В воздухе ощущался пульс, похожий на тиканье часового механизма, обратный отсчет до смутного и пока неизвестного события. Тристан снова погладил по щеке Либби, но она уверенно взяла его за руку. По ее взгляду Тристан сразу понял, что между ними, чего она хочет.

Ей даже не пришлось просить.

Остановить время было просто. Легко и естественно, как сказать, где у тебя в груди стучит сердце, где насосами работают легкие. Либби не видела, как он придает пространству вокруг новую форму, как мир изгибается, подчиненный его воле, а может, и их энергии, потому что теперь только она, эта искра между ними, и стала единственной движущей силой. Они уподобились звездам посреди бескрайнего неба, песчинкам в далекой пустыне, пылающим галактикам, отраженным в некоем кривом зеркале. Блику, вспышке на краю поля зрения — мелочи, последней не утратившей смысл.

Последнему, что еще оставалось.

Либби не видела того, что видел Тристан. Она заметила толику его возможностей, проблеск, похожий на сполохи вроде тех, под которыми он однажды ее отыскал. Но она чувствовала, как время тает, растворяется в их поцелуе сахарной ватой, словно недомолвки и ложь, — однако сама сила для нее по-прежнему оставалась непознанной. Эта магия была сродни ощущениям или, наверное, сну.

Может, поэтому он и не знал, как ей сказать. Убедить ее, Кассандру, видевшую падение Трои, что Атлас неким образом прав. Вместе они еще что-то да значат. Магия, которую они творят, наделена смыслом; то, чего они еще не создали, по-прежнему важно, а фундаментальная истина такова: просто придя в Общество — лишь переступив порог поместья, — они все молча, коллективно это признали.

Концы, начала — здесь все теряло значение, как бессмысленные, нереальные фрагменты вечного ответа, самого этернализма. Что есть время, если не с чего начать и негде завершить отсчет? Ничто. Или все, что так же ничего. На этот вопрос ответить был способен лишь Тристан, и не задать его он сейчас просто не мог.

По его воле они словно бы застыли в некой асане. Но вот наконец время вернулось, понеслось вскачь и замедлилось. Призвало его назад в этот мир, к той версии реальности, что ожила с бурным вздохом Либби. Противиться было уже невозможно. Только не близости, а тому, что в этом мире он чуть не лишился ее. Чуть… Почти… Но не совсем.

— Так сильно боишься за свою душу, Кейн? — пьяным голосом спросила Либби. Она упиралась ладонями в его грудь и смотрела как будто сквозь них, прямиком в его сердце, в самую его сущность.

Мгновение слишком затянулось. Нельзя было молчать или бездействовать, но то, что подавалось как шутка, ужалило ядовитым клыком.

— Даже близко не так, как должен бы.

Он снова ощущал вкус желания, от которого, как от танинов, вязало во рту. Он обхватил ладонями ее щеки и приподнял голову. С ее губ вместе с легчайшим вздохом беззвучно слетело его имя.

«Тристан…»

Ее застывший взгляд, сбивчивое дыхание. Неподвижное тело на полу комнаты. Немая сцена в кабинете Атласа Блэйкли. Это тело Тристан знал. Он не просил объяснений, не задавал вопросов, понимая: Либби пока не готова. Пока. Но однажды она все расскажет. Ей придется кому-то все рассказать, так пусть это будет он. Была ли она убийцей прежде, чем вошла в кабинет?

«Тристан, прошу, помоги мне».

Целуя Либби, он чувствовал ее нерешительность, трепет, то, как нужда в ней борется с присутствием страхов. Его поцелуи и ласки как бы шептали: доверься мне, — и Либби расслабилась. Она сдавалась, снимая защиту с каждым новым вздохом, уступала: «Я была твоей тогда. Я твоя и сейчас».

«Доверься мне».

Она повернула голову, вскользь целуя его.

— Тристан, — сказала она, все еще напряженно, и он почувствовал возможность. Узнал ее, будто услышав, как треск статики в воздухе, режущий слух минорный аккорд.

— Роудс, — хрипло произнес он, — скажи, почему ты вернулась ко мне?

О том, почему он бежала, спросить он не удосужился. Как раз это было ясно, тут он в объяснениях не нуждался. Ее руки были в крови, а теперь и его тоже. Раны еще не зажили и саднили. Предыдущую ночь вместе они провести не могли. Чувство вины не дало бы им разделить ложе.

Зато сейчас…

Она сглотнула, глядя ему в глаза.

— Ты знаешь почему.

Ее голос звучал так мило, так нежно и хрупко.

Так не пойдет.

— А ты скажи.

— Тристан, — вздохнула Либби. — Я хочу…

— Я знаю, чего ты хочешь, но это не ответ. — О, как сладка была эта мука, что терзала обоих. То, чему они столь бессмысленно сопротивлялись, что они так долго и отчаянно отрицали.

— Роудс, — прошептал Тристан, придвинувшись к ней, почти уловив ее вкус: он медленно, эссенцией вожделения растекался на языке. — А ты скажи.

— Я хотела тебя, — пробормотала Либби.

Он больше не мог выносить ожидания.

— Потому что…

— Ты меня знаешь. Ты меня видишь. — Слова звучали грубо, давались тяжело, а следом за ними был еще и многозначительный вздох, отягощенный невыполненным обещанием. — И еще потому, что я…

Он снова приподнял ей подбородок, а затем глубоко запустил пальцы в пряди волос.

— Да?

Взгляд ее подернулся пеленой задумчивости, но тут она посмотрела ему в глаза:

— Потому что… — Либби резко умолкла, словно зачарованная, потерянная. — Твою мать, Тристан, я…

Он слышал невысказанное признание. Вопреки всему чувствовал его вкус. Голова кружилась, земля уходила из-под ног. В груди ожило нечто, когда-то сломленное, и теперь оно рвало и метало. Еще слово — и он испытает восторг. Хватит вздоха, — и Тристана накроет всепоглощающей эйфорией.

Но вот уже когда мгновение натянулось тетивой лука, когда ожидание сделалось невыносимым, Тристан уступил.

Затаив дыхание, коснулся ее лица.

— Роудс…

Он вновь увидел ее, овеянную гневом, осененную облаком пепельных хлопьев и дыма. Яркий свет ее сменился тьмой.

Перед мысленным взором промелькнуло лицо Атласа. Его внезапный, тихий уход лег тяжким бременем.

«Я твердо намерен исправить эту ошибку…»

— Роудс…

«Скажи. Доверься мне. Что такого произошло вчера в кабинете?»

Этого вопроса Тристан пока не мог задать.

Ее поцелуй, ее прикосновение, они обжигали, они говорили о чем-то. О чем-то опасном, о каких-то последствиях. Тристан считал каждый вдох, свой и ее; отслеживал, словно ход часов.

Тик…

Так…

Тик…

Так…

— Тристан. — Она больше не шептала, и он уже не знал, чего ждать. — Тристан, я…

— Эгей, — внезапно долетело снизу, — засранец! Папочка дома! — И тут же, не к месту, вдогонку: — На здоровье.

Если и была между ними сейчас близость, то этот хрупкий пузырь лопнул. Погиб. Либби вновь заперлась, так глубоко ушла в себя, что хоть в узел завяжи пространство и пусти по его петлям время, достучаться до нее не получилось бы. Закрылся и сам Тристан.

— Да вы издеваетесь, — тихо проворчал он. — Не может быть…

— Может. — Либби плотно обхватила себя руками поперек груди. Утерянное мгновение казалось теперь нереальным. — Это Варона.

Париса

Париса Камали вошла в обильно украшенный теплой бронзой вестибюль изысканного манхэттенского отеля светящаяся от счастья и овеянная птичьими трелями. Где-то на Пятой авеню порхали жизнерадостно свиньи, а в аду (где именно — спросите у Атласа Блэйкли) установилась комфортная температура в двадцать градусов по Цельсию. Если конкретно, то по шкале недовольства Париса пребывала на той отметке, с которой обычно тесно связан голод или мужчины, не явившиеся на встречу в назначенное время. Парису расстраивало и то, и другое.

Ровно месяц назад она покинула стены поместья, принадлежащего Александрийскому обществу. Это же кошмар сколько времени, однако перед ней еще никто не стелился, не спешил преподнести чего-то, что хотя бы отдаленно (в ее представлении) соответствовало положенному призу. Наверное, именно поэтому, уловив в лобби присутствие трех или четырех весьма амбициозных киллеров, она почувствовала, как забурлила в жилах кровь. Настроение сменилось на близкое к сексуальному возбуждению.

В конце концов, она вела себя очень прилично. Воспитанно и тихо, учтиво затаившись в тени, почти не заставляя никого из спортивного интереса кричать, — а ведь именно в отсутствии такой сдержанности ее недавно и обвинили.

— Сами знаете, вам будет скучно. — На прощание Атлас Блэйкли попытался сразиться с ней на психологическом ринге. Это было за несколько дней до того, как Париса вышла через портал Общества в Осаке (вместо Рэйны Мори, реализуя стратегию активной защиты). Атлас перехватил ее в библиотеке на пути к саду, куда она направлялась в праздном настроении, ожидая, когда истечет оговоренный срок самостоятельного исследования. К тому времени — за два дня до ухода — она уже неделю как собрала чемоданы.

— На случай, если это ускользнуло от вашего внимания, то за стенами дома все по-прежнему, — учтиво напомнил Атлас. — Мир — все та же обитель разочарований, какой он был до того, как я привел вас сюда.

Слова он явно подобрал не случайно. С намеком на то, что Париса — одна из стада его избранных, а не человек свободной воли, значимый для организации (что было бы предпочтительней).