«Ну вы скажете! Как будто мы с ребенком не гуляем!» Гуляете, конечно. Лет до трех на коляске с пятиточечными ремнями, как бы чего не вышло. Потом за ручку по парку лет до восьми, одному ребенку сейчас гулять опасно. В день часа два гуляем, да. «Сверстники? Да как-то нет их в нашем дворе…» А теперь еще раз читаем предыдущую поэму про развитого без специальных занятий Петю. Вообще неважно, рожден ли он путем кесарева сечения либо естественным образом и сосал ли он бутылку или материнскую грудь. Все вредности раннего возраста были скомпенсированы. Вот так просто. Двором. Целыми. Днями. Двором — и сложнейшими для современных детей подвижными играми и играми с правилами. Сколько таких знает ваш ребенок? Прятки? Стоп-земля? А сколько знаете вы? Лично я навскидку особо не утруждаясь, пару десятков назову. Если подумаю — еще десяток выжму. А нейропсихолог штук пятьдесят знает. И будет ими вашего ребенка компенсировать. Корригировать.

Что такое сам этот термин — компенсация? В медицинском смысле — уравновешивание, выравнивание наступивших в организме патологических расстройств. Ребенок родился и в процессе родов травмировался. И эта травма либо выровнялась, либо нет. Так вот, обычные дворовые игры на свежем воздухе прекрасно выравнивали. Качественно, эффективно. Сейчас этот механизм сломан, компенсации не происходит, нарастает декомпенсация.

Что же такое декомпенсация? Нарушение нормального функционирования организма, наступающее вследствие исчерпания возможностей приспособительных механизмов к патологическим изменениям. Патологические изменения есть — а возможностей для их компенсации нет. Гиподинамия и дефицит общения, характерные для большинства современных детей, эти приспособительные механизмы уничтожают в буквальном смысле на корню.

Поколение современных детей — декомпенсировано. Всё, целиком. За редчайшим исключением. Последствия декомпенсации у всех разные, не всегда катастрофические. Кто-то всего лишь в строчку во втором классе попасть не может. Ну а кто-то…

Депривация. Пластиковый плен и сенсорное голодание

Хорошо, эти наши декомпенсированные дети — все же как проявляются их проблемы? И вот эта статистика выше — она про аутизм? Но он же врожденный, при чем тут декомпенсация? Вы предлагаете исцелять аутизм дворовыми играми?

Вернемся к главе про детдомовских детей и Джона. Все подряд дети в детских домах — не аутисты, но имеют аутичную картину поведения. Такую же картину продемонстрируют и описанные в педагогической литературе дети-маугли — дети, выращенные в изоляции от других людей. Похожие реакции могут проявлять тяжелобольные соматически дети, видящие вокруг себя в основном больничные стены. Мимикрируют под аутистов и дети нового цифрового мира. Все это — маски. Не истинный аутизм. Впрочем, не очень-то и маски, скорее, пластические операции. Личность меняется, и не всегда обратимо. Но при этом такие состояния — не истинный врожденный аутизм, который, без сомнения, есть и который, разумеется, не от телевизора развивается. Почему же именно в аутизм скатываются? Почему не во что-то еще?

Знаете, если меня спросить, я бы все эти состояния, как истинные, так и нет, не аутизмом бы называла, а чем-нибудь вроде недифференцированной задержки развития. В самом деле: приводят ребенка, например, пяти лет. Какие жалобы? Не говорит, не понимает, под колеса машины уверенно шагает, в окно седьмого этажа уверенно стремится, играет кастрюлей с крышкой, у других детей игрушки отнимает… Кого мне описали сейчас? А нормального ребенка. Возрастом этак год. Максимум полтора. Почему это состояние мы называем аутизмом, мне лично понятно не очень. Задержка развития.

...

Аутизм — вещь достаточно конкретная, корень ее понимания лежит в самом названии. Autos (лат.) — уход в себя. Человек в себе, человек вне мира. А ведь чаще всего дети с отставанием в развитии вполне себе в этом мире бывают. Вот только на уровне, возрасту не соответствующем. У аутизма есть четко прописанные диагностические критерии, составляющие так называемую диаду — две большие группы симптомов. Первая — нарушение социального взаимодействия, вторая — странные интересы и поведение. Пятилетний ребенок признает только маму и с удовольствием весь день собирает и разбирает пирамидку — странно? Для пятилетнего — безусловно. А для годовалого? А для него — нормально. Кто этот ребенок не по возрасту, а по сути? Пятилетка или годовалый? Если годовалый, весь, целиком — почему мы называем это аутизмом? Задержка развития.

Я не хочу сейчас вдаваться в юридические тонкости, но ключ к пониманию, почему в аутизм, как в печку, кидают все случаи нарушений в развитии вообще, лежит, скорее, в этой плоскости, чем в какой-либо другой. Аутизм, во всяком случае в России, более удобен, чем какая-нибудь олигофрения — приговор, который не подлежит снятию. И инвалидность положена, но в то же время и надежды на цензовое образование остаются. А маленьких попробуй разбери, аутизм или маска, подаренная депривацией. Или маска чего-то более серьезного. Лет с пяти уже понятней становится. Ранее — ну пусть аутизм. Назвать как-то надо. Подрастет — может, удастся снять маску вместе с диагнозом. А может, и нет.

Что такое декомпенсация, мы поняли. А что еще за новое слово прозвучало — депривация?

Слово это происходит от латинского deprivatio — «потеря, лишение». Лишить можно разного — эмоционального отклика от матери, например. Именно от такого вида депривации страдают дети в детских домах, но эту тему мы уже затронули. В данной главе нас будет больше интересовать депривация другая — сенсорная. То есть недополучение информации различными органами чувств. Но как у эмоциональной, так и у сенсорной депривации последствия одни — нарушение высших психических функций, отставание в развитии.

Эксперименты, связанные с сенсорной депривацией, проводились и проводятся как на животных, так и на людях. Сравнивали контрольные группы животных — одна выращивалась в богатой стимулами среде, другая — в ограниченном пространстве. Животные из первой группы демонстрировали лучшую приспособляемость, более быструю адаптацию, решали гораздо более сложные задачи эксперимента. Проводились и анатомические исследования, которые выявили, что кора головного мозга у животных, находившихся в сенсорно богатой среде, была толще, кровоснабжалась лучше. Короче, животные из первой группы были умнее. Из второй же мало того, что затруднялись в прохождении любого лабиринта, так еще на досуге лапы до голой кожи обсасывали и от любого изменения шарахались. Чем не аутичная симптоматика?

Некоторые эксперименты на людях подсказала сама жизнь. Полярники на арктических станциях, живущие месяцами в полной тишине либо однообразном шуме вьюги, часто страдают от тревоги, переходящей в депрессию. Распространенность психических заболеваний на Крайнем Севере, в условиях полярной ночи, на 40 % выше, чем в средней полосе. В космонавты и подводники не зря берут самых психически устойчивых — сенсорная депривация такого уровня вполне способна привести к катастрофическим для организма последствиям.

...

Специальные эксперименты на людях по резкому обеднению сенсорной среды приводили к похожим результатам — уже через несколько часов испытуемым не удавалось ни на чем сосредоточиться, мысли буквально рвались в голове, развивалась повышенная раздражительность или, наоборот, подавленность. Даже после окончания эксперимента в течение суток нарушения внимания и мышления у человека сохранялись. Если эксперимент продолжался — возникали галлюцинации, апатия, обездвиженность.

Вывод из этих экспериментов, как жизненных, так и специально организованных, очевиден. Любое живое существо, человек в том числе, базово нуждается в насыщенной сенсорными стимулами среде. Он должен видеть, слышать, обонять, осязать, двигаться, сохранять равновесие, чувствовать вкус.

Ну и в чем проблема? Мы детям глаза не завязываем и уши не затыкаем, разнообразно кормим, ходить и бегать не запрещаем. Почему у них депривация-то?

Потому что ребенку нужно больше, чем нам. Потому что его головной мозг, в отличие от нашего, только формируется, и формируется он путем установления связей между разными его отделами. Увидел — услышал — добежал — достал — ощутил — облизал… Как огонечек на бикфордовом шнуре, пошел из отдела в отдел сигнал — от зрительного в слуховой, из слухового в тактильный… Мы это яблоко тысячный раз в жизни видим, лиши нас яблок на годы — помнить будем. И цвет, и запах, и вкус, и круглую тяжесть в руках. Наш мозг от этого воспоминания не вырастет, но и не усохнет. У ребенка же, ограниченного в познании мира через анализаторы, целостный образ этого самого яблока не сформируется, связи прервутся, мозг недополучит энергии.

Конец ознакомительного фрагмента