Эмоции обрушились с такой мощью, что заболело в груди. Я прислонилась к холодному стволу дерева, пытаясь справиться с лихорадочно скачущими мыслями и уговаривая себя быть благоразумной. Но сложно быть такой, когда кажется, что в мире мертвых кто-то словно подкрутил бегунок насыщенности, в несколько раз ослабив чувства, а сейчас они вернулись.

Я дома.

Там, где выросла. Там, где была счастлива. Там, где есть что-то, помимо проклятого города-замка, в недрах которого скрывается тьма.

Я с наслаждением провела по шершавой коре дерева и вслушалась в утреннее щебетание птиц. Как этого не хватало! Я недооценивала тоску по миру, в котором есть природа. По возможности вдыхать ароматы леса и воды.

А ведь мне стоит лишь спрятаться, пропустить время возвращения и…

И что?

Потерять память, превратиться в одну из городских сумасшедших? Чтобы потом Селин снова отправили меня убить? А может, душа, перешедшая в немагический мир, лишается не только памяти, но и возможности вернуться? И оказывается запертой на Земле в мучительном бессмертии, наблюдая, как сменяются эпохи?

Это выглядит не так уж привлекательно.

— Будь благоразумна, Аида, не наломай дров, — сказала я себе.

И твердо решила: я вернусь. Вернусь сюда прежде, чем истечет срок, вернусь в Мортрум и свою комнату в особняке Вельзевула. Продолжу учиться быть стражем и попытаюсь найти в себе страстное желание стать лучше, чтобы попасть в Элизиум.

Но я должна попрощаться.

Жаль, у куртки Дэваля не было капюшона, но я добавила к списку прегрешений еще одно и стащила у зазевавшегося паренька, что выделывал трюки на самокате на пустыре у леса, бейсболку. Вряд ли кто-то в городе меня узнает: я давно перестала со всеми общаться, а мачеха сейчас наверняка была на работе, но все же поставила себе задачу-максимум: не стать мертвой девушкой, разгуливавшей по улицам. По крайней мере, в прессе и соцсетях.

Я знала, что сделаю. И понимала: Самаэль не погладит по головке. Если кто-то узнает, я отправлюсь в Аид раньше, чем успею мяукнуть. Но кто узнает, если Дэваль разыскивает беглую душу, а больше здесь никого нет?

До катка, где я провела большую часть детства, было около получаса ходу. Пришлось долго прятаться в тени деревьев поодаль, прежде чем двери ледового дворца откроются для посетителей. Ни у кого не вызвала вопросов девушка в мешковатой куртке, проскользнувшая через холл к раздевалкам.

Каток относился к кампусу, и лишь по этой причине за мной продолжали держать шкафчик для спортивной формы и коньков. Существовала высокая вероятность, что после моей смерти шкафчик освободили. Но я была готова поспорить на любимый лимон — никто не вспомнил о шкафчике мертвой девушки. Вряд ли в колледже вообще кто-то знает, что я мертва. К началу нового семестра позвонят мачехе, чтобы сообщить об отчислении, и дежурно выразят соболезнования.

Но все же рука дрожала, когда я набирала код. То ли потому, что я боялась, что шкафчик не откроется, то ли потому, что, наоборот, надеялась на это. Удивительно, как тот, кто декларирует абсолютное равнодушие к окружающему миру, вдруг с горечью понимает, что миру было плевать на него в ответ.

Замок приветливо щелкнул, и в следующую секунду я уже смотрела в прошлое.

Это оказалось тяжелее, чем я себе представляла. Особенно фото на внутренней стороне дверцы. Мое первое соревнование. Я заняла четвертое место с отрывом от третьего в пару десятых балла. Не попала на пьедестал, и тогда это казалось величайшей трагедией.

Тогда папа дождался, когда пройдет церемония награждения, поставил меня на верхнюю ступень и сказал, что хоть медаль я сегодня и не взяла, все же стала первой — только из Даркблумов.

— Никто и никогда в нашем роду не участвовал в таких соревнованиях, малышка. Никогда еще мы не добивались такого успеха. Каждый из Даркблумов боролся за то, чтобы мы с тобой оказались здесь. Даже четвертое место — это огромный успех, потому что еще каких-то двадцать лет назад девочки в нашей семье не могли и мечтать о том, чтобы выйти на профессиональный лед. А мы с тобой смогли. Я заработал для тебя эти тренировки, а ты пахала, чтобы стать лучше, чем двадцать три участницы, понимаешь? Осталось всего три шажочка — и ты на вершине.

Разве я могла подвести род Даркблумов? Могла не стать лучшей?

Так мне казалось. Лишь после смерти отца это восхождение на вершину показалось бессмысленным.

Горы тетрадей, пачки шоколада, стаканчик из-под кофе — я не была образцово опрятной студенткой. Но все эти напоминания о прошлой жизни, в которой существовали пластиковые пакеты и трубочки, меня не интересовали. На самой нижней полке, прислоненные к стене, лежали они.

Коньки.

Купленные за год до смерти папы, изношенные многочисленными тренировками, изрезанные прыжками. Почти развалившиеся — у профессиональных фигуристов редко бывает иначе.

Конец ознакомительного фрагмента