— У вас с ласточкой служебный роман, — улыбаюсь я.

— Да-да! Это мой любимый фильм!

— И мой! — радуюсь я. — Я его почти наизусть знаю. «По пятьдесят копеек, Новосельцев, сдавайте. На венок и на оркестр. — Если сегодня еще кто-нибудь умрет или родится, я останусь без обеда». Или вот: «Возьмем, к примеру, опята. Они растут на пнях. Если придешь в лес и тебе повезет с пнем, то можно набрать целую гору пней… ой, опят…» Я смеюсь и продолжаю игру в цитаты: «Грибы вас мало интересуют, я так понимаю… — Правильно понимаете. — Ягоды не интересуют? — Только в виде варенья. — А стихи… В виде поэзии… как вы к ним?»

Дедушка улыбается. Говорит:

— Меня вчера муха укусила.

— Да. Я это заметила, — говорю я.

— Или я с цепи сорвался.

— Это уже ближе к истине.

Мы с дядь Толей вдвоем хохочем.

— Никогда не цитировал «Служебный роман» по ролям!

— И я никогда. А вот эту финальную фразу помните? «Куда едем? — Прямо!»

Я с удовольствием смотрю на дедушку, говорю проникновенно:

— Здорово, что вы не унываете.

— Уныние — это грех! — Дядь Толя наставительно поднимает палец. — А вы почему ко мне сели, Оль? Пожалели?

— Нет, ну что вы! Мы к метро спешим просто.

Он смотрит на меня внимательно. Мы стоим на светофоре. Я не отвожу глаз.

— Ты добрая, Оля. Спортсменка, комсомолка и просто красавица. И мне все про тебя понятно. Я так давно не возил красивых. И добрых. А поэтому я денег не возьму. Так и знай.

— Хорошо, дядь Толь, — легко соглашаюсь я. Он тормозит у метро. Там стоянка запрещена. Я велю сыну быстрее выйти из автомобиля, а он замешкался с ремнем.

— Будете у нас на Колыме, милости просим, — говорит мне дедушка в окно.

— Нет, уж лучше вы к нам! — смеюсь я в ответ.

Дядь Толя замечает тысячу рублей на сиденье и меняется в лице.

— Тут деньги выпали, Оля, деньги…

— Вы чудесный человек, дядь Толь. А ваша ласточка — самое лучшее такси на свете. Я так душевно давно не ездила. И это дороже денег, поверьте. Берегите себя, дядь Толь. И ласточку свою берегите, — говорю я, и мы с сыном машем ему в окно.

Он порывается выйти, но сзади сигналит нетерпеливый автобус, а мы с сыном убегаем, спускаемся в метро, ему нас не догнать, и дядь Толя, шутливо погрозив мне пальцем, вынужденно трогается с места. Я бросаю прощальный взгляд на «Волгу». На заднем стекле значок инвалида. Номер «К 420 ОВ». Старенькая, серая, раздолбанная. Курсирует по району Зябликово. Если вдруг встретите дядь Толю на ласточке, друзья, помните: вам куда-то срочно надо! А мы с сынулей бредем домой от метро. Болтаем про то, что такое уныние и что такое грех. И зачем нам так срочно надо было ехать к метро…

Волчонок

Ночью позвонили с плохими новостями: нашу дачу ограбили. Мы, невыспавшиеся, рано утром поехали оценивать масштаб бедствия.

Муж сосредоточенно вел машину, я грустила, смотрела на по-весеннему бесснежные поля, проносящиеся за окном, и вспоминала…

Грабили наши дачи бессистемно, но регулярно. Перед Новым годом кто-то обязательно получал «подарочек».

Мы так вообще отличились семь лет назад. Нас тогда не просто ограбили: воры неделю прожили в нашем доме на полном пансионе: спали в наших постелях, жгли наше электричество, ели наши консервы, грелись нашими обогревателями.

Так как залезли они через окно второго этажа, на котором не было ставень, то ходить в туалет, который на улице, было неудобно. И они — догадливые — чтобы не гадить там, где живут, испражнялись в наши кастрюли, накрывали их крышечками и относили на второй этаж, чтобы не воняло.

Когда пустые «горшки» закончились, воры поняли, что all inclusive подошел к концу, красиво, «как было», застелили кровати и ушли через окно второго этажа, прихватив велосипед. Добрые такие ребята.

Той весной нам пришлось делать ремонт, покупать новую посуду, матрасы и постельное белье… Летом к нам в гости приехали друзья на шашлыки.

— Какая у вас чистенькая, новенькая дача! — восхищались они, доедая мясо.

— Это случайность, — сказала я и поведала историю про воров и горшки. — Еле отмыли тогда посуду после диарейных воров, — добавила я, кивнув на кастрюлю с картошкой.

Лица друзей синхронно вытянулись, дав нам с мужем повод для неудержимого хохота.

А этим летом, в самый разгар дачного сезона, ограбили Наильку из последнего на улице дома. Бесстрашные дерзкие воры высадили окно и забрали добра на триста тысяч: технику, шмотки, золотые украшения.

— Зачем тебе на даче украшения, Наиля? — спросила я. — По грибы ходить?

— У меня гости бывают, у мужа с работы, например, я хочу хорошо выглядеть, а что такого? — Наиля пожимает плечами.

— Ну, не знаю, странно как-то…

У меня полное ощущение, что это из серии «куртка кожаная… две!», но я молчу: у человека неприятности, нехорошо злорадствовать.

Хоть Наилькина «хата с краю», но она устроила скандал в нашем садоводстве и заставила нанять сторожа на общие деньги.

Задача сторожа — быть. Особенно зимой. Разгадывать кроссворды. Дважды в сутки обходить участки по периметру. Топтать снег, чтобы потенциальные воры знали: тут кто-то есть, и не лезли. Если что — звонить председателю. Всё. Несложно.

«Надо нанять кого-то из местных», — решили мы.

На собеседование вереницей потянулись пьяницы из ближайших деревень. Они тряслись от усердия и похмелья. «Толку от таких сторожей с гулькин нос!» — внятно выразила наши мысли Наилька.

Мы приуныли. Что делать, где брать сторожа? И тут пришла она. Представилась: «Машка, двадцать лет». Худенькая, неухоженная, дикая, заросшая. Смотрела исподлобья, из-под длинной челки. Глаза — ножи. Острые, холодные, хитрые. Вообще не верилось, что ей двадцать лет. Взгляд выдавал все сорок, а то и пятьдесят. Глаза старого заматерелого волка, вожака стаи, а не девочки-студентки.

Спросила глухим прокуренным голосом:

— Денег сколько?

Мы назвали сумму.

— Я согласна быть сторожем, — сказала она председателю.

Мы с ним переглянулись.

— Нуу, это вообще-то опасно… — начала я отговаривать девочку.

— У меня водолаз.

— Какой водолаз? При чем здесь водолаз? — удивился председатель.

— Собака такая. Большая. Я сейчас приведу…

— Не надо! — в один голос сказали мы с председателем.

— Меня тут знают, — хрипло сказала Машка. — Я вроде как… авторитет среди местной шпаны. Скажу — и сюда к вам не сунутся…

Мы пообещали подумать. Когда она ушла, председатель нашего садоводства тяжело вздохнул:

— Скоро детей на работу будем принимать. Взрослые все спиваются… Где это видано: бабу — в сторожа!

На следующее утро Машка привела ко мне на участок огромную черную меховую собаку, почти пони.

— Это Меч, — сказала Машка вместо «здравствуйте».

— Ого! — сказала я вместо «здравствуйте».

— Вы не смотрите, что он добрый. Так кажется. Если надо, он человека загрызет, — пояснила Машка.

— Не надо! — испугалась я.

— Ну что, берете нас с Мечом сторожем?

— Нам еще надо посоветоваться, — попыталась я избежать ответственности.

Машка в ответ полоснула меня холодным взглядом, мол, мне что, каждый день к вам на поклоны ходить?

— Слушай, заходи, я тебя чаем напою, а сама пока председателю позвоню, уточню, — говорю я, распахивая калитку.

Машка хмуро кивнула, вошла.

— А можно кофе?

— Можно кофе.

Я пошла в дом первая, они с Мечом — за мной. Машка мялась в прихожей.

— Ну, что ты там замешкалась, проходи за стол, — улыбнулась я, засыпая кофе в турку.

— Я собаку парковала…

— Парковала, — засмеялась я. — Кстати, ей не надо дать воды? Жарко же в такой шубе летом…

— Я дала уже, у тебя там ведро у колодца стояло…

«Да уж, самостоятельная девочка, не пропадет, — подумала я. — И на «ты» перешла без реверансов…»

— А почему Меч? — решила я поддержать беседу. — Типа «кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет?»

...

— Нет. Меч от слова «меченый».

Его щенком хозяева бросили замерзать, уехали в город на зиму.

А он щенок домашний, охотиться не умеет.

Его местные собаки подрали. Он добрый был, дал себя подрать. Вон весь бок в шрамах.

Я его спасла, забрала себе, накормила, вылечила, объяснила, что нельзя быть добрым…

Машка, чуть стесняясь своей угловатости, села на краешек дивана и с хмурым любопытством зыркала по сторонам.

— Слушай, может, ты голодная? Я могу накормить тебя! Котлеты, правда, вчерашние, но все равно очень вкусные…

— Давай.

Мы как бы сразу определили роли: она главная, я подай-принеси. Я включила режим подогрева в мультиварке.

— Зачем ты в мультиварке греешь, вон же микроволновка есть? — спросила Машка.

— Она сломана, — махнула я рукой. — Перегорело там что-то…

— Ясно.

Машка жадно и сосредоточенно ела котлету с овощным салатом, низко склонившись над тарелкой, будто боялась, что отберут. Ну, волчонок! Чистой воды волчонок! Молчать было неловко.

— Слушай, а почему ты не учишься в институте? Ну или в техникуме? — спросила я.

— У меня два брата младших. Погодки. Три и пять лет. Отец умер, мать спивается. За братья’ми смотреть некому…

— Ох, — выдохнула я с сочувствием.