— И ничего. — Она просто увидела, что лишается одной из своих привлекательных черт, что ее личность разваливается. Увидела первый признак того, как империя медленно, но верно, незримо обращается в прах. Ее настигла наконец судьба, заслуженная кара. В такой момент!

— Прости, — сказала Париса, повторив: — Ничего, это ничего. Что ты там говорил?

«… если сведения о нем нашло Общество, то найдет и Форум. И Атлас…»

Как ни печально, но подозрения подтвердились: если Насер знает, что у нее неприятности, это значит только одно. Он сам в беде.

Эгоистка. Она всегда была эгоисткой.

«Женой быть не хотела, матерью становиться не собираюсь».

И снова Рэйна, как всегда не вовремя: «Ты просто неспособна любить, да?»

Юная Париса, та, которой еще не коснулась рука увядания, завопила: «Я заслуживаю права выбирать, как мне любить!» — но эта Париса, вступающая в пору старости, прошептала: «Может, и нет, может, ты права. Возможно, мне это и впрямь не под силу, я просто не знаю, как это делается».

Очень вовремя в ее мыслях появился Атлас Блэйкли со словами: «Мир — все та же обитель разочарований, какой он был до того, как я привел вас сюда».

— Атлас, — нетерпеливо повторил Далтон. — И второй физик…

— Ты про Роудс? — Париса потянулась за платьем, которое он принес. Это был простой трикотаж. Париса легко скользнула в него и обернулась, убеждая себя в том, что все по-прежнему.

Подумаешь, седой волос. За ней гонятся убийцы, объявился муж, игра по-прежнему идет, а еще ее ждет множество миров и тяготит еще больше проступков. Однажды она умрет, либо сожалея о них, либо нет. И неважно, какого цвета будут ее волосы, хотят ли ее по-прежнему трахнуть, сможет ли она понять, где и почему у нее болит. Как и всех, ее с рождения ждет конец. А еще она знала, что вожделение — временно, что жизнь скоротечна, а любовь — ловушка.

И что ее красота — проклятье.

— Да, и она вернулась, а значит, Атлас вскоре заставит ее запустить эксперимент. Возможно. — Далтон по-прежнему глядел на нее с хмурым выражением лица. — Как-то ты странно выглядишь.

Париса покачала головой.

— Все хорошо. Просто… все дело в тщеславии. — В том, что все смертны, и только-то. — Ничто не вечно. Главное…

В голове будто бы гремел племенной барабан. Что-то шептало ей, словно призрак.

«Eshgh. Жизнь моя. Беги, если надо».

«Я просто жить хочу, Нас! Дай мне жить!»

Голос был тихий, но неумолчный. Он задавал вопрос, на который она не знала ответа.

Та ли это жизнь, за которой она гналась, или это очередная эскапада?

Впрочем, нет, некоторые голоса следовало задавить. Некоторые голоса не смолкнут до тех пор, пока она сама их не заткнет. Ведь если Париса стала той, кто научился сражаться за себя, кто предпочитал победу компромиссу, а силу — морали, если у нее руки в крови, то это лишь потому, что так и должно быть. Так того требовал мир. Она нуждалась в защите, давать которую никто не спешил. Вся надежда была на себя, пока мир продолжал таращиться на ее грудь и в то же время ни во что не ставил ее саму. Этот мир с радостью говорил ей, чего она стоит, а чего нет.

Так что же еще имело значение в этом мире? Только то, что она в нем самый опасный человек.

— Главное, — громче повторила Париса, — чтобы мы добрались до Роудс прежде Атласа. — Да, все именно так. Игру нельзя бросать. — Я поработаю с Роудс. Объясню все доступно: пусть Атлас и склонил на свою сторону Рэйну, без тебя ему никуда. — Точно. У Парисы на руках выигрышная карта, как обычно. — Ты — единственный, кому под силу спонтанное творение жизни, поэтому…

— Нет доказательств спонтанности.

— Что?

Мысли Далтона снова исказились, внося еще больше сумятицы в изможденный разум Парисы. Она слышала содержимое головы Далтона урывками: репортажи, заголовки… Нарезка из его размышлений… Выборы в Америке, Гаагский трибунал… Похоже, Далтон сносно владел арабским и понял отдельные слова из ее разговора с Насером, но фарси не знал точно и потому не уловил суть беседы.

— Но если ты правда хочешь отправиться…

— Да. — Она моргнула. — Да, поехали.

У портала в Гранд-Централ образовалась очередь. В такой толпе Париса могла ускользнуть от ловушек, если бы сосредоточилась, если бы собралась как следует. Пятнышко пота на пояснице, седой волосок в безупречной прическе — все это напоминало о том, что ни совершенство, ни вожделение тысяч финансистов, ежедневно кочующих из пригорода в город и обратно, не уберегут ее от смерти. Она появилась в парижском кафе на полчаса раньше срока. Проявила неподобающую поспешность, под стать неопрятным складкам на платье и следам крови на кончиках пальцев.

Впрочем, это было неважно.

Насер так и не пришел.

Шестерка Эзры

Первый

Хулиан

Хулиан Ривера тоже родился, когда Земля умирала. Точно так же, как все, фигли вы думали! Атлас Блэйкли никакой не особенный. Как и вы, если честно. Как Хулиан. Это была сентиментальная мысль, которую, слегка перефразировав, любила частенько и на разный манер употреблять abuela [Бабушка (исп.).] Хулиана. Она была работягой, его abuela, и очень набожной, но не из страха, а именно из чувства веры. Жить вообще тяжко, mijo [Сынок (исп.).], вечно за что-то надо бороться. А ты ешь давай свой мофонго [Блюдо пуэрториканской кухни на основе плантанов (овощных бананов), мяса и чеснока.], пока не остыло.

Отец Хулиана был американцем, тут ему повезло, поскольку сальвадорская мать, вероятнее всего, гражданством США не обладала. Впрочем, об этом никто не говорил. А еще, похоже, мать была дерганой и пугливой, и он никак не мог толком избавиться от тех же качеств в себе, пускай даже проявлял свою внутреннюю паранойю таким образом, что белые представители молодежной преступности в шутку (и ошибочно, просто они вечно путали его с кем-то другим, чаще всего с Брайаном Эрнандесом [Брайан Эрнандес (р. 1984) — игрок в американский футбол.], который дорос до игрока большой лиги) называли его самым жутким bandito на районе. Хулиан рос старшим из трех братьев, настоящим отморозком, ну или так он о себе думал, — пока не познакомился с одной девушкой. Отец у нее был просто кошмар, и вот он-то объяснил Хулиану, какой он на самом деле пиздюк.

— Побить любой дурак сможет, — сказал отец Дженни Новак Хулиану, который тогда как раз сломал руку (зато об кого!).

Еще Большой Ники Новак курил сигару, что позднее покажется Хулиану глупым, ведь на дворе были восьмидесятые, а не пятидесятые. Он, кстати, так и не узнал, есть ли где-то на свете Малыш Ники Новак.

— Знаешь, в чем суть, малец? — спросил Большой Ники. — Уметь заткнуть других, чтобы слушали тебя.

— Как? — спросил Хулиан. Хотелось казаться крутым и не задавать этого вопроса, но куда ему было.

В ответ Большой Ники швырнул ему двадцатку.

— Разгрузи вон тот ящик, — сказал он Хулиану, указав на упаковку газировки в углу магазина. — И не задавай вопросов.

Видимо, деньги должны были чему-то научить, и, возможно, будь в Хулиане поменьше религиозного рвения, он бы усвоил урок. Но вместо этого он запомнил, что у гангстера из Бронкса эксцентричный вкус в одежде, а еще — что работа важна.

В силу воспитания и детского окружения Хулиан не сразу выяснил свою магическую специализацию, однако сам дар раскрыл быстро. Просто в районе, где он рос, не было ничего связанного с криптографией, к тому же, слишком молодой, он знать не знал о машинном коде, а интернет его не заботил… до тех пор, пока у Новаков не появился компьютер. В то время, конечно, Хулиан куда охотнее лазил Дженни под майку, но вот уж когда он оказал услугу-другую патриарху семейства Новаков, тому стало ясно, что в руках у парня все работает как-то иначе и далеко не в силу его юности. Некто — наверное, сам отец Дженни — заплатил медитскому вербовщику, Хулиана нашли и изменили его жизненный путь, как раз когда мир топтался на пороге века техномантии. Вероятно, Большой Ники хотел повесить на Хулиана пожизненный долг, но шальная пуля во время посторонних разборок внесла свои коррективы.

Место в руководстве ЦРУ, как и прочие достижения Хулиана, было плодом древа, выросшего из одного крохотного зернышка. Семья обрадовалась, узнав, что он трудится на правительство, — значит, будут страховка и пенсия. Близким Хулиан говорил, будто бы работает криптографом, и они верили. Что им еще оставалось? Повышения следовали одно за другим: проджект-менеджер, глава отдела — сперва одного, потом другого и третьего, — председатель, директор и, наконец, место во главе стола семейства Перес, среди патриархов. Старейшинам клана это показалось естественным: будет преемник, которого они ждали с тех пор, как покинули Сан-Хуан. Поколение бабушки все еще верило в американскую мечту, хотя братья Хулиана давно выбросили ее из головы. Их не впечатлили строгий костюм, аккуратная стрижка и то, как Хулиан рублено произносит свою фамилию на новый, американизированный манер, типа как Джонс или Смит. Знаем, сказали они, на что ты, Хулиан, готов ради похвалы, чьи ботиночки лижешь.

Само собой, братья ничего не добились. И потом, они не знали про аборт Дженни, последний гвоздь в крышку злосчастного гроба, как не знали, на что Хулиан пошел во имя свободы, той самой, в которую они с бабушкой так истово верили. Ради чего они еще переехали?