Юли была готова рухнуть на землю, лишь бы оборвать нестерпимый звон в ушах, усиливающийся с каждым мигом. Это ей представлялось самым легким, самым правильным решением — ослабить крылья, что так умело ловили ветер, крепко зажмуриться и камнем рухнуть вниз, утонуть в песке, позволив ему сломать ребра, проникнуть внутрь нее и засыпать ее сердце.

Но крепкая рука, теплая и живая, увлекала ее вперед. Лин не оборачивался, только изредка поглаживал большим пальцем девичью ладошку. Он летел и летел, помогая держать высоту, ободряя, вселяя надежду. В этом новом мире, где властвовала ослепительная боль, не было бабушки, не было привычного закутка в старом лазарете, здесь хозяйничал горький ветер, а песок царапал и колол кожу лица. Все здесь было иначе, чем ей мечталось. Одна лишь рука, влекущая Юли за собой, вселяла в нее надежду.

Но, переступив вслед за остальными порог дома, она вновь оказалась один на один со своей болью.

Лин принялся разводить огонь в очаге, тихо переговариваясь со смуглым пареньком; кажется, они чуть слышно смеялись, подначивая друг друга. Рядышком пристроилась девушка, такая же темненькая и ладная, даже короткой стрижкой похожая на брата. Она с улыбкой слушала разговор, но на лице ее все равно читалась растерянность, даже озабоченность.

На узком лежаке улегся мужчина с косматой, жесткой бородой, он безучастно разглядывал низкий потолок. Юли показалось, что, сделай он одно резкое движение, и рубаха, обтягивавшая его сильные руки, лопнет по шву.

— Ты бы не прохлаждался, Сэмми, — обратился к нему Лин. — Принеси воды. Помнишь, где тут колодец?

Тот кивнул, нехотя поднимаясь, и лежак под ним жалобно заскрипел. Тяжело топая, мужчина прошел мимо Юли, даже не взглянув на нее. Из приоткрытой двери дохнуло холодом остывающих камней. Близилась ночь. Первая за Чертой. Первая вне стен лазарета. Первая без бабушки.

Юли поежилась, ей даже хотелось, чтобы кто-нибудь подошел, начал расспрашивать о крыльях и Ле́карстве. Она не представляла, что сможет ответить на все их вопросы, но равнодушие, нарушаемое лишь редкими озабоченными взглядами в ее сторону, пугало девочку еще сильнее.

У двери высилась гора рюкзаков, в самом аккуратном из них сосредоточенно копалась еще одна Крылатая. Юли заметила, как быстро краснеют ее щеки, как отливают медью пряди длинных волос, выбившиеся из тяжелой косы, а она не спешит откинуть их, продолжая искать что-то в глубине походной сумки.

— И что же ты потеряла, Сильви, уж не свои ли дорогие корешки и снадобья? — Тот, кто спорил с Алисой на камнях Гряды, теперь медленно подступал к новой жертве.

— Перестань, — девушка дернула плечом, запуская руку к самому дну рюкзака. — Я все подготовила, даже не надейся.

— Ну, хоть кто-то может этим похвастаться.

— Зачем ты так с Алисой? — Сильвия понизила голос, но Юли все равно расслышала ее недовольный шепот. — Сейчас мы все зависим от нее…

— Я не люблю ни от кого зависеть, ты сама это знаешь.

Девушка грустно улыбнулась.

— Как бы ты ни старался, Вожаком тебе здесь не стать, Освальд.

Сильвия наконец отыскала в рюкзаке нужный сверток, победно потрясла им в воздухе у самого носа Крылатого и пошла к очагу. Мужчина проводил ее взглядом, и Юли сумела прочесть в нем смутную тоску: так смотрят на что-то некогда желанное, но успевшее наскучить. Заинтересованная чужой беседой, девочка оттолкнулась от стены и этим привлекла к себе внимание.

Освальд повернулся к ней, их глаза встретились. Миг растянулся на целую вечность, Юли показалось, будто она тонет в чужой воле, которая проникает в самое ее нутро. Она и не заметила, как мужчина оказался совсем рядом, присаживаясь у той же стены.

Он провел рукой по безволосой голове, блестевшей в свете разгоревшегося огня.

— Значит, ты внучка Феты? — наконец сказал он.

Юли взглянула на Лина, надеясь на его поддержку, но тот помогал Сильвии подвесить тяжелый котелок над огнем. Алисы в домике не было, она все еще стояла снаружи, вглядывалась в темнеющее небо.

Юли беспомощно кивнула в ответ.

— Ни разу тебя не видел, девочка. А я долго прожил в Городе. Почему?

— Я росла в лазарете, — проговорила Юли хриплым от плача голосом, чувствуя боль в раздраженном песком горле. — Бабушка ограждала меня… ото всех. Для ученичества.

Она сама понимала, какой нестройной выглядит ее ложь, но мысли путались, а сердце отбивало сумасшедший ритм, и придумать что-то иное, правдоподобное, понятное она не могла.

— Летать тебя тоже бабушка научила? — равнодушно произнес Освальд.

Щурясь, он смотрел на огонь, всполохи которого превращали его лицо в перекошенную маску. Юли не знала, что ответить, но мужчина терпеливо ждал.

— Нет, я сразу сумела. Крылья выросли… и я полетела.

— Просто взяли и выросли?

— Да. Однажды.

— Крупно же тебе повезло, девочка. И как вовремя. — Освальд растянул тонкие губы в подобии улыбки.

Они помолчали, Юли чувствовала, как медленно стекает холодный пот у нее по спине, струйкой между двумя бугорками спящих крыльев, втянувшихся внутрь тела.

— Я расскажу тебе одну историю, милая. — Голос Крылатого доносился словно издалека, но девушка не осмелилась склониться к говорящему. — Давно, две дюжины лет назад, Братство было другим. Вожаком был лучший из нас, Хэнк, сильный и умный, он умел воевать, умел пить и любить женщин. А еще он верил в Братьев так сильно, как не мог себе позволить.

Освальд вытянул ноги, опершись спиной на каменную кладку. В это мгновение он выглядел так, словно вокруг не существовало ничего кроме памяти, захлестнувшей его с головой.

— Он верил в силу долга, клятв и Закона. Он мечтал увидеть этот мир возрожденным и делал все, чтобы так и случилось. Будь Хэнк нашим Правителем, кто знает, возможно, Роща нам и не понадобилась бы сейчас. Мы бы сделали людей свободными, не привязанными к медальонам и Дереву. Но, сколько бы Огонь ни обращал человека в прах, гниль людской души живуча. Хэнка предали и казнили, девочка. Повесили на площади, и его тело оставалось там, пока гнусные песчаные твари, летучие и ползучие, не растащили его останки. Нам даже не позволили его похоронить.

Юли застыла, с ужасом понимая, почему Крылатый решил поведать ей эту историю.

— А предатель стал Вожаком. — Освальд тихо засмеялся, поглаживая голову пятерней. — Ему вообще везло в этой странной жизни. Лучшая женщина выбрала его из всех нас, уж поверь, каждый мечтал звать ее своей. Когда закрываю глаза, я могу представить ее волосы, копну непослушных кудрей, мягких и нежных. Однажды она целовала меня, не всерьез, конечно, но я помню этот день лучшим в своей жизни. Жаль, но предатель завлек ее, чтобы, наигравшись, бросить одну. Улетел на поиски славы, и куда? Сюда, девочка! Он сбежал на Гряду от своей жены. А она, влюбленная, как дикая зверица, гордая, покинутая, умерла с его именем на губах.

Юли едва дышала, впитывая каждое слово, что тяжелой водой ронял Освальд.

— Говорят, она ушла в мир иной, так и не родив предательского ребенка. А может, и родила, да он умер, так и не сделав первый вдох. А может, и сделал, но тут же покинул этот мир. А может, и не сразу, кто его знает… — Мужчина отвернулся от огня. — Но дитя должно было умереть, иначе почему никто не слышал о нем столько лет? Где в Городе можно спрятать растущего выродка Вожака? Нигде.

Освальд смотрел на девушку в упор, и взгляд его обдавал ее ледяным холодом.

— Если только в лазарете. Сумасшедшая бабка с ее отварами, захлебывающиеся собственной кровью люди, страх, смерть… Никто не решился бы вызнать, что творится за стенами. Так скажи мне, внучка Феты, росло ли там дитя предателя?

Юли не шелохнулась.

— Молчишь? Хорошо. Молчи. Я все вижу без твоих лживых слов. Эти волосы, — он дотронулся до растрепавшихся девичьих кудрей, — эти скулы, эти глаза. Я вижу в тебе ту женщину и вижу того предателя. Не говори мне, что крылья выросли у тебя за спиной в одночасье молитвами бабушки…

Он легко вскочил, обрывая свою речь так, словно ее и не было. Юли медленно подняла глаза и увидела, что к ним подошла Сильвия.

— Пойдем, — сказала та, протягивая руку Освальду, — поможешь нам.

Мужчина молча двинулся к очагу. Мягкая ладонь Сильвии осталась висеть в воздухе, девушка болезненно поморщилась, но, взглянув на Юли, улыбнулась:

— Не бойся его, ты под защитой Алисы, а значит, никто тебя не обидит. Сейчас приготовим похлебку, поешь и ложись спать. Завтра предстоит долгий путь.

Юли благодарно выдохнула, неожиданное тепло в голосе девушки растопило лед, сковавший все ее естество. Она откинулась на стену, почувствовав спиной какую-то неровность на кладке. Девочка повернулась. В мягком свете очага старые камни загадочно мерцали, будто само время, живущее в них, испускало слабое сияние.

Юли провела кончиком пальца по символу. Кто-то очень давно выцарапал его в камне, наверное, коротая так одинокие вечера, свободные от дозорной службы. Тонкая, неровная бороздка под наклоном встречалась одним концом с другой точно такой же. Похожие на наконечник стрелы, обе они соединялись посередине, как перекладиной, еще одной бороздкой.