Глава 7

Эмоциональные якоря

Варя

Стыд жжет щеки. Пытаюсь трясущимися пальцами отыскать среди вешалок с комплектами белья свой размер.

Если бы я только тогда знала, если бы имела хоть какой-то опыт с мужчинами… никогда и ни копейки у него бы не взяла! И спасать бы его не стала. Да, пусть бы так и лежал в той чертовой бане! С пробитой головой, в крови и крабовым салатом вместо мозгов. Я тогда ещё удивлялась, это что же так можно было не поделить и сколько выпить, чтобы начать друг другу о головы салатники стеклянные разбивать?! А сейчас бы сама с огромным удовольствием добавила. Ух! Как размахнулась бы и по черепушке, да чтобы наверняка.

Наглый, зарвавшийся хам! Извращенец! Мужлан! Неужели мне когда-то нравилась его сила? О, да у меня просто коленки от нее дрожали! Казалось, что я ощущаю его присутствие каждым волоском на теле, каждой мурашечкой!

— А как мне мишку назвать? — толкает меня в бок Марья.

— Миша, — машинально предлагаю я ей самый очевидный вариант.

— Нееееть, — тянет, разглядывая его. — Он не Миша. Он — Саша.

— Почему? — дёргаюсь я от этого имени и прикусываю язык, чтобы резко не высказаться по поводу отвратительности этого имени.

— Потому что он на дядю Сашу похож, — заключает дочь. — Большой и тёплый… — сбегает к небольшому диванчику, где уже сидит Бо, и забирается на него с ногами.

Я чувствую, как к глазам подкатывают непрошеные слёзы обиды. Вот как это у детей работает? Почему? Знает его чуть больше часа, а уже ходит за руку и игрушки именем называет. А что будет, когда увидит дом? О, я уверена, что он огромен и прекрасен. Швецов никогда не отказывал себе в роскоши. Он даже в квартире, где жил, умудрился установить настоящий камин и организовать спортзал.

Конечно, можно сейчас подойти к дочери и по большому секрету рассказать, что на самом деле дядя Саша — это Бармалей. Что очень плохой и хочет нас разлучить. Забрать ее в Африку. Что с ним ни в коем случае нельзя дружить или принимать подарков…

Только зачем? Что это изменит? А если и изменит, то точно не в лучшую сторону. Ибо Швецов, раз уж узнал, от прав на дочь не отступится. Не по понятиям. Но не понимая устройства детской психики и потерпев неудачу в попытке сближения в первый раз, вряд ли будет пытаться наладить контакт снова. Так зачем лишать ребёнка пусть своеобразного, но неравнодушного к ней человека? Отца. А если я заболею? Ну вот просто что-то случится? Я не железная, в конце концов!

Да и повергать Марью в состояние перманентного страха и шока… Ведь она больше всего на свете боится, что я за ней не приду! Что ее у меня кто-то отберёт. Детям то в группе рот не заткнешь. Все понимают, разговоры взрослых ловят, на каком-то своём «тарабарском» переживают, обсуждают… Я когда впервые услышала эти мысли сквозь Машкины рыдания, чуть не поседела. Хотела перевести в обычный круглосуточный сад, но оказалось, что в городе таких нет. Точнее есть, но только за деньги или для детей государственных служащих с предоставлением графика.

Я хочу видеть на лице дочери счастливую улыбку, вот как сейчас. Тот кто скажет, что счастье не купишь за деньги, просто никогда по-настоящему в них не нуждался. Конечно, если ты говно-человек, то купить любовь ребёнка они не помогут, но говном Швецов никогда не был. Сволочью — да. Иногда жестокой, но всегда справедливой. Потому, я очень надеюсь, что если не буду мешать его сближению с дочерью, он тоже пойдёт мне на встречу. Ради Марьи. А если нет… то взорвать эту бомбу будет никогда не поздно.

— Давайте я вам помогу, — ко мне подходит улыбчивая девушка-консультант и ловко находит мой размер. — Померьте ещё обязательно этот, — подаёт мне вешалку с соседнего стеллажа, — и этот, — всовывает в руки какое-то совершенно нереальное белоснежное кружево, которое я бы никогда сама не взяла.

— Спасибо, — киваю ей. — Машунь, — окликаю дочь, — не балуйся. Просто посиди. Я в примерочную быстро.

Кивает, даже не поднимая глаз от игрушек.

Захожу за занавеску, снимаю верхнюю одежду и… обессилено прислоняюсь лбом к зеркалу. Плечи начинает знобить. Нет. Не могу раздеться. Я думала, что смогу сделать вид, что меня это совсем не трогает, да и, в конце концов, не голой же ходить, раз в дорогие тряпки одевают, но нет… Циничность не рождается.

Зато в груди непрошено появляется тот забытый трепет от мужской принадлежности и власти. От ожидания. Когда, встретившись с тобой в людном месте он просто спрашивает: «Какой цвет?» Ты отвечаешь: «Красный»… И горишь потом от его взгляда весь вечер. Будто голая…

Это нельзя контролировать. Это как эмоциональный якорь. Возможно, он бы прошёл, если бы в моей жизни случился другой мужчина, но мне просто подумать об этом было некогда.

Шторка за спиной отодвигается. Даже с закрытыми глазами я знаю, что это Швецов. Его пальцы скользят по моему позвоночнику от шеи до копчика. Тело моментально отзывается. Бедра сводит.

— Не трогай меня, — говорю ему надрывным громким шёпотом. Разворачиваюсь и подаю ему белье небрежной кучей. — Можешь оплачивать и заодно запоминать цвета. Хочешь, чтобы я, как раньше была твоей до самых трусов? Так это лишнее. Марья — это мой ошейник и поводок. Думаю, ты прекрасно умеешь ими пользоваться. Я понятия не имею, с чего ты решил, что я плохая мать, но я не такая!

Швецов окидывает меня тяжёлым, нечитаемым взглядом. Молчит. Я замечаю, как ходят желваки на его скулах. Ну давай! Скажи уже!

— Что-нибудь выбрали? — к нам совершенно не вовремя подходит консультант. Почувствовав напряжение, девушка тушуется. — Ну, если что, то вы всегда можете меня позвать…

Она уже собирается сбежать, но Швецов ее тормозит.

— Постойте, — рявкает. — Пробивайте. Добавьте халат и пижаму. — Всовывает ей в руки белье и отходит от примерочной.

Я в полном шоке опускаюсь на небольшой стул. Сердце запоздало начинает ухать в груди.

Ну и как этого Швецова понимать? Просто с ума сойти можно… Это фора? Или я только что его окончательно разозлила?

Глава 8

Ожоги разной степени

Варя

Собрав в кучу свои растерзанные чувства, выхожу из примерочной. Покупки уже стоят упакованными в большие фирменные пакеты на стеклянном столике. Кажется, что их гораздо больше, чем должно быть, но мне все равно.

Швецов сидит рядом с Марьей на диване и слушает ее болтовню с, прямо таки, неподдельным интересом. Подойдя ближе, я улавливаю обрывок диалога.

— Мама любит гречку. Она говорит, что это очень вкусно, — вещает дочь.

— А ты, значит, гречку не любишь? — уточняет Швецов.

— Не-а, — мотает Маша головой. — Я люблю варёную колбасу и роллы.

— Роллы? — искренне удивляется он.

— Угу, — кивая, болтает она ногами.

— Ну хорошо, роллы так роллы, — пожимает плечами Швецов. — Сейчас дождёмся маму и пойдём ужинать.

— Скорей бы, — вздыхает дочь. — Животик урчит… Слышишь?

— Марья никогда не пробовала роллы, — подхожу я к ним ближе и забираю со стола пакеты. — Но она действительно не ужинала, и ей нельзя долго быть голодной.

— Почему нельзя? — хмурясь, оборачивается на меня Александр.

Марья притихает, понимая, что пришла ехидна-мать, и номер с роллами не удался. Кидаю на неё строгий взгляд.

— Потому что у нее периодически обостряется гастрит, — объясняю ему с тяжёлым вздохом.

— Гастрит в четыре года? — снова смотрит он на меня, как на вселенское зло.

— Ну ты же видел ее медицинскую карту, — не удерживаюсь я от едкости. — Что же не изучил?

— Варя, — предупреждающе рычит он. — Просто ответь.

— Ну давай как-то не при всех, — развожу я руками, как бы намекая, на продавца и пару других покупателей.

— Ладно, — склоняет голову на бок Александр и решительно встаёт. — Пошли? — подаёт Маше руку.

Дочь соскальзывает с дивана и юркой мышкой подбегает ко мне.

— Я с мамой, — виновато смотрит на меня.

Целую ее в макушку и глажу по растрепавшимся косичкам. Подлизаа.

— Совершенно необязательно идти в ресторан, — говорю Швецову. — Если у тебя дома есть молоко и овсянка этого вполне достаточно.

— Я уже пообещал, — рявкает он в ответ и решительно направляется к выходу из магазина.

За столом в ресторане я стараюсь вести себя уверенно и не впадать в состояние восторженной, бедной родственницы. Но цены меня повергают в острое ощущение собственной неполноценности. Нет, ну на это просто не возможно иначе реагировать, когда одно блюдо стоит столько, сколько мы с Марьей съедаем на двоих в неделю.

— Пасту, том-ям, устрицы? — предлагает мне Швецов. — Или все-таки борщ? — с усмешкой.

Да, действительно очень долгий период наших с ним отношений в ресторанах я заказывала борщ. Просто потому что меня пугали названия и неизвестные вкусовые качества, а цен в тех ресторанах не было вовсе.

— Да, — не ведусь я на провокацию, откладывая в сторону меню. — Марье борщ, а мне пасту. Спасибо большое.

Швецов делает заказ, удивляя меня тем что берет себе тоже самое, только добавляя тарелку мясной нарезки.

Марье приносят фирменный детский сундучок от ресторана с фломастерами, раскрасками и прочими играми.

— Ну, я тебя слушаю, — откидывается на спинку дивана Швецов.