Кадастр
Неожиданно для себя я побывала на премьере уникального спектакля. Без антракта, но со спецэффектами. Называется «Собрание садоводческого товарищества «Соловушка».
Бывали на чем-нибудь подобном? О-о-о-о-о, вы много потеряли, если нет.
Это, я вам скажу, посильнее Фауста. Как бы обрисовать понаглядней… Ну, представьте такой винегрет из фильма «Гараж», «Ералаша» и трагических элементов «Левиафана». Адская смесь эмоций.
Я пришла, позевывая, в дачном халатике и с кошельком. Собрания предполагают сбор денег на какие-то нужды охренительной важности, о которых я бы в жизни не узнала, не приди на собрание.
Труппа уже собралась в закулисье беседки председателя и томилась в предвкушении премьеры. Меня утопили в большом «винни-пуфе», брошенном прямо на траву.
Получился, так сказать, пуфик на пуфике. Мои ножки торчали из кожаного месива, как зонтики из мороженого, и я неловко барахталась в пучине пуфа, усаживаясь поудобней, пока председатель, тучный и неулыбчивый дядя, не кинул мне туда бумагу и ручку и не приказал: «На, ты молодая, будешь вести протокол собрания!»
Ух ты. Господин назначил меня любимой женой. Я уныло подумала, что теперь придется слушать и фиксировать, а я так рассчитывала подремать в недрах пуфа.
— Итак, я объявляю начало собрания, — заорал председатель и пнул ногой по алюминиевому ведру, валявшемуся рядом с беседкой. Ведро было явно вместо гонга.
Наша «Соловушка» оказалась вполне голосистой.
ВЫЯСНИЛИСЬ ПРАВИЛА УЧАСТИЯ В ШОУ-СПЕКТАКЛЕ: ВСЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА ДОЛЖНЫ БЫЛИ, СРЫВАЯ ГОЛОСА, ОРАТЬ О СВОИХ ДАЧНЫХ ПРОБЛЕМАХ, ПЫТАЯСЬ ПЕРЕКРИЧАТЬ СОСЕДА. ПОБЕДИТЕЛЕМ НАЗНАЧАЛСЯ ТОТ, КТО РАНЬШЕ ВСЕХ ОБИДИТСЯ.
На старт, внимание…
— У нас не горит фонарь! У всех по периметру горят фонари, а у нас — нет. Давайте скинемся и поставим нам фонарь! Я вчера чуть в навоз не упала, темень — хоть глаз выколи! — орала женщина в коричневом платье, цвет которого скрывал правду: падала она в навоз или нет.
— Где взять ключи от леса?! Все ходят в лес за грибами, а мне ключ не выдали, я без подберезовиков сижу, а сейчас лисички пойдут, — гудел потный дядя в панамке на голое тело.
— Товарищи, у нас же товарищество, давайте общаться по-товарищески! — кричала маленькая глазастая женщина, похожая на Ахеджакову. У верблюда два горба, потому что жизнь — борьба [Строчки принадлежат поэтессе Эльмире Котляр. — Прим. ред.].
— Почему по нашему садоводству шастают продавцы ивановского текстиля? Какой Павлик Морозов открывает им ворота?
— Какая скотина траву, мусор и другие продукты жизнедеятельности выбрасывает за забор? Вы дождетесь: нас оштрафуют! Но я — учтите! — не стану платить за чужое г*вно!
— Када-а-астр! Када-а-астр! Када-а-астр!!! — орал вспотевший сосед голосом Хазанова, изображавшего попугая.
Как, скажите, как в этом лингвистическом аду вести протокол? Мне захотелось молча уйти в смородину.
Наконец назрел первый конфликт.
— А председатель не сдал чеки за бензин, когда ездил в город по каким-то садоводческим делам! — сообщил хриплый, но горластый казначей.
— А по каким таким садоводческим делам он ездил? Может, он там грабли купил себе! — орала тетка, лоббирующая фонарь.
— Фонарь? Тебе фонарь нужен? — пыхтел тучный председатель. — Щас в глаз дам — будет тебе фонарь!
— Ах ты, дрянь одышливая! Как ты с женщиной разговариваешь!
— Не с женщиной, а с хабалкой! — хамил председатель.
— А где взять ключи от леса? — неожиданно и не по теме всплыл в разговоре лишенный природы дачник.
— Да пош-ш-шел ты… за лисичками! — зашипели на него все хором.
— Он, наверно, ездил в город выяснять про када-а-астр, — возник в диалоге Хазанов.
— А ты вообще сгинь! Ты покосить свои шесть соток не можешь, а на меня твои одуваны летят, — вклинилась ненавистница ивановского текстиля и заткнула приунывшего правдоруба, будто клетку с попугаем накрыла темной тканью неприязни.
Как говорил Гафт в «Гараже»: «Я смотрю, собрание стихийно продолжается, полусонные мои…»
Мне срочно захотелось уйти: для меня здесь было слишком шумно и мне так же было совершенно очевидно, что собрание закончится ничем. Но сложно покинуть театральное представление в разгар кульминации, особенно если твой зад, возложенный на пуф, возвышается над уровнем головы.
Я стала неуклюже выбираться из засады, и в этот момент обиженный председатель вскочил на ведро и, возвышаясь над остальными, прохрипел как раненый гладиатор:
— Я снимаю с себя полномочия! Хрен вам всем, свиньи! Выбирайте нового председателя. Я и пальцем не пошевелю для такого неблагодарного коллектива! Собрание окончено!
И спрыгнув с ведра, демонстративно направился к дому.
Все загалдели еще сильней, а я, наконец, выбралась из пуфа и, тихо положив на стол протокол собрания, покинула его незамеченной…
Подготовленный мной итоговый документ выглядел следующим образом:
......ПРОТОКОЛ
собрания садоводов «Соловушка»
Присутствовал: кворум
Повестка дня: орали
Постановили: ВСЕ В САД!!!
БЕСПОРЯДОК
В Москве летом были митинги. Меня и детей в столице в этот период не было, а муж — был. Зная его политическую позицию и переживая за него, спрашиваю:
— Как ты относишься к беспорядкам?
— Да разве ж это беспорядки? Эти люди просто у меня в гостиной не были! Вот там — беспорядки!
Весна
Сидели мы как-то с подружками в ресторане.
Февраль. Вечер. За окнами прощальная зимняя метель. Скоро весна.
Народу много. Все вбегают в ресторан, зябко дышат на ладони, радуются теплу и вкусным запахам.
Слышим, как один официант говорит другому, кивая на наш столик:
— Обслужи вон тех женщин…
— ЖЕНЩИНЫ? Он назвал нас женщинами! А-а-а! — Мы с девчонками изображаем ужас, но при этом заливаемся хохотом.
Смущенный официант Геннадий уже сто раз извинился и объяснил, что он не то имел в виду, но поздно: нас было уже не остановить!
Специально, чтобы слышал официант, мы преувеличенно громко обсуждаем, что будем пить.
— Девчат, а что пьют ЖЕНЩИНЫ?
— Не знаю. Кефир?
— Подсолнечное масло?
— Грудной сбор?
— Принесите корвалол и пояс из собачьей шерсти…
Хохочем, смущая несчастного, поседевшего официанта.
Выбрав напитки, переходим к меню. Мы все голодные. Поэтому заказываем мощно. И салат, и горячее…
Геннадий аж вспотел, сосредоточенно записывая наш заказ.
— Итак, я повторю, — говорит Гена, начинает перечислять заказанные нами блюда, и финализирует наш заказ фразой вечера: — Я смотрю, к весне вы не готовитесь…
А-а-а! А-А-А!
Конечно, не готовимся.
Мы к весне всегда готовы!
...ДОЕШЬ
Утро.
Все собираемся, разбегаемся по инстанциям.
Муж не выспался, хмурый, завтракает на кухне, пьет кофе.
— Доешь мой бутерброд? — спрашиваю я. — Я не хочу.
— Доем.
— Доешь Катину кашу? Тут две ложки осталось…
— Доем.
— А сын вон хлеб с маслом съел, а сыр не стал, доешь?
Муж поднимает на меня сонные глаза и уточняет:
— Надеюсь, за кошкой доесть ничего не надо?
Лева
Как работает моя больная фантазия.
Мы в гостях. Я сижу, никого не трогаю, пью кофе, слежу за дочкой.
Катюня заметила под самым потолком на шкафу старого плюшевого льва. Стала тянуть к нему ручки. Мол, дайте льва!
Хозяйка говорит виновато:
— Катюня, ты хочешь Леву? Я бы дала тебе, но не могу… Лева пыльный…
— Лева Пыльный, — смеется муж. — Звучит как псевдоним исполнителя шансона…
Все.
Я уже не в кресле с чашкой кофе. Я в зрительном зале. Занавес открывается. Конферансье в блестящей бабочке объявляет хорошо поставленным голосом в темноту, заполненную зрителями:
— Встречайте! Звезда шансона, победитель премии «Песня века — песня зэка», лауреат премии «Камерные исполнители», член жюри шоу «Три аккорда», соавтор песни «Голуби летят, а ты сидишь»… Л-Л-ЛЕВА ПЫЛЬНЫЙ!
И он медленно выходит под софиты. Лева. Пыльный.
На голове — плешь, заштрихованная волосами. Прокуренные руки. Хриплый голос. На руках — ногти со следами сыроежек, найденных в лесу — случайно, во время посиделок под березой.
Он еще вчера был специальным гостем на Грушинском фестивале. Ходил в свитере, пил водку, пел песни, спал в палатке, тошнил под сосну. Объяснял спящему собутыльнику, что все крысы — это хищники. Но не все хищники — крысы.
Чуть не забыл гитару.
Под костюмом, на коленях, — татуировка. Звезды. Никогда не встану на колени перед властью, значит.
Лева нежно обнимает гитару, как молодую жену.
В этом секрет Левиного неугасшего обаяния. Он всех женщин обнимал как гитары. Играл на струнах натянутого одиночества.
Женщины таяли. Писали письма. Предлагали родить. Сына. Чтобы увековечить Леву.
Будет мальчик с отчеством Львович. Хорошо же.
Лева соглашался, что хорошо. Но не перезванивал.
Он устал. Чуть не опоздал на поезд. Кадрил проводницу. Ее звали Даша.
Она хамила сначала. Говорила: «Я не официантка и не разношу кипяток».
А потом, на станции, он купил ей пирожки и вазу из бересты. И в вазу засунул сушеную воблу. Получился букет. К пиву.
Даша прониклась. Стала носить кипяток, подолгу задерживаясь в купе.