Кошмар! Это не будет возвращением домой. И семья в любом случае не смогла бы вернуть Эндера домой. Того дома, который он оставил, больше не существует. Ребенка, которого забрали из того дома, тоже больше нет. Когда Эндер появлялся здесь последний раз — еще и года не прошло, — Вэл поехала на озеро и провела с ним те памятные несколько часов, тогда ее брат выглядел… постаревшим. Он шутил временами, да, но уже тогда на его плечи легла тяжесть целого мира. Теперь этот груз снят, но полностью распрямиться Эндеру не дано — эти события оставили на нем неизгладимый след. И они разнесут его жизнь в пух и прах.

Детство кончилось. Точка. Эндеру не суждено было вырасти в доме отца и матери. Он уже юноша — если принять во внимание возраст и гормоны — и совершенно взрослый по праву той ответственности, которая была на него возложена.

«Если школа кажется бессмысленной мне, какой она будет для Эндера?»

Уже завершая свое эссе о необходимости нейтрализации ядерного арсенала русских и взвешивая цену поражения, Валентина начала продумывать про себя план другого эссе — того, которое бы объяснило, почему Эндера Виггина не следует возвращать на Землю: потому что это сделает его мишенью для каждого психа, шпиона, папарацци или киллера. И нормальная жизнь будет для него невозможна.

Однако второе эссе Валентина не написала. Знала, что возникнет огромная проблема: Питер не допустит.

Ибо Питер уже составил свои планы. Его онлайн-персонаж, Локк, уже начал готовиться к возвращению Эндера домой. Валентине было очевидно, что по возвращении Эндера Питер намерен выйти на свет из-под псевдонима Локка и заявить о себе… То есть преподнести миру реального человека, составившего условия перемирия между Варшавским договором и Международным флотом, — перемирия, которое до сих пор в силе. Питер намеревался получить дивиденды от славы Эндера. Эндер спас человеческую расу от нашествия жукеров, а его старший брат Питер спас мир от гражданской войны как последствия победы Эндера. Дважды герои!

Эндер возненавидит свою популярность. А Питер настолько сильно ее алчет, что постарается отхватить от славы Эндера столько, сколько получится.

«О, Питер никогда этого не признает, — думала Валентина. — Питер приведет великое множество доводов, что все это делается в интересах самого Эндера. Возможно, тех самых, которые приходят и мне на ум. И в этом случае поступлю ли я так же, как Питер? Мои возражения против возвращения Эндера домой — выдвинула ли я их лишь потому, что на самом деле не хочу его здесь видеть?»

При одной мысли об этом ее захлестнула такая волна эмоций, что она разрыдалась. Валентина хотела, чтобы Эндер вернулся. И хотя понимала, что это невозможно и полковник Графф прав, она всем сердцем жаждала увидеть своего маленького братика, которого у нее отобрали.

«Все эти годы, проведенные с ненавистным братом… а теперь я делаю все, чтобы любимого брата держать подальше от…

От себя? Нет, мне не нужно держать его подальше от себя. Я ненавижу школу, ненавижу свою жизнь здесь, я ненавижу-ненавижу-ненавижу быть марионеткой в руках Питера. Так зачем мне оставаться? Почему бы мне не отправиться в космос, к Эндеру? Хотя бы ненадолго. У него нет никого ближе меня. И я единственная, кто видел его за последние семь лет. И раз уж он не может вернуться домой, немножко дома — я — может прийти к нему!»

Главное теперь — убедить Питера, что возвращение Эндера на Землю не в его интересах, и сделать это так, чтобы Питер не понял, что она пытается им манипулировать.

От этой мысли она почувствовала слабость: манипулировать Питером совсем не просто. Он видит все насквозь. Поэтому ей придется вести себя довольно искренне и действовать прямо… но при этом осуществить все это с настолько «незаметными» нотками смирения, серьезности, бесстрастия и… чего там еще… чтобы Питер смог отбросить снисходительность к ее высказываниям и решить, что с самого начала сам так думал, и…

«А каков настоящий мотив моего желания свалить с планеты? Он имеет отношение к Эндеру или заключается в том, что я сама хочу освободиться?»

И то и другое. Да, обе причины. И я скажу Эндеру правду: я не стала бы жертвовать всем лишь ради того, чтобы быть с ним. Я бы отправилась в космос — с ним или без него, — лишь бы не оставаться здесь. Без него и с ноющей пустотой. С ним — и с болью видеть его несчастную поломанную жизнь.

Вэл взялась за письмо в адрес полковника Граффа. Мать настолько беспечна, что не скрыла адрес Граффа. Это едва ли не нарушение режима секретности. Иногда мама такая бесхитростная! Будь она офицером МФ, ее бы давным-давно разжаловали.

В этот день за ужином мать без умолку тараторила о предстоящем возвращении Эндера. Питер слушал ее вполуха, потому что она, конечно же, ни на миллиметр не заглядывала дальше своих сентиментальных кудахтаний о «потерянном мальчике, возвращающемся в родное гнездышко». В отличие от нее, Питер понимал: возвращение Эндера будет сопряжено с серьезными сложностями. Нужно столько всего подготовить — и отнюдь не эту дурацкую спальню. Если бы потребовалось, Питер отдал бы Эндеру свою кровать, — но сейчас важно то, что на краткий промежуток времени Эндеру предстоит оказаться в фокусе внимания всей планеты, и именно в этот момент Локк сбросит маску и положит конец домыслам о личности «великого благодетеля человечества, который из скромности хранит инкогнито и потому лишь не может получить безусловно заслуженную им Нобелевскую премию мира за то, что положил конец последней войне в истории человечества».

Эти слова принадлежали, пожалуй, излишне сентиментальному фанату Локка — и так уж вышло, что фанат этот был главой оппозиционной партии в Великобритании. Было бы наивно даже на секунду предположить, что спонтанная попытка Варшавского договора одержать верх над МФ — «последняя война». Есть лишь один путь к тому, чтобы война стала «последней», а именно объединить Землю под эффективным, сильным, но популярным лидером.

И есть хороший способ найти этого лидера — узреть его на видео, стоящего позади великого Эндера Виггина, возложившего длань на плечо героя, поскольку — кого это удивит? — «Дитя Войны» и «Человек Мира» являются братьями!..

А теперь какую-то чепуху понес отец. Сейчас его слова были обращены прямо к Питеру, поэтому пришлось тому нацепить маску послушного сына и воспринимать речь отца внимательно, словно это было для него важным.

— Питер, я всерьез считаю, что тебе следует заняться выбранной карьерой до того, как твой брат вернется.

— С чего вдруг? — спросил Питер.

— О, вот только не надо изображать наивность. Ты что, не понимаешь, что брат Эндера Виггина может поступить в любой колледж, в какой только захочет?

Отец произнес эти слова с таким видом, будто это самое умное из всего сказанного человеком, который еще не обожествлен сенатом Рима, не канонизирован Ватиканом… ну и что там еще полагается. Отцу, похоже, и в голову не могло прийти, что отличные оценки Питера и его идеальные результаты на вступительных тестах колледжей сами по себе позволят ему поступить куда угодно. Питеру не нужно примазываться к славе брата. Но нет — в глазах отца все хорошее в жизни Питера проистекает только от Эндера. Эндер, Эндер, Эндер, Эндер — что за идиотское имя!

Но если так думает отец, значит так будут думать и остальные, — это неизбежно. По крайней мере, все те, кто недотягивает до определенного минимального уровня интеллекта.

Все, что видел Питер, — бонус публичности, который сможет ему обеспечить возвращение Эндера. Но отец напомнил ему еще кое о чем, а именно: все свершения Питера в глазах людей будут принижены лишь в силу того, что он старший брат Великого Эндера. Да, люди увидят их стоящими плечом к плечу — и станут задаваться вопросом: почему брат Эндера не был принят в Боевую школу? Питер станет выглядеть слабым, недостойным, уязвимым.

Вот он — его брат, заметно выше ростом, оставшийся дома и не сделавший ничего. «О, но я же написал все эти эссе Локка и положил конец конфликту с Россией, прежде чем он мог развиться в мировую войну!» Что ж, если ты такой умный, почему ты не помог младшему брату спасти человечество от полного уничтожения?

Огромные возможности с точки зрения пиара! Но одновременно — сущий кошмар.

Как можно использовать великую победу Эндера, но сделать это так, чтобы самому при этом не выглядеть прилипалой, примазавшимся к славе брата? Это будет крах, если он снимет маску, а на его лице обнаружится жалкое: «А я тоже! О, вы думаете, мой братец крут? Что же, я заставлю вас узнать, что я тоже спас мир. Своим — мелким, печальным и убогим — способом».

— Питер, с тобой все в порядке? — спросила Валентина.

— О, что-то не так? — спросила мама. — Дорогой, дай я на тебя взгляну.

— Я не стану раздеваться и не дам замерять температуру ректальным термометром лишь потому, что у Вэл глюки. И я выгляжу совершенно нормально.

— Как только у меня начнутся глюки, я сразу дам тебе знать, — заметила Вэл. — Уж они-то точно будут приятнее твоей физиономии, застывшей с таким выражением, словно тебя вот-вот вырвет.

— Отличная коммерческая идея, — практически на автомате откликнулся Питер. — «Выбери свою галлюцинацию!» О, постой, это уже опробовано, называется «запрещенные наркотики».

— Не фыркай презрительно на нас, убогих. Тот, кто подсел на расчесывание своего эго, в наркотиках не нуждается.

— Дети, — сказала мать. — Неужели, когда Эндер вернется, его встретит это?

— Да, — в унисон ответили Вэл и Питер.

— А мне так хотелось надеяться, что он найдет вас чуть более зрелыми, — вставил свое слово отец.

Но к этому моменту Питер и Вэл заходились в смехе. Остановиться они не могли, поэтому отец выставил их из-за стола.

Питер просмотрел эссе Вэл о ядерном арсенале русских.

— Как скучно, — сказал он.

— Не думаю, — возразила Валентина. — У них есть ядерное оружие, а это удерживает другие страны от того, чтобы отвесить им оплеух, когда они того заслуживают… что бывает нередко.

— У тебя зуб на Россию?

— Зуб на Россию у Демосфена, — с показным равнодушием откликнулась Вэл.

— Хорошо, — сказал Питер. — Так пусть Демосфена не заботят ядерные арсеналы русских. Его должны волновать опасения, что Россия наложит руки на самое ценное оружие.

— На молекулярный дезинтегратор? — удивилась Вэл. — Межзвездный флот никогда не подведет его к Земле на расстояние выстрела.

— Да я не про Маленького Доктора, тупица! Я имею в виду нашего брательника. Нашего юного родича, уничтожающего цивилизации.

— Не смей говорить о нем так!

Лицо Питера озарилось насмешливой ухмылкой. Но за этим фасадом прятались гнев и боль. Вэл по-прежнему могла его ранить — просто показав, насколько сильнее любит Эндера.

— Демосфен напишет эссе о том, что Америка обязана забрать Эндрю Виггина к себе, на Землю, — забрать немедленно. Никаких задержек! Наша планета — слишком неспокойное место, чтобы Америка отказалась от гения величайшего полководца в истории.

В тот же миг Валентину захлестнула волна ненависти к Питеру. Отчасти потому, что она сразу поняла: его подход сработает намного эффективнее, чем уже написанное ею эссе. Вопреки ее собственному мнению, она не настолько впитала в себя личность Демосфена. Тот стопудово призвал бы к немедленному возвращению Эндера и его назначению в американский генштаб.

И этот призыв по-своему окажется не менее дестабилизирующим, чем призыв к развертыванию ядерных сил. За высказываниями Демосфена пристально следили соперники и враги Соединенных Штатов. Если он призовет к немедленному возвращению Эндера домой, они начнут предпринимать обратные действия и постараются удержать Эндера в космосе — а некоторые наверняка открыто обвинят Америку в агрессивных намерениях.

И тогда, через несколько дней или недель, настанет черед Локка выдвинуть компромиссное решение, достойное государственного мужа: оставить мальчика на космической базе флота.

Валентина точно знала причину, по которой Питер изменил мнение: все дело в глупой ремарке отца за ужином, напомнившей Питеру, что, как ни изворачивайся, он обречен навеки оставаться в тени Эндера.

Что ж, даже полный ноль в политике время от времени может выдать что-то полезное. Теперь Валентине не придется убеждать Питера в необходимости держать брата подальше от Земли. Это будет его собственной идеей, а она ни при чем.

И снова Тереза сидела на кровати и плакала. Вокруг были разбросаны распечатки статей Демосфена и Локка; она знала, что эти статьи не позволят Эндеру вернуться домой.

— Я просто не могу, — сказала она мужу. — Знаю, так нужно, понимаю так же хорошо, как и желание Граффа заставить нас это понять. Но я надеялась увидеть его снова. Правда надеялась.

Джон Пол сел рядом с ней и обнял:

— Это наше самое трудное решение в жизни.

— Труднее, чем отдать его тогда?

— И отдавать было трудно, но у нас не было выбора, — сказал Джон Пол. — Они бы в любом случае его забрали. А теперь… Знаешь, если бы мы вышли в Сеть и разместили видео, умоляя сына вернуться домой, — у нас был бы вполне реальный шанс.

— А наш малыш будет задаваться вопросом, почему мы так не сделали.

— Нет, он не станет.

— О, неужели ты думаешь, что Эндрю настолько сообразителен, что поймет, почему мы так поступаем? Почему не делаем ничего?

— А почему бы ему не понять?

— Да потому, что он нас совсем не знает, — сказала Тереза. — Он не знает, что мы думаем или чувствуем. Насколько он может судить, мы о нем просто-напросто позабыли.

— Во всей этой чертовщине хорошо одно, — заметил Джон Пол. — Нам все еще неплохо удается манипулировать нашими гениальными детишками.

— А, ты об этом, — отмахнулась Тереза. — Детьми манипулировать легко, когда они абсолютно убеждены в твоей глупости.

— Сильнее всего меня печалит то, что Локка считают ревностным сторонником Эндера. Когда псевдоним будет раскрыт, действия его будут выглядеть так, словно он по-королевски шагнул вперед, прикрывая собой брата.

— Питер, наш мальчик, — сказала Тереза. — Ох, он просто шедевр!

— Послушай, у меня родился философский вопрос. Я все размышляю: а что, если доброта — свойство неадекватное? До тех пор, пока большинство людей будут им обладать, а общественные правила будут его всячески продвигать в качестве добродетели, прирожденные правители будут иметь открытое поле для действий. И именно из-за доброты Эндера здесь, в нашем доме на Земле, у нас есть Питер?

— Но ведь Питер добрый, — с горечью произнесла Тереза.

— Ах да, я забыл, — согласился Джон Пол. — Он станет править всей планетой во благо всего человечества. Принесет себя в жертву. Чистейший альтруизм.

— Когда читаю его самодовольные эссе, меня порой тянет расцарапать ему лицо.

— Но он тоже наш сын, — сказал Джон Пол. — Такой же продукт смешения наших генов, как Эндер или Вэл. И не кто иной, как мы, втянул мальчика в это.

Тереза знала, что муж прав. Однако легче от этого не становилось.

— Но ему совсем не обязательно делать то, что он делает, с таким наслаждением, ведь так?

2

...

Кому: hgraff%educadmin@ifcom.gov

От: demosthenes@LastBestHopeOfEarth.pol

Тема: Вы знаете правду

Вам известно, кто решает, что писать. Не сомневаюсь, у вас даже найдутся предположения о причинах. Но в защиту своих эссе или того, как они используются другими, я не скажу ни слова.

В свое время вы использовали сестру Эндрю Виггина для того, чтобы убедить его вернуться в космос и одержать победу в войнушке, которую вы вели. Девочка неплохо справилась с заданием, да? Такая послушная, делает все, что ей скажут.

Что же, у меня есть для нее задание. Однажды вы отправили к ней брата, чтобы ему стало полегче и не так одиноко. Она снова ему потребуется — и намного больше! — но только на этот раз он не сможет к ней прилететь. На сей раз никакого домика у озера.

Впрочем, не существует причины, по которой она не смогла бы полететь к нему. Зачислите ее в Межзвездный флот, назначьте ей зарплату консультанта — что угодно. Но она и ее брат — они нужны друг другу! Нужны много больше, чем жизнь на Земле.

Не стоит докапываться до ее скрытых мотивов. Помните: она умнее вас, и своего младшего брата она любит куда сильнее вас. Кроме того, не забывайте: вы порядочный человек. Вы разбираетесь в том, что правильно и хорошо. Ведь вы же всегда старались проложить путь тому, что правильно и хорошо, — или я ошибаюсь?

Прошу оказать нам обоим услугу: возьмите это письмо и сожгите его, а пепел засуньте туда, где не светит солнце.

Ваш преданный и скромный служитель — преданный и скромный служитель всех и каждого — скромный и преданный служитель правды и благородного шовинизма,

Демосфен

А как проводит время тринадцатилетний адмирал?

Никаким кораблем он командовать не будет — это было прямо заявлено Эндеру в день присвоения звания. «Звание отражает ваши достижения, — сказал ему адмирал Чамраджнагар, — но ваши обязанности будут соответствовать уровню обучения».

А чему он обучался? Играть на симуляторе в виртуальную войнушку. Теперь не осталось никого, с кем воевать, — стало быть, он… не обучился ничему!

Ах да, еще одно: он умеет вести детей в бой, до последней капли выдавливать из них усилия, сосредотачивать их таланты и умения на боевой задаче. Но пребывание детей здесь утратило цель, и они один за другим улетали домой.

Каждый из них приходил к Эндеру попрощаться.

— Скоро ты вернешься домой, — сказал ему Хань-Цзы по прозвищу Хана-Цып. — Они должны подготовиться, чтобы как следует поприветствовать героя.

Он направлялся в Тактическую школу, чтобы овладеть той малостью наук, которая оставалась ему для получения школьного аттестата.

— Так что я смогу прямиком поступить в колледж, — объяснил он.

— У пятнадцатилетних в колледже всегда все тип-топ, — ответил ему Эндер.

— Мне нужно будет постараться с учебой, — сказал Хана-Цып. — Окончить колледж, выяснить, чем заняться в жизни, а потом найти себе жену и завести семью.

— Продолжить свой жизненный цикл? — спросил Эндер.

— Мужчина без жены и детей — угроза цивилизации. Один холостяк — досадная оплошность. Десять тысяч холостяков — открытая война.

— Обожаю, когда ты демонстрируешь мне перлы из кладези китайской мудрости.

— Я китаец, поэтому мне приходится высасывать мудрость из пальца, — с ухмылкой ответил Хань-Цзы. — Эндер, приезжай ко мне! Китай — прекрасная страна. В Китае разнообразия больше, чем во всем остальном мире.

— Если смогу, приеду, — ответил Эндер.

Он не стал указывать своему бывшему взводному на тот факт, что в Китае полно людей и что смесь хорошего и плохого, сильного и слабого, храброго и трусливого обречена присутствовать примерно в той же пропорции, в какой существует в любой стране, культуре, цивилизации… и даже в отдельной деревне, в доме, в сердце каждого человека.

— О, еще как сможешь! — заявил Хань-Цзы. — Ты привел человечество к победе, это знают все. Ты можешь делать все, что захочешь!

«Но только не лететь домой», — подумал Эндер. А вслух ответил:

— Я не знаю своих родителей.

Ему хотелось произнести эти слова шутливо, в том же тоне, с которым говорил Хана-Цып, но в эти дни все шло наперекосяк. Может, поселившаяся в душе угрюмость соответственно окрашивала все его слова — хотя сам он этого не слышал? Или дело в Хань-Цзы, который не сумел понять шутку Эндера. Может, он и остальные дети еще слишком хорошо помнят, что происходило с Эндером ближе к концу войны, когда они всерьез опасались за его рассудок. Эндер знал, что рассудок его в норме, и в определенном смысле он его как раз осваивал. Глубоко понимающий, обладающий цельной душой, безжалостно сострадательный мужчина, способный полюбить чужих настолько глубоко, чтобы понять… И в то же время настолько отстраненный, чтобы, воспользовавшись этим знанием, убить.