Глава 1

Приор Роутона

Лучи восходящего солнца падали косыми снопами сквозь чистое, явно вымытое накануне окно и золотили лысую макушку судьи. Он был немолод и не привык просыпаться рано, а потому был крайне раздражен и недоволен, когда его разбудил очень настойчивый посетитель. При виде приказа с печатью самого Магистра Надзора, однако, попыхтел и засунул свое недовольство куда подальше. А теперь просто сидел за столом, вяло всматриваясь в вязь золотых букв, время от времени поглядывая на того, кто, собственно, сдернул с мягкой кровати и заставил тащиться в городскую тюрьму.

Кто способен на такое?

Только приор Святого Надзора, ночью прибывший в Роутон. На место своей службы.

— Так чего вы хотите, ниат Эльдор? — наконец буркнул судья. — Конечно же я поздравляю вас со столь высоким назначением. Мы, олицетворение правосудия, всегда жили мирно со Святым Надзором, но я не совсем понимаю… э-э-э… в чем, собственно, вопрос.

Мариус откинулся на жесткую спинку стула, прищурился, глядя на судью. В груди клокотала злость, и не будь судья столь уважаемым и убеленным сединами, уже выплюнул бы пару зубов. Нет, прав, бесконечно прав был Магистр: Роутон погряз в ереси, потворствует преступлениям, творимым двуликими. Разберись, Мариус, в чем там дело. Твари из-за Пелены и двуликие отродья не должны вызывать ни жалости, ни сочувствия. Но Пастырь с крагхами, не должно быть снисхождения к тем, кого коснулось проклятие двуликости. От этого все беды: мы не видим в человеке чудовища.

— Что тут может быть непонятного? — хмурясь, поинтересовался Мариус. — Я поймал в собственном доме воровку, которая оказалась двуликой. Я мог бы казнить ее на месте, но, поскольку светские власти Роутона — как мне сказали — всегда сотрудничали с Надзором, решил отдать ее вам. В соответствии с уложением пятисотого года от Великого Раздела, ворам положено рубить руку. В соответствии с поправкой Надзора, всякое наказание удваивается для двуликих. Соответственно, эта дрянь должна лишиться обеих рук.

Судья посмотрел на него исподлобья так, как смотрят на душевнобольных.

— Послушайте, ниат Эльдор. Здесь ключевой момент — воровка. Эта девушка что-то украла? Нет. Вы просто застали ее в своем доме. При ней вы не нашли ничего, что могло бы принадлежать вам.

— То есть вы не желаете сотрудничать со Святым Надзором, — все еще щурясь, уточнил Мариус. — Весьма прискорбно. Мне придется сообщить об инциденте Магистру.

Судья заметно вздрогнул и поежился, как будто стал меньше. Магистр… С Магистром Надзора никто не хотел связываться. Никто. Даже его королевское величество.

— И не жаль вам ее? — неожиданно спросил он, не глядя в глаза. — Отрубить обе руки значит обречь на смерть, мучительную и голодную. Не проще ли сразу голову?

Мариус пожал плечами.

— Все в рамках законодательства, судья Брисс. Голову рубят за другое, и вам это известно. И не жалко. Само существование двуликих ставит под угрозу существование земель Порядка, вы ведь знаете об этом. Там, где двуликих много, обязательно рано или поздно появится прорыв Пелены. А там, где прорыв, там взбесившиеся крагхи и рой. Вам доводилось видеть хоть раз, что такое нападение крагхов? Настоящее нападение? Не то, когда они утаскивают к себе девок, а когда просто хотят крови?

Он сделал паузу, выжидая, когда же судья поднимет глаза. Но мужчина сидел, съежившись, и с нарочитым интересом рассматривал столешницу. А утреннее солнце плясало, искрилось на гладкой лысине. Мариус скрипнул зубами. В груди стало горячо, еще немного, и с рук сорвутся огненные плети, переполосуют этого жалкого мужичонку, который только и умеет, что отсиживаться за спинами стражей, да еще жалеет двуликих.

— Я сомневаюсь в том, что вы видели что-либо подобное, — наконец просипел Мариус. — Если бы вы видели хотя бы десятую долю того, что довелось повидать мне, то не задавали бы сейчас глупых вопросов, а позвали бы палача и выполнили свой долг. Магистр предупреждал меня, что ересь овладела Роутоном. И я здесь для того, чтобы вернуть заблудших на верный путь.

Судья наконец поднял взгляд, и Мариус понял, что победил. Сломал этого жалкого старика. Заставил бояться.

— Хорошо. — Голос Брисса дрогнул. — Хорошо, воля ваша, приор.

И потянулся к шнуру, уходящему вверх, в отверстие в стене. Дернул несколько раз, прежде чем в дверь ввалился небритый детина в мундире нараспашку.

— Вильс, приведи двуликую. — И, тяжело глянув на Мариуса, добавил: — Я оглашу приговор в вашем присутствии, чтобы у Святого Надзора не возникло вопросов.

Он что, посмел иронизировать?

Мариус холодно улыбнулся в ответ. Ничего, пусть. Раз уж его определили в эту дыру приором, он сделает все, чтобы в головах роутонцев возникали только правильные мысли. Надо будет запросить с десяток стражей, чтобы воспитательная работа шла веселее.

Девку притащили быстро. Мариус только мельком глянул — маленькая, тощая. Даже истощенная. Лицо под спутанными волосами белое как мел, исчеркано кровавыми дорожками. Ну, Мариус знал, как магия печати действует на двуликих. Хорошо еще, что собственной кровью не захлебнулась. Губы синие, дрожат. И запястья в наручниках, а пальцы худые, грязные. Птичьи лапы, а не руки. Вообще, он бы никогда не подумал, что это особь женского пола. На вид забитый пацан лет пятнадцати. Только вот чутье стража, привитое в Надзоре, сразу дало понять — девка. В латаных штанах, грязной рубахе и порванной жилетке. Но девка.

Судья Брисс поднялся, окинул взглядом присутствующих.

— Назовите себя, фье [Фье — обращение к женщине или девушке низшего сословия.].

Воцарилось короткое молчание. А Мариус внезапно почувствовал на себе взгляд двуликой. Ему не хотелось оборачиваться, не хотелось марать себя, глядя на тварь, но все же обернулся. У нее были большие блестящие глаза, темно-серые, как графит. И чернильная печать Надзора во всю левую щеку, вязь священных символов, дающих власть над тварями двуликими.

Мариусу очень не понравился ее взгляд. Так смотрят на тараканов. Или на крыс.

— Фье! — подал голос судья.

— Алайна Ритц, — прошептала девка.

— Фье Ритц, ниат Эльдор обвиняет вас в том, что вы забрались в его дом с намерением совершить кражу. Это… так?

Она, наверное, понимала, что отпираться бесполезно, и уронила голову на грудь. Мариус поморщился. Ему уже хотелось поскорее покончить со всем этим, вернуться в особняк и наконец заняться делами хозяйственными. За долгое время его отсутствия дом запустили, но сердиться на двух стариков он просто не мог. Все придется делать самому.

— Так, — наконец ответила двуликая.

Брисс пожал плечами и медленно поднялся.

— Тогда в соответствии с ныне действующим законодательством и поправками Святого Надзора вы приговариваетесь к отсечению обеих рук до локтя. Приговор будет приведен в исполнение вечером на закате.

Мариус дернул бровью. Совершенно непонятно, к чему время тянуть? Но промолчал. Пастырь с ним, с судьей. А порядок в Роутоне он наведет. Магистр не будет разочарован.

— Обеих рук? — повторила девица, словно во сне. — Но это же…

«Это смерть, — удовлетворенно произнес про себя Мариус. — Одним двуликим меньше».

Он снова, сам того не желая, поймал ее взгляд — взгляд зверька, которого загнали в угол и которому совершенно нечего терять. Наверное, если бы не печать, то перекинулась бы сейчас, исполосовала всех когтями, искрошила, измолола… Но печать Надзора — великая вещь. Тянет силу из двуликих, напитывает Око Порядка, и только благодаря этому еще не прорвалась Пелена. Так говорил Магистр, и у Мариуса не было повода усомниться.

Девка вдруг рванула вперед, Вильс не успел ее схватить.

Рванула и бухнулась на колени перед Мариусом, вцепилась своими птичьими пальцами ему в штанину. Залопотала, заглядывая в лицо:

— Благородный ниат! Прошу… Я знаю, вы хороший человек… Заберите моего брата, отдайте в приют… Я его заперла, он погибнет! Горчичный проулок, три!

От прикосновения двуликой Магистра передернуло. Он невольно подался назад, резко поднимаясь на ноги. Стул с грохотом опрокинулся.

— Уведите, — прикрикнул на судью, — иначе…

— Да ей-то уже все равно, — холодно ответил Брисс. — В самом деле, уведите, Вильс.

Мариус не без труда отодрал от себя костлявые руки, отшвырнул девку — ее поймал все тот же Вильс.

— Благородный ниат! — Она уже вопила во все горло. — Спасите, умоляю! Он просто человек, вы не можете отвернуться от человека, Пастырь покарает!

И уже из-за двери донеслось хриплое:

— Горчичный проулок, три! Его зовут Тибери́к!

Лязгнул дверной замок, с притолоки посыпалась белая труха. Мариус вздохнул, поборол желание отряхнуть штаны после того, как за них цеплялась двуликая тварь, затем поднял стул. Судья Брисс с любопытством смотрел на него, положив двойной подбородок на сцепленные пальцы рук.

— Вы довольны, ниат Эльдор?

— Вполне.

— Можно вопрос?

— Извольте.

Он снова уселся на стул, положил ногу на ногу, рассматривая носок начищенного сапога.

— Почему вы так ненавидите двуликих? Они ведь и пользу приносят. Вроде как напитывают это ваше Око Порядка.

— Я уже объяснил. Слишком много двуликих — прорыв Пелены. С той стороны. Рой и крагхи. Рой, судья. Когда катится рой, позади остаются куски мяса. Недоеденные куски, понимаете? К тому же двуликость — это еще хуже, чем крагх. Потому что мы видим в чудовище человека…