— В самом деле?

Глаза его сузились.

— Уж не намекаешь ли ты на то, что твоя сдержанность была обусловлена исключительно моим отношением к тебе?

— Не совсем так. Просто мне на самом деле было не о чем с тобой говорить. Но у меня действительно возникало чувство, что тебе больше нравилось, когда я нечасто раскрывала рот.

— Не о чем говорить? Поразительно, как может отличаться взгляд двух людей на один и тот же предмет. Мне казалось, что ты предпочитаешь молчать, потому что обладаешь способностью угадывать мои мысли, а также чувствуешь то же самое, что и я. Следовательно, к чему тогда было вести ненужные разговоры? Похоже, в этом я тоже ошибся.

В этом? Значит, было что-то еще, в чем Леандро считал себя обманутым? Что бы это могло значить? Впрочем, вряд ли что-то очень важное. Если бы дело обстояло именно так, разве он стал бы молчать на протяжении всех этих восьми лет? Даже больше: позволил бы ей Леандро так просто уйти из своей жизни?

Судя по выражению его лица, он ждал ответа и, не дождавшись, вздохнул.

— Да, ты действительно вспомнила свои прежние навыки. Надеюсь лишь, что это продлится недолго. Должен признаться, твои новые таланты мне куда как более по душе, чем прежняя сдержанность.

— Стареешь, наверное. Ведь ты помнишь, каким был твой прежний лозунг? Что-то вроде: «Мир меня еще узнает»? Теперь он может звучать примерно так: «Мир уже принадлежит мне. Чем бы мне еще развеять свою скуку?»

— Все-таки одно твое качество осталось неизменным, — насмешливо заметил Леандро и добавил еще несколько слов на смеси английского, итальянского и мавританского. — Твоя прямота. Хотя иногда все же стоит помолчать.

Смирившись с тем, что в присутствии Леандро ее сердце всегда будет не на месте, Феба вонзила зубки в куриное крылышко.

— Вижу, что кое в чем ты остался верен себе, как и прежде. Например, по-прежнему при разговоре смешиваешь языки.

— Лишь в тех случаях, когда слова одного языка не могут передать все, что я хочу сказать.

— То есть ты не можешь сказать на простом добром английском, что такую стерву, как я, еще поискать надо.

Леандро удивленно воззрился на Фебу.

— Ты поняла? — В его глазах Феба прочла одобрение и почувствовала себя ребенком, заслужившим похвалу своего кумира. — И, отвечая на твой вопрос… Нет, я не мог сказать это по-английски. Несмотря на то, что ты поняла все правильно, тем не менее английская фраза не в состоянии передать того оттенка, который я вложил в свой словесный языковой винегрет. Но я все же потрясен твоими знаниями идиоматического итальянского и, уж тем более, мавританского, на котором в Кастальдинии почти не говорят.

Феба чуть не подавилась курицей. То есть он хочет сказать, что она выучила эти два языка только для того, чтобы наконец понять, что он говорил, занимаясь с ней любовью?

Когда к ней вернулась способность дышать, Феба решила сказать полуправду.

— Когда ты начинал говорить по-мавритански, мне всегда хотелось не просто улавливать смысл, но и понимать значения слов языка, чье звучание так отлично от других. Кроме того, я считаю, что мавританский язык, как и люди, на нем говорящие, — хотя их и меньшинство, — являются неотъемлемой частью культуры королевства Кастальдиния. И я чувствовала, что должна по крайней мере попытаться его выучить. Но мое произношение ужасно, — призналась она.

— Скажи что-нибудь!

Феба повторила эту же самую фразу по-мавритански и вдруг поняла, что Леандро еле сдерживается, чтобы не расхохотаться.

— Я забыл сказать, что не надо понимать меня буквально.

— Тогда, например, «я молчу»?

Он рассмеялся и сжал ее руку.

— Понял. Тогда скажи, что хочешь.

Но как только Феба произнесла слово, Леандро приложил два пальца к ее губам. В его глазах искрился смех. И горело желание.

— Обычно такими словами можно убить, а у тебя оно звучит как приглашение.

— Я сказала всего лишь одно слово, — возразила Феба, думая о том, как этот мужчина поведет себя, если она сейчас проведет языком по его пальцам.

На ее счастье, Леандро сделал выбор за нее, проведя пальцами по ее губам, и избавил от соблазна, вовремя отняв руку.

— Но этого было достаточно, чтобы я понял, о чем ты думаешь.

Феба откинулась на спинку кресла. На нее нахлынули воспоминания. Как он целовал ее губы, нежно перебирал пряди волос…

Нет! Надо срочно избавиться от этого наваждения!

— Ну вот, мы выяснили причину, по которой я занялась изучением мавританского. Почему стал изучать его ты? Никто из молодежи рода д'Агостино, с кем я знакома, не увлекался языками.

— Я исключение из правил. В мое время его преподавали в школе.

— Но на нем никто не говорит, разве что некоторые из его слов вошли в диалект итальянского, на котором говорят в Кастальдинии.

— Тем не менее существует группа людей, которая считает его родным языком. Остальные забыли его так же, как любой другой иностранный язык, который мы обычно изучаем в школе. Я давно мечтал его выучить. Моя бабушка по материнской линии была чистокровной мавританкой.

— Понятно тогда, откуда в тебе эта бесцеремонность!

Леандро резко поставил на стол свой бокал, встал, подошел к ней, рывком поднял со стула и прижал к себе.

— Похоже, с моей стороны завести светскую беседу было не слишком хорошей идеей.

Не дав Фебе опомниться, он потянул ее за собой и опустил на красную кожаную софу, а сам при этом остался стоять.

Феба хотела подняться, но он ей не позволил. Она чувствовала, что летит навстречу мчащемуся поезду, который неумолимо приближается, но понимала, что уже не сможет остановиться. Когда Феба приняла его приглашение поужинать вместе, то должна была понимать, чем все закончится.

Почти в ту же секунду официанты быстро пододвинули к софе столик, поставив на него блюда с дымящимися закусками, и бесшумно удалились.

Как только они снова остались одни, Леандро взял одну креветку, откусил, а оставшийся кусочек поднес к ее губам. В тот же миг Феба снова задалась вопросом, что произойдет, если она все-таки уступит искушению и проведет язычком по его пальцам.

Не отрывая от него взгляда, Феба откусила кусочек. Глаза у Леандро заблестели. Он продолжал держать креветку у ее рта, пока она не проглотила все.

Леандро медленно провел пальцем по ее губам, и Феба неожиданно осознала, что не сможет сделать того, чего ей так сильно хотелось.

Должно быть, в ее глазах отразился страх, потому что Леандро тут же убрал руку, сел рядом и закрыл глаза. Для Фебы было облегчением узнать, что не одна она испытывает искушение, а оружие, которое избрал Леандро, вдруг оказалось обоюдоострым.

Леандро открыл глаза и посмотрел на нее. Так они и сидели молча, глядя друг на друга, словно вспоминая что-то.

— Мне начинает казаться, что вы с Эрнесто образовали тайный клуб взаимного обожания, — неожиданно сказал он.

— Боишься спросить у него самого, чтобы не получить нагоняй? — спросила Феба, борясь с обидой. — Поэтому ты решил задать интересующий тебя вопрос члену этого клуба, от которого проще добиться правды?

— Эрнесто в самом деле ответил достойно. А под тем, кого легче сломить, ты подразумеваешь себя? Странно, а почему у меня такое ощущение, что я сейчас заработаю фингал под глаз?

— И ты готов пожертвовать глазом вместо того, чтобы узнать правду от Эрнесто. Что же ты за бизнесмен после этого?

— Я люблю преодолевать препятствия. Чем тяжелее мне что-то дается, тем больше это нравится.

— Да, нежелательное качество для короля. Тем более в стране, которая старается избегать конфликтных ситуаций. Мне начинает казаться, что, как только возникнет какой-то спор, ты сразу же схватишься за оружие.

Леандро провел пальцем по ее скуле.

— Ну, не сразу. И далеко не сразу. Сначала я заставлю своих противников помучиться бессонными ночами.

Феба глубже вжалась в софу, стараясь подавить ощущения, которые он в ней вызвал.

— И ты еще недоумевал, почему у тебя возникали споры с королем Бенедетто и Королевским советом, которые, как ты хорошо знаешь, любой ценой стараются избегать военных конфликтов.

— Это не значит разрешить спор словами.

— Судя по тому, что ты говоришь, можно подумать, что в Кастальдинии царит диктатура, а между тем все совсем не так. Ты ведь знаешь, что это мирное государство.

— Мирное? Ты и впрямь воспринимаешь Кастальдинию как сказочное королевство, о котором родители читают на ночь своим детишкам?

— А ты представляешь его страной с военным режимом.

— Неужели в твоем королевстве не нашлось места для прекрасного принца?

— Не только для прекрасного принца, но и для рыцаря Пылкое сердце или принца Сопротивление бесполезно.

У Леандро затрепетали ноздри, и только тогда Феба поняла, что сказала. Она потянулась к ближайшей тарелке, чувствуя, как его желание, витая в воздухе, передается и ей.

— И какого же правителя желают видеть во мне король и Совет?

— Только не говори, что ты отказываешься, даже не выслушав меня до конца. Ты ведь пока не знаешь, что мы хотим тебе предложить.

— Почему же не до конца? Я все понимаю. Вы хотите, чтобы я вернулся в Кастальдинию и получил полное отпущение грехов. Король Бенедетто возвратит мне все титулы, добавив парочку новых, например, наследный принц и регент. В историю это войдет как приманивание будущего короля ныне правящим Б.

— Б., — расхохоталась Феба. — Хотела бы я присутствовать при этой сцене, когда ты обратишься к нему так.

— Договорились, — кивнул Леандро.

— Похоже, ты все-таки позволяешь чувству юмора иногда брать над собой верх, — заметила Феба.

— Ты хочешь сказать, что в прошлом я чаще всего вел себя как высокомерный осел?

— Не знаю, — ответила Феба, не подумав. — Раньше я смотрела на тебя как влюбленная идиотка.

Леандро бросил на нее такой взгляд, что Феба чуть не выпалила, что сейчас она не многим от нее отличается, но Леандро избавил ее от этого позорного признания.

— Итак, никто по-прежнему не собирается приносить мне официальных извинений, — подытожил он.

Феба неуверенно кивнула. Леандро продолжал:

— Ну, что я могу сказать? Невероятно. Ладно. Что мне еще предлагается в обмен на мое согласие? Не то чтобы я этим так уж интересовался…

— Ты нужен жителям Кастальдинии, а тебе это неинтересно?

— Они нуждаются во мне или в том, что я собой олицетворяю: в деньгах и власти? Мои взгляды на будущее Кастальдинии, за которые я в свое время и был изгнан с позором из страны…

Леандро чуть помедлил.

— Так меня готовы принять вместе с ними или все-таки без них?

— Хочу напомнить тебе, что переговоры были придуманы специально для достижения компромисса.

— Но та сторона, которую ты представляешь, вряд ли придерживается такого мнения. В их интерпретации это звучит так: «Либо ты сделаешь так, как хотим мы, либо так, как мы хотим». Другого просто не дано. Атак как я был абсолютно не согласен с проводимой политикой, меня просто удалили. Сейчас, как ты утверждаешь, во мне нуждаются, но я сомневаюсь, что они наконец-то согласились с моими представлениями о том, как должно развиваться будущее страны. Да они просто морочат мне голову!

— Это уже в прошлом.

— Не уверен. Скажи мне, кстати, рассказал ли тебе король Б. о двух других достойных претендентах?

— Вообще-то он упоминал о них.

— Неужели он рассказал тебе про Дюранте и Ферруччо? — удивился Леандро.

— Он не называл имен. Сказал лишь, что в списке, в котором твое имя стоит на первом месте, есть еще два человека.

— И почему же мне вдруг решили отдать предпочтение?

— Как ни по-идиотски это звучит, но потому, что с тобой легче договориться и ты не так сильно его ненавидишь.

Леандро покачал головой. Его лицо выражало ироничное восхищение, почти любовь.

— Старый лис. Он, как всегда, прибегает к полуправде, чтобы выставить себя в наиболее выгодном свете, а заодно и подстраховаться на тот случай, если я все же соглашусь.

— Моя способность хранить тайну заключается в умении только слушать, но не говорить.

Леандро засмеялся.

— Я не скажу ничего нового, так как все упирается в традиции, консерватизм, древность рода и право наследования. Единственное мое преимущество над ними заключается в том, что я не являюсь сыном короля Бенедетто.

Фебу вдруг озарила догадка.

— Дюранте д'Агостино, лишенный права занять трон? Старший сын короля Бенедетто? Ничего себе.

— Именно так. А эти консерваторы не хотят преступить букву закона, когда это можно и нужно сделать.

— Но благодаря политике этих консерваторов Кастальдиния по-прежнему остается одним из мирных государств.

— И самых отсталых.

— Но ты тем не менее не отказался от преимущества, которое давал тебе этот закон. Если ты всегда считал Дюранте достойным трона, то почему же ты никогда не выступал за то, чтобы изменить этот закон?

Его изумрудные глаза сверкнули огнем.

— Ты хочешь сказать, что мне должно быть стыдно за это? Да, мне стыдно. И жаль, что я не сумел увидеть, что совершаю ошибку, пока не стало слишком поздно. Но раз уж теперь у меня появился шанс исправить положение, я это сделаю. Пусть трон действительно займет самый достойный из нас.

— Но все уверены, что его должен занять ты.

— Я считаюсь самым достойным, потому что ассоциируюсь у жителей со старыми порядками, хотя это в корне неверно. Если я приму ваше предложение, то буду добиваться упразднения устаревших законов Кастальдинии. Ты ведь понимаешь, что править страной может действительно любой человек, не важно, королевской он крови или нет. Главным фактором должны стать его заслуги.

— Кажется, я начинаю понимать, — медленно сказала Феба, — почему тебя лишили гражданства. За твои прогрессивные, но внушающие опасения реформы.

— Тебе только сейчас пришло это в голову?

— Как бы это сказать… Меня просто подталкивали к мысли, что ты не реформатор, а бунтарь.

— А разве это не одно и то же?

— Нет. Но я должна признать, что ты честолюбивый бунтарь.

Ну и определение. Вот здорово.

— И ты этому поверила?

— А почему нет? Нет ничего такого, что доказывало бы обратное. В бизнесе за тобой закрепилась репутация жесткого, можно сказать, жестокого дельца.

— А даже если это и так? — пожал плечами Леандро. — Почему бы мне не применять подобную тактику, если она приносит результат? Но при этом я все же стараюсь не переборщить. Если я и предпринимаю какой-то шаг, который может изменить настроения в обществе, или собираюсь начать проект, который может исправить экологическую обстановку, то для начала все тщательно взвешиваю, так как понимаю: как людские, так и природные ресурсы ограничены.

— И это не мешает тебе быть бабником, — почему-то добавила Феба.

— С чего это ты взяла? У меня есть более интересные занятия, чем коллекционировать женщин.

— Разве преследовать женщину у мужчин не считается самым интересным занятием?

— Ты наделяешь отдельными качествами всех мужчин или только меня? Но раз уж ты сама об этом заговорила, разве женщины считают иначе? Уж коли на то пошло, по-моему, все они от этого только выигрывают. Согласно устоявшемуся мнению, мужчины получают то, ради чего все это и затевают. Секс. А женщины поощряют мужчин не для того, чтобы добиться секса, а ради эмоций, которые им доставляют эти ухаживания. Ты разделяешь мое мнение?

— Оно действительно выдержало проверку временем, но все-таки не надо обобщать.

— Об этом и речь. Хотя я и не отрицаю, что близость с женщинами весьма приятна, но отношения с ними автоматически влекут за собой неизбежные проблемы, а именно — необходимость мириться с женскими капризами.

— В таком случае для тебя было бы проще нанять любую компаньонку, удовлетворяющую всем твоим требованиям. Только я почему-то не могу себе это представить.

— Это был бы выход, но ты права — я не могу этого сделать.

— Тогда я почти готова тебе посочувствовать, ибо как иначе ты найдешь женщину, отвечающую твоим требованиям?

— Ну, я всегда могу изменить или чуть подкорректировать их. Впрочем, это не обязательно, так как я уже приобрел способность противостоять женским чарам.

— Ты хочешь сказать, что когда-то они имели над тобой власть?

— Именно это я и имел в виду.

Сердце Фебы забилось. Неужели он когда-то так сильно кого-то любил? Но кого? Это было до нее или после?

Неожиданно Леандро подался к ней и взял в руки прядь ее волос.

— Не то чтобы этот цвет тебе не шел, но все-таки, почему ты решила стать брюнеткой?

Феба посмотрела на него так, словно он ее ударил.

— Ты имел в виду, почему я перестала обесцвечивать волосы?

Леандро в свою очередь воззрился на нее в удивлении.

— Ты брюнетка от природы?

— А что, было незаметно? Впрочем, это объяснимо.

— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что ты ничего обо мне не знаешь.

— А я мог бы поклясться, что знал о тебе все.

— Как видишь, это не так.

— Все же позволю себе не согласиться.

— Все так же самоуверен. У меня ушло полтора года на то, чтобы понять, что ты со мной сделал.

— И что же это?

Феба усмехнулась.

— Ну, как же… Если ты даже не знал, то я обесцвечивала волосы.

— Но цвет твоих волос изумительно шел к твоему загару, поэтому я думал, что он естественный, и тебя ничто не выдавало. Вот я и решил. Что еще я тебе сделал плохого?

— Ты ведь считаешь, что весь мир должен смотреть на тебя как на кумира, не так ли?

— Тебе на самом деле так кажется?

— Я тебя не критикую, если ты это имеешь в виду, а…

— А у меня почему-то складывается именно такое впечатление. Послушать тебя, так все то время, что мы с тобой встречались, я был эгоцентричным ублюдком. Кстати, я припоминаю, что ты действительно говорила о чем-то подобном, прежде чем выкинуть меня из своей жизни. Должен ли я считать, что именно эта причина послужила поводом для нашего разрыва?

— Это было неизбежно. Другой вопрос, произошло бы это раньше или позже. Так что считай, что я оказала услугу нам обоим.

— Почему бы тебе не говорить только от своего лица?

— Пожалуйста. Я оказала себе услугу и не стала дожидаться того момента, когда эти отношения закончишь ты.

Не призналась ли Феба только что, что для нее их отношения были ничем иным, как способом добиться своей цели? Или это высказывание стоило трактовать как-то иначе? Например, она испугалась, что Леандро выплеснет свою обиду и ярость, вызванную решением Королевского совета, на ней?

Ему снова пришлось напомнить себе, что не стоит забивать этим голову, так как шансов узнать правду у него по-прежнему немного.

Но ничего, в этот раз все будет иначе. Он больше не станет задаваться вопросом «почему?», когда их отношения снова подойдут к концу, так как сам выступит инициатором их разрыва. Когда сочтет нужным.

Пора было начинать свой спектакль.

Леандро махнул рукой, и заиграла музыка, которая мгновенно вызвала у Фебы поток воспоминаний. А затем Леандро протянул ей руку и сказал:

— Потанцуй со мной.

Та же самая фраза, которую он произнес в тот вечер, когда они впервые встретились. До того, как их представили друг другу. Она отчетливо помнила, как взяла его руку и закружилась с ним в танце, не чувствуя пола и словно летя по воздуху. А его поцелуй перевернул ей всю душу и изменил ее жизнь.

События настоящего ничем не отличались от того, что было в прошлом. Феба снова не поняла, каким образом ее рука оказалась в руке Леандро, и он снова закружил ее в танце. Его шепот, раздавшийся прямо у нее над ухом, вызвал в ее теле дрожь.