— Намерена покончить с собой, мойя?

Я вздрагиваю. Естественно, нет! Единственный, с кем я намерена покончить, — это он. И Мериам, из-за которой я, собственно, и заговорила про смерть. Впрочем, нелепое предположение Данте по крайней мере на время отвлекает меня от клаустрофобии, ослабляя чувство стеснения в груди.

— Поскольку, по-видимому, мою магию заблокировала Мериам, то ее чары рассеются с ее смертью. И нет нужны ни в заклинании, ни в полнолунии.

— Если она умрет, то пропадет и барьер, и чары на крови Реджио. Так что исключено.

Язык вибрирует в такт пульсу.

— Какие ч-чары?

— Ах да. Ты ведь прервала меня прежде, чем я успел объяснить гениальность своего дедушки. — Он сопровождает свое заявление самодовольной ухмылкой.

На языке вертится «Продолжай», но я знаю, что он и так продолжит, потому что Данте наслаждается моим невежеством.

— Нонно Коста попросил Мериам сделать кровь Реджио невосприимчивой к шаббинским чарам. Вот почему я не боюсь твоей магии.

Значит, умрешь от шпор или железного клинка.

— Разве возвращение моей магии не утянет меня за шаббинский барьер?

— В тебе течет кровь Мериам, поэтому на тебя он не действует.

Чего?! У меня отвисает челюсть.

— Но моя мама… она не могла проникнуть сквозь барьер, пока он не ослаб два десятилетия назад. И моя прабабушка, королева, она не может проплыть мимо него. — Или же… — Ведь не может?

— Нет. Но будь они по эту сторону барьера во время его создания, то могли остаться здесь.

После целой минуты потрясенного молчания я наконец возвращаю челюсть на место. В голове назревает новый вопрос, и я задаю его:

— Если барьер мне нипочем, значит, и магия Мериам тоже?

— Нет. Она не действует только на Реджио. На меня.

— И на Бронвен, — замечаю я. — Давай не будем забывать законную королеву Люче… — и предательницу, — …да?

— Она отреклась от своих притязаний на трон ради встречи с мачехой.

— Прошу прощения?

— С мачехой. Мериам. Хм. Забавно: у нас с тобой общие дядя и тетя…

Можешь оставить Бронвен себе, гневно думаю я, однако говорю другое:

— Когда ты узнал, что она твоя тетя?

— Мериам сообщила об истинной личности Бронвен, когда мы с ней встретились после моей коронации. — Он проводит большим пальцем по повязке на ладони, словно усмиряя боль под ней. — Ведьма оказалась потрясающим оружием в моем арсенале.

— Жаль, что Юстус добрался до нее первым. Если подумать, почему бы тебе не аннулировать их фиктивный союз и не жениться на ней самому?

— Только смерть может расторгнуть кровные узы.

— Это поправимо. Убей Юстуса.

Он склоняет голову.

— Его смерть бы точно скрасила твой день.

— Не просто день. Весь год. Всю жизнь. Я была бы по гроб жизни тебе благодарна.

— Вот только твой дедушка важен, а мне не нужна твоя благодарность.

— Тебе нужно мое одобрение. Без него ты не можешь на мне жениться.

Так ведь?

— Как заметила Бронвен, позже у нас будет полно времени для болтовни. В конце концов, нужно дождаться, когда остальные вороны Лора сгинут…

— Остальные? — Мой голос тусклый и не громче прерывистого дыхания.

Данте склоняет голову.

— Разве я не упомянул? В данный момент один из его пяти воронов — кусок железа.

Я цепенею.

Кровь приливает к барабанным перепонкам, усиливая шум напряженного дыхания.

Кусок железа! Если Лор превратился в железо, значит, он не стал вечно-вороном.

— Твой солдат забыл смазать меч? — хриплю я.

Данте пялится на меня глазами, похожими на две грязные лужицы.

— Не солдат вонзил обсидиановый клинок в Багрового Ворона. Это был мой командор.

Меня сотрясает дрожь.

— Твой… — Я опираюсь о холодную каменную стену. — Дардженто выжил?

— Дардженто? — Данте выглядит искренне удивленным. — Нет. Он не пережил твоего гнева.

— Тогда… — У меня замирает сердце.

Нет, это вовсе не то, о чем я думаю.

Он говорит вовсе не о…

Глава 4

— Ты действительно поверила, будто Габриэле сбежал в Небесное Королевство, Фэл? Будто он предал меня, своего лучшего друга? Своего короля?

У меня вновь отвисла челюсть, я давлюсь вдохом.

— Мои друзья не предают, в отличие от твоих. — Данте плавно приближается ко мне. — Катриона была той еще подругой, не правда ли?

Осуждение бедной куртизанки, которая пала жертвой вендетты Дардженто, едва ли меня задевает: я слишком потрясена тем, что ошиблась в Габриэле. Что навлекла на Лора беду, уговорив его дать фейри шанс.

От ужаса подкашиваются колени, и я оседаю. Когда земля устремляется навстречу моему бескровному лицу, я зажмуриваюсь. Однако вместо обсидиана меня подхватывает воздух, останавливая падение, затем чьи-то руки мягко приводят меня обратно в вертикальное положение.

Когда я открываю веки, передо мной стоит Катон — белое пятно во тьме. Даже глаза у него кажутся белесыми, напоминая ненавистные мне глаза фейри, по чьей милости я оказалась здесь, в этом Подземном Мире, у самого Дьявола.

— Проследи, чтобы моя нареченная добралась до покоев Мериам целой и невредимой. И до гребаного рассвета дожила! — Голос Данте разрывает глубокую тишину, вырывая меня из ступора.

Катон отпускает одну мою руку, продолжая держать другую. Мне хочется от него отпрянуть, но сил бороться не осталось. Кроме того, если меня будут держать, то пусть лучше он.

— Как у него получилось? — спрашиваю я у Данте, выискивая несостыковки в его истории. — Габриэле никак не мог пронести обсидиан так, чтобы не заметили вороны.

— Ты переоцениваешь своих маленьких стервятников, — раздается голос Данте так близко, что я вытягиваю шею. Постепенно мне становится видно смуглое лицо и каштановые волосы короля фейри. Его мелочные оскорбления меня не задевают, а напротив, успокаивают нервы: люди опускаются до них только тогда, когда не уверены в себе.

— Как? — повторяю вопрос.

— Точно хочешь знать?

— Нет. Просто поддерживаю светскую беседу, — отвечаю я с каменным лицом.

Его челюсть напрягается.

— Габриэле проглотил обсидиановый нож, потом он вышел естественным путем.

Я пристально рассматриваю Данте, пытаясь приметить признаки того, что он лжет, однако выражение на его лице — непроницаемая маска.

— Габриэле войдет в историю как герой, — говорит Данте.

Не войдет, если вороны победят. А они обязательно победят. Бронвен ведь видела.

— Ты забываешь, что историю пишут победители, Данте Реджио. — От слов, сказанных мне однажды Лором, на лбу короля образуется морщинка. — Скажи, он также проглотил флакон с кровью Мериам, чтобы потом обмазать ей свое маленькое оружие?

— Это было бы бесполезно, поскольку Небесное Королевство блокирует всякую магию, кроме магии перевертышей, ты же понимаешь.

Слава великому Котлу и тому, кто зачаровал королевство Лора! Меня охватывает такое облегчение, что кровь приливает обратно к органам, укрепляя конечности и дух.

— Его задачей было ослабить Рибио, и он ее выполнил. — Грубый тон Данте меня неприятно коробит. — Нужно заколоть еще четырех воронов. В Люче бесплатно раздают флаконы с кровью Мериам как солдатам, так и гражданским.

Его угрозе полагалось меня растревожить, однако я слишком рада тому, что моя пара не утратил человечности, поэтому мне плевать.

— К тому времени, как мы выйдем из крепости, перевертыши будут вымершей расой сверхъестественных существ.

Данте говорит, что я переоцениваю воронов. Ну а он явно их недооценивает.

— Никогда не думала, что ты один из тех, кто отправляет лучших друзей на убой.

У него на виске вздувается венка.

— Габриэле сам вызвался.

— Но ты его не остановил, Данте, что делает тебя ответственным за его смерть, — спокойно говорю я.

— Его еще не убили.

— Думаешь, его выпустят из Небесного Королевства живым? — Тут в голове, подобно воришке-спрайту, пролетает пророчество Бронвен: «Ты умрешь не от наших рук, Габриэль; ты умрешь от рук своего генерала фейри». Я заглушаю ее голос. Пусть она видит будущее и пытается на него влиять, она не способна его контролировать.

— Зная этих дикарей, нет.

— Тогда его смерть на твоей совести.

Его забинтованная рука взлетает, он обхватывают мою шею — так же больно, как когда он тащил меня в эту обсидиановую яму.

— Ехидство тебе не к лицу, Фэл.

На моих немытых щеках расплывается безумная улыбка. Боги, зрелище, должно быть, пугающее. Жаль, фейри не могут умереть от страха.

— Значит… буду чаще… его использовать, — хриплю я. Его пальцы сжимаются. — Намерен… и меня… убить?

Он поднимает меня, большой палец впивается в мою сонную артерию.

— Не я. Убил. Габриэле.

— Маэцца, прошу! У нас здесь нет целителя. — Тон Катона пронизан тревогой. О моем ли благополучии он печется? Или пытается напомнить Данте, чтобы король был помягче с той, чью кровь он планирует использовать?

Пальцы Данте разжимаются, и воздух обжигает израненное горло. Я хватаюсь за шею и массирую зудящую кожу. Бросаю на Данте взгляд, полный злобы, отчего тот отступает на шаг. Или же он отступает, чтобы не поддаться соблазну и не выжать из меня всю жизнь?

— Повезло тебе, что ты мне еще нужна, — выплевывает он.