Луария.].

— Будет любопытно узнать последние новости о столице. — Граф поднял указательный палец и взмахнул рукой, словно его осенила мысль. — Ладно, месье, не смею вас больше задерживать. Вы явно устали с дороги. Да еще совершили такой вояж. Мы обязательно вернемся к разговору о благодарности чуть позже. Может, за ужином?

— О, прошу…

— Не надо делать меня обязанным. Я деловой человек, привык расплачиваться по счетам, — мягко ответил господин де Монклар.

На этом мужчины распрощались. Эдриан покинул госпиталь, обдумывая произошедший разговор. Он подошел к Нуару и тяжко вздохнул.

«Надо было промолчать и попросить золотых монет. А я, как всегда, затеял шутки шутить».

Мужчина еще какое-то время стоял, поглаживая черную гриву своего скакуна. В мыслях вертелось, что он проявил большое нахальство, попросив у влиятельного графа руку его дочери, пусть и в виде шутки. Но еще сильнее беспокоило его то, что он не получил прямого ответа: ни отказа, ни согласия.

* * *

По дороге к Сент-Пьеру Стефани встретилась с остальными членами поискового отряда. Многие разволновались, увидев рядом со своей госпожой незнакомого темнокожего мужчину. Но девушка не придала этому никакого значения. Она представила слугу Эдриана и объяснила, что случилось.

Было решено, что часть отряда отправится на поиски сбежавшего Пиля, другие пойдут к опушке, где лежали останки Вента. Учитель фехтования хотел уговорить Стефани отправиться к отцу в шато и рассказать о произошедшем, но девушка не согласилась. Она дала слово и не собиралась его нарушать, поэтому вместо нее к графу отправился учитель.

Почти весь путь спутники проделали в молчании. Девушка не очень хотела разговаривать. Ее разум захватывали мысли о брате, о его ране и о том, что же случилось с ним на самом деле. Камердинер же выглядел угрюмым и задумчивым.

Не могло быть сомнений, что на Вента напал дикий зверь, обладающий немалой силой. Брат отделался всего лишь ударом в грудь. Причем досталось ему от коня, а не от лесного хищника.

«Почему зверь не тронул Лорента?»

Стефани попыталась предположить, какое животное побрезговало бы человечиной ради конины. Но при мысли, что на опушке она могла найти растерзанное тело брата, живот скручивало в тугой узел. Ее затошнило от подступившего страха. Паника давящей волной ударила в лицо, и она взволновано огляделась. Мысль о кровожадном хищнике пробрала до самых костей, и девушка словно ощутила на себе тяжелый взгляд.

— Что с-с вами, госпо-ожа? — поинтересовался Чинвенду, заметив беспокойство провожатой. Он почему-то растягивал некоторые буквы в словах. Мужчина ехал верхом на рыжей кобыле, ведя за собой груженную вещами лошадь такой же масти.

— Да так… — Поначалу Стефани отмахнулась, а потом подумала, что с камердинером вполне можно поговорить о случившемся. — Размышляла о том, кто мог так расправиться с конем.

— Да, госпо-ожа, странно это для этих мест. — Мужчина облизал пухлые губы. — Вот на родине такое встречалось.

— И что это было? — встрепенулась девушка.

— Стая гиен. Они бросаются в лицо-о. Разрывают жертву на куски.

— Но здесь не водятся гиены.

— Поэтому и странно, госпо-ожа.

Стефани потянула повод Боны и ощутила тянущую боль в руке, по которой ударил Эдриан, чтобы выбить пистолет.

— Боли-ит?

— Немного. — Девушка потерла ладонь и подумала, что хоть кто-то поинтересовался ее состоянием. — Ваш господин всегда так осторожничает?

— Да, госпо-ожа. Не обижайтесь на него. Служба сделала его нервным. — Чинвенду дернул поводья груженной вещами лошади, чтобы та шла быстрее.