— Дыши, моя дорогая. Жжение утихнет. Дыши. Они не должны знать, что заклинание работает. — Потусторонним голосом, подобным туману, поднимающемуся над Марелюче зимой, она добавляет: — Дыши, девочка моя.

В уголках глаз скапливаются слезы. Я пытаюсь задрать голову, но шея скована. Подобно стальному лезвию в кузнице, огонь пожирает мой хребет, опаляя каждый позвонок, словно пытаясь расплавить их для молота боли, которая вот-вот обрушится. Я стискиваю зубы, сдерживая крик, угрожающий прорваться наружу.

— Спокойно. — Мериам подносит пальцы к моим губам и смачивает их кровью, одновременно с этим на меня обрушивается ее сила. Или же моя?

Как бы то ни было, яростная и неумолимая, она терзает позвоночник от копчика до черепа, вырывая из горла крик, который бесшумно ударяется о плотно стиснутые зубы.

— Я чувствую ее. Почти готово. — Окровавленные кончики пальцев танцуют по моим щекам, размазывая следы моей агонии. — Осталось немного.

Я пытаюсь сжать кулаки, но, должно быть, она наложила заклятие не только на мои губы, потому что пальцы не сгибаются. Когда погребальный костер, бушующий под кожей, окутывает сердце, из глаз льются ручейки слез.

Мне хочется окунуться в бездны северного моря.

Хочется вонзить в кожу кинжал, чтобы высвободить раздирающее меня давление.

Хочется содрать с себя плоть, прежде чем заклинание Мериам испепелит мои внутренности.

Хочется…

Боль прекращается.

Огонь отступает.

Жжение становится легким покалыванием. Я опускаю взгляд на обнаженную грудь, украшенную множеством отметин, как у одичалой, ожидая увидеть сияние, однако под слоем крови Мериам кожа белая.

До чего странно чувствовать себя настолько переменившейся, но выглядеть прежней.

— Сейчас я освобожу тебя от паралича. — Ее речь замедляется. — Не забывай… вести себя так… словно заклинание… не сработало. — Неудивительно, что Мериам истощена. Она потеряла столько крови. — И, Фэллон, дорогая… не забывай меня ненавидеть.

Изображать отсутствие магии наверняка будет плевым делом. В конце концов, я ничего не смыслю в печатях. А вот изображать ненависть к женщине, которую использовал подлый мужчина и которую незаслуженно презирает весь мир… Вот это будет подвигом.

По плечу к уху подкрадывается дьявол и шепчет: а вдруг она наплела тебе с три короба? Тебе, наивной душе, не впервой вестись на ложь.

Я мысленно сбрасываю дьявола с плеча и для верности топчу ботинком, однако его слова оставляют след… который проникает глубже. Нет, я не намерена тут же вписать имя Мериам в свое генеалогическое древо, но разве мой товарищ по несчастью не заслуживает хоть капли доверия? В конце концов, желай она меня ослабить, стала бы превращать в оружие?

Из-под подошвы моего ментального ботинка раздается слабый писк: может, она превратила тебя в свое личное оружие?

Вместо того чтобы вновь втоптать его в землю, я убираю ногу и позволяю дьяволу подняться обратно на плечо: уж лучше слушать собственного ручного дьявола, чем тех, что меня окружают.

Глава 12

Мериам проводит прохладным пальцем по моим губам, прежде чем прочертить замысловатый узор на груди. Тряхнув головой, она с досадой рычит.

— Что? — Фигура Данте напрягается, пока плечи не становятся такими острыми, что резко выступают из-под золотого пластрона. — В чем дело?

Мериам поджимает губы.

— Мы не учли, что сейчас лето и солнце встает рано. — Она поднимает дрожащую руку и проводит костяшками пальцев по блестящему лбу. — В следующем месяце нужно будет начать ритуал, как только луна осветит небо.

Одновременно с ее словами невидимые оковы ее магии спадают с моей кожи. Хотя она не даровала мне крыльев, я чувствую себя так, словно вышла из кокона и готова к полету.

— Мы не учли? — Данте выпучиваются глаза. — Не перекладывай вину на меня, стрега! Если нам придется торчать под землей еще две недели, то из-за твоей неудачи! — Словно закативший истерику ребенок, Данте ударяет мечом по золотому трону. Однако единственное, чего добивается, помимо демонстрации своей несдержанности, — ломает обсидиановый клинок.

Улыбка подкрадывается к губам, но я ее спешно прогоняю, пока никто не заметил, и опускаю взгляд в пол, однако замечаю алые завитки на груди, и меня передергивает. Используя лоскуты изодранной рубашки, вытираю кровавое месиво. Вскоре ткань становится такой же красной, как следы на груди. Желудок вновь скручивает, и на этот раз меня тошнит. Язык обжигает одна лишь желчь, и боги! — какая кислятина!

Меня захлестывает новая волна тошноты, я сгибаюсь пополам и извергаю на пол хранилища то немногое, что оставалось в желудке.

— Может… кто-нибудь… смыть кровь? — шепчу я.

Мою просьбу исполняет Юстус, хотя он и не единственный водный фейри из присутствующих. Он обходит меня, подняв поблескивающие ладони. Пока он окатывает меня водой, его взгляд изучает каждый миллиметр моего лица. Друг ли он мне или враг? Мериам не прояснила.

«Впрочем, ей тоже нельзя доверять», — бормочет верный дьявол на плече. Интересно, в курсе ли он, что кровь, которую он с меня смывает, вернула мне магию. Когда он устремляет поток воды к моему лицу, я закрываю глаза и сжимаю губы, чувствуя, как жар заклинания все еще стекает с меня ручейками.

— Росси, вели бросить в Филиасерпенс кузнеца, который сделал этот дурацкий меч, и прикажи Таво найти мастера, способного изготовить оружие, достойное лючинской короны.

Данте швыряет сломанный меч в беломраморный бюст, отрезая ему кончик заостренного уха, что напоминает мне о том ухе, которое Юстус железным лезвием отсек дочери за ребенка, рожденного вне брака. Сердце щемит. Сожалеет ли он об этом теперь, когда знает, что я не принадлежу Агриппине Росси?

— Заклинательница змей, назад в клетку!

Мой взгляд отрывается от разбитого бюста и останавливается на Данте. Если кого и следует запереть в клетке, так это его!

— Не надо. Я буду хорошо себя вести. Я… — Я почти клянусь, но вовремя вспоминаю, что теперь моя магия свободна, и на коже отпечатается сделка.

Данте недобро смеется.

— Ты? Будешь хорошо себя вести?

— Маэцца, позвольте внести предложение? — Вопроса Юстуса застает Данте у выхода.

Глупо ли надеяться на поддержку Юстуса? Его поддержка покажет, на чьей он стороне. Юстус Росси — наш друг, а не враг. Даже звучит дико. Напрашивается вопрос: почему и с каких пор?

— Помилуйте кузнеца. — У Юстуса прорезалась совесть? — Он работает над упрощенным дизайном, который объединит обсидиан с железом… — Недолго я на нее уповала…

— Считаешь меня дураком, Росси? — Вкрадчивый голос Данте пронзает воздух.

О, как же вздулись вены на висках Юстуса!

— Разумеется, нет, Маэцца.

Может, Данте и стал другим человеком, но его желание очевидно — полностью завладеть Люче. Чего жаждет Юстус Росси? Человек, чьи устремления неясны, — страшный враг. Единственная надежда, что Мериам, женщина, очевидно, хитрая, знает, чего он хочет.

Боги… на нашей стороне Мериам! Не плевать ли, чего там хочет Юстус?

Я оглядываюсь на нее и обнаруживаю, что ее пристальный взгляд из-под тяжелых век впился в меня. Она бледная, прямо как бюст, который повредил Данте. Я только сейчас осознаю, чье лицо он изображает: Ксемы Росси. Скульптору удалось в совершенстве передать едкий взгляд древней фейри и острые, как бритва, морщины, к тому же он добавил ей на плечо безупречную копию ее мертвого попугая — единственного животного, которое мне противно.

— Ладно! — рявкает Данте. — Не убивайте кузнеца. Но начни обучать нового. — Затем он окидывает меня взглядом: изодранную рубашку и перепачканные замшевые штаны. — Искупайте Фэллон и переоденьте в нормальную одежду, в которой она не будет похожа на ракоччинского мальчишку.

Я ощетиниваюсь.

— Я не ребенок, Данте! Не надо меня купать, я с удовольствием искупаюсь сама. — Пальцы сжимают рубашку с такой силой, будто на ее месте — шея Данте.

Король не спешит уходить, его пристальный взгляд вновь скользит по мне.

— Не оставляйте ее одну ни на секунду.

— Разумеется, Маэцца.

— И еще кое-что, Росси. Найди бумагу. Да побольше. Я хочу использовать этот месяц ожидания, чтобы выучить все печати, известные шаббинскому народу.

— Немедленно распоряжусь, чтобы доставили пергамент и чернила.

— Чернила не нужны. Я буду использовать кровь Фэллон. — С жестокой улыбкой на губах, он разворачивается и выходит из хранилища. — Свежую.

Пульс подскакивает, ударяя по коже с раскаленной яростью, затем подскакивает вновь, на этот раз от опасения. Поскольку мы теперь женаты, он сможет использовать мою магию и поймет, что заклинание Мериам сработало. Я оборачиваюсь на свою шаббинскую землячку, однако ее взгляд прикован к Юстусу, который смотрит на нее в ответ. Они не обмениваются ни словом, тем не менее кажется, будто между ними идет разговор.

Должно быть, она чувствует на себе тяжесть моего взгляда, потому что бормочет:

— Не волнуйся. Я покажу ему ненастоящие печати.

Я кошусь на Юстуса: вроде бы он прекрасно разбирается в символах.

— Боишься, что я научу его настоящим? — Губы Юстуса расплывается в ухмылке.