— Марта, покажите, пожалуйста, госпоже Лапкиной ее комнату и скажите Георгию, что он сегодня в ее распоряжении.

Невидимая Марта «дакнула» в динамике, и я поняла, что хозяин меня больше не замечает.

Пришлось молча подняться и направиться к выходу из этого красивого кабинета, по размерам больше походившим на теннисный корт. Конверт с деньгами каким-то образом оказался у меня в руке. Ох уж эти руки, вечно они цапают все подряд. А расхлебывать приходится моей голове! Интересно, зачем она, моя родненькая голова, понадобилась Власову? Неужели во всей России не нашлось никого более удачливого и подходящего для работы в его доме?

И вдруг у самого порога меня осенило:

— Юрий Сергеевич, а почему я? — мне пришлось почти кричать, так далеко уже был от меня стол и его хозяин.

Власов поднял голову, которая, по-видимому, была занята совсем уже далекими от моей особы мыслями, и еще раз задумчиво посмотрел на меня. Издалека я, наверное, казалась совсем маленькой и несолидной. Зря я спросила, сейчас разочаруется и передумает. И рука еще крепче сжала конверт. Большой и тяжелый такой конверт. «Боже, — мелькнула мысль, — неужели я настолько измельчала, что деньги для меня стали значить так много!». Эта мысль так ужаснула меня, что я чуть было не шагнула назад. Но его голос меня остановил.

— Я знаю о вашем последнем репортаже из Чечни. И знаю, что вы отказались органам выдать местонахождение того боевика, у которого брали интервью.

— Да, но ведь я просто дала ему слово. Иначе он не стал бы говорить со мной.

— Вот именно — «просто»! Вот за это «просто дала слово» вы и пострадали. К сожалению, за честность страдают чаще, чем за предательство и обман. Я знаю, что вы не поддались ни на уговоры, ни на угрозы.

— Но я ведь толком и не могла бы сказать, куда меня везли. Ведь глаза были завязаны.

— Бросьте, не умаляйте своей заслуги. Я знаю, вы прекрасно ориентируетесь на местности, а ведь обратно вы половину пути шли пешком. Об этом знали и те, кто вас так упорно допрашивал. А потом они обиделись — и вот результат: вас лишили куска хлеба.

— Ну, уж и куска! На хлеб я могу заработать и без них!

— На рынке? Продавая липовые кроссовки «Адидас»?

— И?

— Что — «и»? Я уважаю людей, которые умеют молчать! Держать слово и молчать.

Я постояла еще немного, но Власов опять перестал обращать на меня внимание.

«Господи, во что я опять вляпалась? Какие это секреты мне предстоит узнать и хранить? Мама дорогая, какая же я невезучая!». Но в ответ на мою «маму дорогую» я вдруг опять почувствовала тяжесть конверта. Что ж, если за одно молчание я лишилась своей любимой работы, то почему бы за другое молчание мне не получить плату сполна? Рискнуть? Рискну!

И я, наконец, вышла.

Марта была пожилой полноватой женщиной с белыми как лен волосами, в которых только вблизи заметна была щедрая седина. Она давно стояла у дверей и терпеливо ждала меня. Окинув меня холодным, нет, ледяным взглядом, она показала рукой:

— Туда! Ваша комната в том крыле, рядом с личными покоями хозяина. Господин Власов уведомил меня, что вы будете работать с ним даже в неурочное время.

После этих слов она не преминула окинуть меня еще одним ледяным взглядом, как будто убеждаясь, что «внеурочное» время будет действительно занято работой. Увы, мой жалостливый вид только подтверждал это.

Комната была огромной, но миленькой. Раза в три, пожалуй, больше всей моей однокомнатной «хрущевки», но множество штор и красиво задрапированные в такую же ткань стены наводили на мысль, что в этой комнате должно жить какое-нибудь симпатичное существо. Значит, я должна стать симпатичной и миленькой! Чтобы не подводить комнату и соответствовать ее интерьеру!

А потом… Потом весь день заполнился магазинами, магазинчиками и бутиками, о которых я не смела раньше даже мечтать. Но Георгий смело тормозил машину возле каждого из них, шикарно раскрывал для моей особы тяжелые двери, и… все! Мир дорогой жизни был открыт! Нет, подумать только, ведь я знакома с Георгием… с сегодняшнего утра! Самой не верится, мне до сих пор даже некогда было вспомнить, как это произошло, как впервые появился этот холеный водитель-денди. А ведь это именно он был тем, кто нашел меня в длиннющем торговом ряду вещевого рынка. Итак, это было утром:

— Меня зовут Георгий, — от него колдовски пахло дорогим парфюмом. Да и одет он был не так, как обычно бывают одеты покупатели на нашем замызганном рынке.

— А меня — продавец кроссовок, и если вас интересуют сертификаты или еще что, так это к хозяину. А я только продавец.

Я продолжала доставать мятые-перемятые коробки с вонючими кроссовками и выкладывать их в художественном, как мне казалось, беспорядке на длинный наклонный прилавок из некрашеных досок.

— Нет, меня не интересует ни ваш товар, — Георгий смешно покосился на прилавок с живописно расставленными кроссовками, — ни ваш хозяин. Я имею честь пригласить вас поехать к господину Власову. Юрию Сергеевичу Власову, — уточнил он.

— Кто это? — в моей голове неожиданно поднялся такой сумбур, что я не могла поймать ни одной сформировавшейся мысли. «Стоп, — приказала я себе, — считай до трех и посылай мужика куда подальше. Или вспоминай, ты это имя уже слышала!». Моя отличная память, которая не отмерзла даже на ледяном ветру, гуляющем вдоль торговых рядов, вдруг подсказала: Власов, как сейчас говорят, магнат. То ли металлургическая промышленность, то ли…. Нет, стоп, металлургия, точно. Это первое. Второе — что это я так испугалась? Если бы меня хотели украсть и завезти куда-нибудь, то чего ради? Да и не у всех же на виду? И вообще, что мне терять в этой серой жизни? По-моему, уже нечего. Хотя, признаться, жить еще ой как хочется…».

От Георгия настойчиво тянуло французским ароматом, который действовал на меня, как гипноз. А лицо его оставалось спокойным и уважительным. И я купалась в этом уважительном взгляде, как помоечный бомж в чистой ванной. Он ждал.

«Это хорошо, — медленно думала я — что он не выглядит раздутым от осознания собственной силы и важности качком». И я коротко сказала:

— Хорошо!

— Что — хорошо? — спросил он.

— Хорошо выглядите, на похитителя не похожи.

— Так мы едем?

— А что ему от меня нужно, этому вашему Власову?

— Он сам вам скажет, Евдокия Матвеевна.

— Вот как, так сразу и Евдокия Матвеевна….

— Так мы едем? — повторил Георгий.

— Что, прямо сейчас?

— Хотелось бы.

— Кому хотелось?

— Всем: господину Власову, вам и мне.

Честно говоря, мне действительно уже хотелось. Кажется, моя пресная жизнь предлагала мне какой-то шанс. Что ж, рискнем еще раз!

— Да, если вам необходимо заехать домой, то это не проблема.

И Георгий совершенно спокойно, без улыбки, посмотрел поверх моей головы, чтобы я сама догадалась, что ни моя большая, не по росту, теплая куртка, ни старые обшарпанные меховые сапоги не подходят для визита к богатенькому Буратино.

Потом он за минуту решил с хозяином товара вопрос моего отсутствия, сунув в руки Надира не худенький такой конверт. И — все!

А теперь, спустя всего несколько часов, Георгий покорно шел за мной следом, и его холеная внешность так явно контрастировала с моим жалким видом, что я решила: сегодня же с этим самым «видом» будет покончено.

Итак, Георгий возил меня по магазинам.

В первую очередь я купила сумку. Моя, совершенно уже потрепанная, грозила вот-вот потерять свое днище, многократно проклеенное и закрепленное изнутри скотчем. Я тут же оторвала ярлык от новой сумки, пересыпала в нее содержимое из старой, и она, мой верный и надежный друг тут же отправилась в урну.

— Вот так вот нужно расправляться с прошлым! — продекларировала я, и удивленное хмыканье за спиной заставило меня внимательнее посмотреть на Георгия.

— Абсолютно со всем, что было в прошлом? Неужели ничего хорошего? — я видела, что он спрашивает не из праздного любопытства, поэтому не огрызнулась по привычке, а терпеливо пояснила:

— Почему же. Конечно, я не выбрасываю воспоминания детства, память о родителях, студенческие годы. Но вот последние пять лет я выбрасываю из памяти, из жизни! Я их ненавижу! А этой сумке как раз чуть больше пяти лет, и я выбрасываю ее как свидетельство моего унижения и моих неудач!

Я думала, что разговор на этом закончится и мы продолжим наше увлекательное путешествие по магазинам. Но Георгий и правда был непрост; он задумчиво посмотрел на меня, потом достал из урны мою многострадальную сумку, аккуратно сложил ее и засунул в пакет, который прилагался к новой сумке.

— Я думаю, эта вещь еще пригодится вам.

— Что? — я готова была возмутиться, потому что всем своим сердцем, всеми своими так называемыми фибрами души чувствовала, что вот она — новая жизнь. Она началась, и… теперь я не сдамся и когда-нибудь еще вернусь к своему делу!

— Она пригодится вам, Евдокия Матвеевна. В трудные минуты вы будете доставать ее, вспоминать и… не сдаваться!

А ведь верно, почему это я решила, что все теперь пойдет как по маслу? Конечно, еще не раз в моей сумасшедшей жизни встретятся трудности, и тогда я должна буду откуда-то черпать мужество! А где еще можно его почерпнуть, если не в нежелании возвращаться в эти треклятые пять лет совершенно НЕ МОЕЙ жизни!