В нашем классе было восемь девочек. Четыре пары, нас так всегда выстраивали. И в сентябре тоже.

Эрик уже жил у нас в доме, а я так и не могла вспомнить: как он в него вошел? «Ну что же ты? — удивлялась мама. — Помнишь, в прихожей тапочки найти не могли…»

И кот его сразу признал.

Почему я не кинулась к ним? Не стала орать, не потребовала, чтоб мама прочитала почту, — ее ведь тоже, наверное, спросили, куда папа делся.

Может, если бы я не слышала маминого голоса на лестнице, я бы так и сделала.

— Вот так оно получается… — закончила я рассказ.

Мы с Эриком сидели в гостиной. С утра я заявила, что чувствую себя все еще плохо. Прогуливать я не любила, поэтому мама мне поверила. Поохав и всучив мне болеутоляющую таблетку, она умчалась на работу. Этого я и ждала. Но сначала полезла в компьютер. Отец в Риге так и не появился, даже не позвонил.

— Где папа? — спросила я.

Эрик пожал плечами.

— Поверь, я его не трогал. Наверное, собирает бумаги для суда.

Верить или нет, я не знала.

— Кто ты? — шепотом спросила я.

— Твой отчим. Муж твоей матери. Тот, кто вас любит, — был ответ, — и хочет, чтоб у вас с мамой все было хорошо. Тебе этого мало?

— Мало. Я не хочу вранья.

Мы помолчали.

— Мама знает? — спросила я дрожащим от слез голосом. Сдержаться было очень трудно.

— Ей все равно. Она получила то, чего хотела.

— Она получила подделку. Не ходила она ни на какую керамику, ты же знаешь! Ей хотелось нормальную семью, а ты…

— Дина, — мягко отозвался Эрик, — это ее желания, я их исполняю.

Я вдруг увидела, что глаза у него без белков и без зрачков. Два ярко-голубых светящихся пятна.

— А я?

— А чего не получила ты? Дом, друзей, игрушки…

— Как ты не понимаешь! — я уже орала. — Оно не настоящее!

— Ты уверена?

Тут в разговор вмешался Бармалей — уселся напротив меня и требовательно замяукал: прекрати! Он не терпел, когда повышали голос.

— Вспоминай хорошенько, — говорил Эрик, и я вспоминала мокрое зеленоглазое существо у себя на ладони, наши с Полиной игры, карусели, мороженое, поездки на море. Что из этого было правдой, а что набил мне в голову этот белобрысый тип? Мой отчим. Муж моей мамы. Которая его обожает, которой он дал другую, лучшую жизнь. Она стала такая красивая…

— Это вранье… — пробормотала я не так уверенно. — Мама говорила, что никаких кошек…

— Может, это она про вторую? Ты ведь второго кота хотела?

Точно! Я тогда увидела рыжего котенка в ветеринарке и загорелась. «Дина, — грустно сказала мама, — меня на тебя-то не хватает, а кошка ведь живая…»

Вторую, конечно, вторую!

— Нет, — покачала я головой, — этого не было.

— Но ты получила кота. Вот он, смотри, — живой и наглый.

— Не хочу…

Я запнулась. Бармалей и правда был живой. И любила я его так, словно и впрямь приволокла домой шесть лет тому назад.

— Я не так хотела, — беспомощно отозвалась я.

— Чего же хотела ты?

— Семью… — Я чуть не плакала. — Кота тоже, но чтоб все по-настоящему, в дом принести, познакомиться. Играть на сцене хотела сама…

— С театром я тебе не помогал, — вскинул руки Эрик.

— Спасибо!

— Семья… — задумчиво протянул он. — Разве то, что у тебя есть, — плохо?

— Это лучше всего, — призналась я, — лучше того, что было… Но я хотела…

— Так чего же? Говори.

— Мне нужен отец… — выдавила я наконец из себя. — Отец, а не отчим. Извини.

Наступила тишина. Нарушил ее Бармалей, который принялся когтить мебель. Мы его даже не шуганули.

— Ты уверена? — спросил наконец Эрик.

Мне совсем не было страшно, хотя сейчас он выглядел очень странно — волосы стали еще светлее, хотя, казалось бы, куда, а глаза сияли так, что он, наверное, смог бы осветить ими небольшую комнату.

«А мама? — подумала я. — Она-то чего хочет?» Эрик ждал ответа, я облизала губы и кивнула.

— Да.

— За это придется заплатить.

— Чем? — вскинулась я.

Он вздохнул.

— Ты не узнаешь. Может, это и к лучшему.

— Ты… уйдешь?

Я не на шутку испугалась разговора с мамой. Ей-то как объяснить? Она примчится — нарядная, радостная, красивая. Будет думать, что муж ждет ее с обедом. Он ведь правда никуда не уходит, разве что в магазин или кого-то из нас отвезти… машина у него тоже есть, дорогая. И ремонт сделали быстро.

«К черту ремонт, — мысленно повторила я, — к черту камин! К черту дорогую машину!»

Полина! Ее тоже к черту?

Но она же друг! Отличный, настоящий друг, каких поискать.

А Бармалей? Он останется или нет?

— Кто ты? — спросила я шепотом. — Или что?.. Ты уйдешь, все исчезнет?

— Тебя это не должно волновать, — Эрик говорил спокойно и ласково, — ты высказала желание. Теперь я его исполню…

— Но…

Эрик собирался сказать что-то еще, но его прервал грохот. Бармалей вскочил на каминную полку и зацепил злосчастную маску.

Мама расстроится!.. О чем я, мама никогда этого не лепила!

— Ты хотела отца, — донеслось до меня, — хорошо. У тебя будет отец.

Осколки разлетелись по комнате. Прямо мне под ноги упал кусок красной ухмылки.

И все кончилось.

— Бармалей, — грустно сказала мама, — ты негодяй.

— Как назвали, — отозвался папа. — Надо было Ангелом называть.

Мы с ним принялись собирать осколки. Из соседней комнаты раздался возмущенный вопль — грохот разбудил сестренку. Мама рванула ее укачивать и укармливать.

— Кстати, — меланхолично спросил папа, — ты почему не в школе?

— Плохо себя чувствовала.

— Угу. А если честно?

— Если честно, просто устала… Пап, ты маме только не говори! Честное слово, я так часто делать не буду.

— Если бы сказала «больше не буду», не поверил бы! — рассмеялся он. — Ладно уж. Только правда, чтоб в привычку не вошло…

— Да у нас сегодня ничего серьезного. И математичка болеет.

Вошла мама, держа на руках сестричку. Малышка таращилась на нас голубыми, как незабудки, глазищами, и я в который раз позавидовала ей, что она удалась в папу. Хотя волосы мне больше нравились мои, рыжеватые, как у мамы. Отец-то у нас белобрысый, словно перекисью покрашенный. При этом смуглый, а ресницы — словно инеем покрыты.

На телефон упала эсэмэска от Полины: «Болеешь или прогуливаешь?» И смайлик.

«И то и другое», — набрала я.

«Зайти-то к тебе можно?»

— Пап! Мам! Ко мне Полина хочет зайти! — закричала я.

Мама поморщилась:

— Тихо, сейчас мелкая опять митинговать начнет. Гостей принимать ты здоровая, а в школу — никак?

— Это уж как водится! — рассмеялся отец.

Возражать они, разумеется, не стали, но взяли с меня обещание, что уроки мы тоже делать будем.

Сделаем, а как же. Если успеем — в очередной истории, которую мы сочиняем, героиня попала в плен, надо выручать. А Полина говорила, что уже нарисовала еще одну картинку. И вообще, будет нам чем заняться.

А на Казюкас [Казюкас (ярмарка Казюкаса) — ежегодная ярмарка, которая проводится в Вильнюсе в ближайшие к Дню святого Казимира (4 марта) выходные. Ярмарка занимает несколько улиц и площадей в Старом городе, праздник длится три дня.] Ясеневы из Риги приехать обещали, Лена говорила, ее папа хочет серию фотографий сделать. Вот тогда уж повеселимся…

Сценарист

Когда-то давным-давно, лет в пять, а то и раньше, Даша думала, что кино снимают очень просто: пристраиваются за кем-нибудь с камерой. Было чертовски обидно — у других в жизни случалось что угодно, хоть полет на драконе, хоть путешествие на парусном корабле, а у нее только дом да детский сад.

Вечерами Даша выбиралась из кровати и подглядывала сквозь щелястые дверные доски в гостиную. Экран отсюда был виден хорошо, но актеры только раскрывали рты и ничего не говорили — мама верила, что Даша спит, боялась ее разбудить и смотрела кино в наушниках. Никаких приключений там не было — просто взрослые разговоры, беготня и иногда драки, но маме нравилось. Даже про больницу как-то смотрела и хохотала — Даша и подсматривать-то не стала. Она боялась уколов.

Из-за этой больницы она себя и выдала — увидела камеру под потолком поликлиники и простодушно спросила: а что, их с мамой тоже в кино покажут? И то, как она сопротивлялась, когда кровь из пальца брали, увидят все?

Мама сначала не поняла, потом расхохоталась и объяснила, что все не так, кино снимают специально и там был не настоящий врач, а просто актер, как и в театре.

— Или как ты на утреннике, помнишь, зайцем была?

Истории в кино тоже не настоящие, их придумывают люди, которых мама называла сценаристами.

— Сценарий пишут точно так же, как книжку, — втолковывала мама, — а потом актеры разыгрывают то, что там написано.

Она продолжала еще рассказывать, а Даша думала: ведь и те истории, в которые так хотелось попасть, на самом деле — выдумка. Почему-то она даже не разревелась, да и разговор вскоре перешел на будущие праздники и мороженое.

Мама повесила на дверь плакат — теперь щели были закрыты и смотреть кино по вечерам не получалось. Вскоре сделали ремонт и поставили новую дверь. Даша не расстроилась — подглядывать все равно расхотелось.

Теперь вечерами она просто лежала в кровати и думала. Мечтала, вспоминала день, тихонько разговаривала с игрушками. Сны приходили не сразу. Тяжелые и неторопливые, усаживались рядом с кроватью, вздыхали, долго вытаскивали из рюкзаков и пакетов что-нибудь подходящее, то, что будет сниться этой ночью.