— Ладно. Приступай. Юстус, внимательно слушай, что она говорит.

— Фэллон, знаю, ты меня ненавидишь, но кровная связь была необходима. Клянусь, я все тебе объясню, но сперва позволь мне вручить дар, который я тебе задолжала двадцать два года, — говорит Мериам. Я сердито сверлю ее взглядом. Она добавляет: — Тебе понадобится магия, чтобы отсюда выбраться.

Мое недоверие к ней настолько сильное, что сбивает ритм сердца.

— Разве ты не хочешь вновь увидеть свою пару?

Хочу больше, чем вернуть магию.

— Доверься мне, дорогая.

Довериться ведьме, которая только что связала меня со свихнувшимся фейри? Я подавляю позыв ответить: «Как бы не так», опасаясь, что случайно заговорю на шаббинском. Тем не менее, очевидно, для побега… для выживания мне понадобится магия, поскольку вера в чудеса умерла во мне много лун назад. Поэтому я наконец отпускаю рубашку, обнажая грудь.

Едва кончик окровавленного пальца Мериам касается моей плоти… толчок, и сердце дергается в тысячу раз сильнее, чем во время прошлого ритуала, оно сжимается и затвердевает.

И затвердевает.

Кожа перестает вибрировать.

Когда окружающее меня золото тускнеет, а сияние огня фейри темнеет, в черепе проносится шепот: может, она и не обхитрила Данте, но обхитрила меня.

Глупая ты девчонка, Фэллон.

Перед мысленным взором предстает лицо моей пары, и хотя он не может меня услышать, я шепчу в пропасть, простирающуюся между нами:

Прости, любовь моя.

Глава 10

Комок мускулов в груди настолько неподвижный, что кажется: вот и все, мой самый последний миг на этой забытой богами земле.

Мне ненавистно, что последнее увиденное лицо — лицо Мериам.

Что последнее прикосновение мужчины — прикосновение Юстуса.

И что Данте будет свидетелем моей смерти.

По крайней мере, ему не достанется моя магия. О, весьма иронично, что даже на смертном одре мне удается найти что-то хорошее в происходящем. Этот мой гребаный оптимизм! Возможно, будь я непрошибаемой пессимисткой, то прожила бы дольше.

В следующей жизни — если реинкарнация существует — я стану циничной и буду ждать только плохого. И я на хрен никому не буду доверять. И буду постоянно ругаться.

Я почти слышу, как цокает языком моя пара. Он терпеть не может, когда я ругаюсь.

Ох, Лор! Пока меня не покинуло сознание, я еще немного говорю с ним через нашу несуществующую связь. Прошу его не играть в героя. Я не сто́ю того, чтобы за меня мстили.

Впрочем, обязательно убей Бронвен и Мериам. И Юстуса. Только не Данте. На случай, если в пророчестве Бронвен есть доля правды.

Скорее всего, ее нет.

Вероятно, она так сказала, чтобы Лор не рисковал своей шкурой, пока она придумывала план, как отправить меня в недра земли на убой.

«Твое желание исполнилось, старая карга. Теперь сдохни».

Я жду, когда перед глазами пронесется вся жизнь, однако единственное, что проносится, — это розовые радужки Мериам, когда ее зрачки сужаются, прежде чем вспыхнуть, подобно приливу. Почему ее глаза все еще такие четкие? Я хмурюсь. Хотя в сознании царит кромешная тьма, хранилище вновь заливает мерцающий золотой свет.

Бу-бух.

Я опускаю подбородок на шею и гляжу на трепещущую кожу, которую используют в качестве холста. Когда мое сердце возобновило биение?

Мириам начинает мычать себе под нос, затем добавляет слова, которые я сперва принимаю за часть заклинания, но потом ясно слышу:

— Слушай, Фэллон, слушай, но никак не реагируй, чтобы они не поняли, что я произношу вовсе не заклинание.

Я моргаю.

Ее ресницы опущены так низко, что касаются высоких скул, — черные и густые, как вороньи крылья.

— Я освобожу твою шаббинскую магию, но мы сделаем вид, что у меня ничего не вышло. Глотни один раз, если поняла.

Пульс в шее колотится с такой силой, что уходят драгоценные секунды на то, чтобы проглотить слюну.

— Мне многое нужно рассказать. Начну с твоей матери. Она не умерла. Я ее спасла, но крайне важно, чтобы все вокруг продолжали считать ее мертвой.

Сердце замирает на миг, а затем выстреливает ударами мощными, как у тех пушек, из которых Марко стрелял в Лора в роковой день на юге.

— Понятно?

Я глотаю.

— Хотя я так и не вышла замуж за человека, с которым породила твою мать, однажды у меня был муж. Первый король-фейри. Я не могу произнести его имя, чтобы другие не услышали, поэтому буду называть его Кэ.

Я чувствую, как она рисует кровавые петли на моей ключице.

— Моя мать была в ярости, но твоя пара… — дойдя до моего плеча, она перечеркивает завитки прямой линией, — …он был рад за меня.

Вероятно, окровавленные завитушки проникают внутрь, судя по тому, что кожа под ними горит, словно на ней рисуют огнем. Но остальное тело… оно ледяное.

— Если ты не знала, они с Кэ были близки. Твоя пара считал Кэ частью своей семьи, своего рода дядей.

Лор никогда не был для меня открытой книгой, а от слов Мериам я осознаю, что мужчина, с которым я связана, — настоящая могила, которую мне нужно будет вскрыть, когда мы воссоединимся. Мысль о том, что я, возможно, вернусь к нему домой уже сегодня, подстегивает и без того бешеный пульс.

Еще до восхода солнца я буду обладать магией.

Магией, которую я использую для того, чтобы вырваться из тюрьмы.

— Полагаю, он сказал тебе, что я помогла Кэ с переворотом? — Гладкий, как шелк, голос Мериам возвращает меня мысленно на бренную землю. — Но единственное, чем я поспособствовала свержению перевертышей, — так это тем, что упустила из виду эффект обсидиана.

— Как упустила из виду использование шаббинской крови на обсидиане? — вырывается у меня прежде, чем я успеваю даже понять, что открыла рот.

У нее округляются глаза; у меня — еще больше.

Мерда!

Не поворачивая головы, я скашиваю взгляд влево: голубые глаза Данте прикованы к алым полосам на моей груди. Я испускаю вздох облегчения, который замирает, поскольку пальцы Юстуса на моей руке ужимаются сильнее. Может, Данте, и не обратил внимание на мои слова, но не Юстус. Фока!

— Я велела тебе молчать, Фэллон! Или ты не хочешь получить свою магию и услышать конец истории?

Я поджимаю губы. В ее вопросе прозвучал вполне заслуженный упрек.

— Мне не следовало вообще рассказывать Кэ об обсидиановом проклятии, но я была молода и ослеплена любовью; опьянена сладкой ложью, которую он лил мне в уши. Я не замечала, что он использует меня ради моей крови. Не замечала, что его любовь запятнана жадностью. Но заметила моя мама. Она угрожала прибыть в Люче и расторгнуть наш союз. Кэ предложил создать барьер, чтобы не позволить ей мешать нашей жизни, я была глупой девчонкой, прислушалась к его совету и установила стену между моей родиной и Люче.

Мериам изучает свои неподвижные, покрытые золотом бедра — наказание за предательство своего народа.

— После смерти Кэ моим тюремщиком стал отец того, кого ты знаешь под именем Ю. Он был жестоким, ничем не лучше жены. И только после того, как он покинул этот мир, мать Ю приказала перенести меня из этого хранилища в темницу на Изолакуори. Она хотела от меня избавиться. Сын Кэ, назовем его А, назначил Ю моим надсмотрщиком. Он приносил мне еду и питье, хотя мое проклятое тело ни в чем не нуждалось. Одной особенно суровой зимой он принес мне шерстяное одеяло.

Ее взгляд смягчается, когда она смотрит на мужчину за моей спиной. Он ей что, нравится?

— Не пойми меня превратно, фейри ненавидел меня и все, что я олицетворяла, но он боялся шаббинов и переживал, что, если я умру от простуды, мои чары падут вместе со мной. — Она вздыхает. — Десятилетиями мы сосуществовали, не доверяя друг другу. Однажды ко мне пришел А и потребовал создать чары. Я притворилась, что из-за проклятия потеряла магические способности. Ю раскусил мою ложь, но не рассказал своему королю. К счастью, у А были столь ужасные отношения с отцом, что он так и не научился создавать печати, иначе он мог взять мою магию силой. Или попробовать собственную.

Она добавляет еще один завиток, еще одну линию. Кровь стекает на корсет, окрашивая шелковую ткань. Возможно, я слишком потрясена рассказом или же мой организм воспринимает ее кровь как волшебство, а не мерзость, поэтому желудок не скручивает.

— Множество раз я пыталась покончить с собой, но жизнь была моим наказанием. Я предположила, что только полностью обратив меня в золото, Котел позволит мне перейти в следующее царство, поэтому я принялась молиться о скорейшей трансформации. Той ночью во сне мне явился Великий Котел и сообщил, что проклятье исчезнет лишь тогда, когда оборвется род Реджио.

— На следующий день Судьба бросила к моим ногам Эм. Точнее, к моей темнице. Мальчик задавал много вопросов, в основном о своем дедушке, которого боготворил, в отличие от своего отца, которого считал недалеким. Хотя он не говорил прямо о его смещении, я поняла, что он мечтает править. Поэтому я преподнесла ему трон, открыв местонахождение барьерного камня. Сказала, что завладевший им завладеет всей силой.

Ее радужки не белеют, они тускнеют, как у Бронвен, когда ее зрением завладевают шаббины. В случае с Мериам, полагаю, она погрузилась в прошлое, заново переживая воспоминание.