— Боюсь, что невменяемость девушки необходимо тщательным образом…
— Ее невменяемость уже доказана! — провозгласил Клоустон, обращаясь напрямую к шерифу и присяжным. — Сегодня утром я предоставил суду исчерпывающий отчет, и все вы можете с ним ознакомиться. Мой коллега из Инвернесса уже в пути, и я уверен, что он подтвердит мои заключения. Все они отвечают требованиям закона о невменяемости.
Обвинитель подкрался к нему, словно волк на охоте.
— И все это время вы будете прятать потенциальную убийцу в своем заведении?
Адольфус в очередной раз вскочил.
— Ах ты кретин поганый!
По сигналу шерифа двое приставов спешно вывели его из зала суда. Клоустон заговорил еще до того, как они скрылись за дверьми.
— А чего вы добиваетесь, мистер Пратт? Чтобы девушку привезли сюда, где ее выставят на посмешище? От этого не будет никакого толку — разве что вы утолите свое нездоровое желание посмотреть, как у всех на виду унижают беспомощное существо. — Он повернулся к шерифу и присяжным: — Все происходит по закону. Девушке здесь не место. Суду следует проявить к ней хоть каплю человеческого сострадания.
— А она с состраданием отнеслась к собственным родным?
В зале поднялась шумиха. Люди вставали, хлопали, свистели и требовали, чтобы девушка предстала перед судом. Они жаждали ее крови, ее чести.
Клоустон почувствовал, как к глазам подступают слезы ярости. Он представил себя и Макгреев дичью в клетке, окруженной сворой охотничьих псов, которые вот-вот сорвутся с привязей.
[II]
Цыганка, закутанная в темную накидку с капюшоном, остановилась у входа в паб. Она прикоснулась к двери ладонью, которую венчали выкрашенные в черный изогнутые ногти, но помедлила, прежде чем войти. Она огляделась по сторонам, изучая Королевскую Милю. В этот час на мощеной улице было пустынно. Тишина стояла даже в кабаке.
— Хотите, с вами зайду? — предложил ее слуга, сидевший на козлах.
— Нет, — ответила цыганка. — Подожди здесь.
Она беззвучно ступила внутрь и осмотрелась. В помещении было очень темно, золотистое свечение исходило лишь от тлеющих угольков, а в воздухе висел густой дух дешевого эля — цыганка опознала в нем бражку собственного производства.
Посетителей в пабе было немного; кучка людей, состоявшая из главных пропойц Эдинбурга, нависших над своими кружками и стопками, и тех, кого тяготили такие пороки, какие не утопишь и в самом крепком напитке.
Наследника Макгреев заметить было нетрудно. Ее соглядатаи сообщили, что он завел привычку носить броский тартан, но, даже не будь на нем этих брюк, совсем не сочетавшихся с жилетом, она бы все равно узнала его по высокой, крепко сбитой фигуре — все газеты писали о нем.
Она думала, что застанет его в отчаянии — печальной тенью человека с налитыми кровью глазами, потягивающей из бутылки односолодовый виски. Но вместо этого детина вовсю обжимался с хозяйкой паба.
Они сидели в темном углу зала, переплетя конечности в тесном объятии, словно парочка осьминогов.
Цыганка направилась к ним, по пути хлестнув полой накидки самого пьяного из присутствующих. Он воззрился на нее, покачал головой и присвистнул.
— Ого! Парочка у тебя что надо!
Она не оглянулась и не сбавила шаг.
— Прокляла бы — будь у тебя что терять.
Ее хлесткие слова, произнесенные с чудным акцентом откуда-то из Восточной Европы, задели противника за живое. Мужчина потупился, пряча залившееся краской испитое лицо.
Цыганка остановилась у стола, за которым сидела парочка, и хохотнула.
— Не теряешь время, моя дорогая. Так держать!
Хозяйка паба вскочила, ее щеки пылали так же ярко, как и грива ее рыжих локонов.
— Мадам Катерина!
Цыганка улыбнулась.
— О, не красней, Мэри! По крайней мере, ты делаешь успехи: от этого толку побольше будет, чем от того голодранца, на которого ты месяц назад просила навести порчу. — Она понизила голос. — И, кстати, те бородавки уже небось проклевываются одна из другой.
Она опустилась на стул Мэри, и молодой Макгрей тут же возмущенно щелкнул пальцами.
— Эу! Я вас садиться не приглашал.
Они обменялись взглядами в безмолвной дуэли характеров. Его голубые глаза против ее ярко-зеленых. И те, и другие — с хитрецой.
Она заговорила первой.
— Думаю, ты будешь рад услышать то, что я собираюсь тебе рассказать, — она расстегнула плащ и спустила его с плеч.
Взгляд Макгрея тут же сполз на ее выдающуюся грудь, самую внушительную в Эдинбурге, — предмет гордости, подчеркнутый глубоким декольте.
Цыганка улыбнулась. Ее прелести всегда сбивали недругов с толку.
— Желаете ли выпить, мадам? — спросила Мэри, пока Макгрей подбирал свою челюсть с пола.
— Да, дорогая моя. Но что-нибудь приличное, а не ту мочу, что я сбываю тебе для продажи.
Мэри подмигнула ей.
— Я вам принесу односолодовый с винокурни Макгреев. Они свое дело знают, — направившись в кладовку, Мэри бросила на Макгрея заговорщицкий взгляд.
Он не оценил ее веселость.
— Не хочу показаться грубым, дорогуша, — сказал он, — но пора бы вам отвалить.
— О! Ты очень занят, мальчик мой?
— Ага. Ногти сраные полирую, не видно, что ли?
Один из пропойц хохотнул:
— Ну, теперь-то побыстрее дело пойдет!
Макгрей проглотил остатки своего виски и метнул в мужлана стакан. Он попал тому прямо промеж глаз и разбился вдребезги. Пьянчуга взвыл, вскочил и попытался сжать ладонь в кулак, но затем споткнулся, зашатался и посмотрел на свою руку, словно впервые ее увидел. Он грубо выругался и, покачиваясь, побрел на выход.
— Адольфус! — процедила Мэри, возвращаясь с непочатой бутылкой. — Это третий за сегодня постоянный клиент, которого ты спугнул! Он мог бы еще бутылку прикончить!
— Уверена, что мой заказ покроет эти потери, моя дорогая, — сказала Катерина, наливая себе щедрую порцию виски. — И обещаю тебе, что этого-то не спугну.
— Вот-вот спугнете, — ощерился Макгрей.
Мэри стиснула его руку.
— Я на минутку отойду, Адольфус. Послушай мадам Катерину, — с этими словами она поспешила в кладовку, явно сговорившись с пышногрудой цыганкой.
Макгрей вздохнул.
— Какого черта вам надо?
Он переплел пальцы. Совсем недавно ему сняли повязку, но швы на обрубке пальца, отсеченного его сестрой, все еще являли собой жуткое зрелище.
— Безымянный, на правой руке, — произнесла цыганка с меланхолией в голосе. — Как и писали в газетах.
— Угу. Рад, что этот не потерял — или вот эти два.
Цыганка улыбнулась.
— Ты мне нравишься. — Она крутанула стакан, втянула запах напитка и сделала большой глоток. Поморщилась. — Ах, и правда приличное пойло!
— Я не любитель спрашивать дважды. Какого черта вам?…
— Я верю тебе, мальчик мой.
Макгрей поднял взгляд, в котором отразился свет очага — голубые глаза вспыхнули янтарем.
— Не играйте со мной, — пригрозил он, положив ладонь на стол и медленно сжав ее в кулак. — Я повидал достаточно шарлатанов вроде вас. Плутуете и врете ради пущих грошей.
— Не равняй меня с ними, мальчик. Я очень сочувствую твоему горю.
— Да вам-то какое дело?
Она криво улыбнулась.
— Я знаю, каково это. Я потеряла родителей, когда была совсем мала. Тебе еще повезло.
— Повезло! Да уж.
— Ты крепок, у тебя есть дом и винокурни… — она втянула аромат напитка. — У меня ничего такого не было. Я была нищенкой со странным акцентом, одна-одинешенька. За буханку плесневелого хлеба или ночь под крышей платила сам понимаешь чем. Иногда…
Она умолкла, словно проглотив слова, которые собиралась произнести. Она сделала большой глоток и прокашлялась.
— Но я пробилась. Я больше не потерянная, беспомощная девчонка и никогда больше ею не буду. Поверь, я здесь не для того, чтобы попрошайничать или нажиться на твоем горе. Я готова помочь, пусть даже никто не помог мне, когда я оказалась на улице.
Макгрей скривился — то ли сочувственно, то ли раздраженно. Цыганка улыбнулась, заметив проблеск сопереживания. Вот он, ее шанс — трещина в скорлупе этого юноши.
— Ты ведь кое-что увидел, — прошептала она, и ее голос вводил в транс, как шипение змеи. — То, чему не можешь найти объяснения… Тебя даже посещала мысль, что ты и сам сошел с ума.
Макгрей молчал. Он смотрел на нее не мигая, его грудь медленно вздымалась.
— Ты видел дьявола, не так ли? Видел его рога и опаленную плоть. Видел, как он убегал. Было такое?
Макгрей едва дышал.
— Откуда вы знаете?
Цыганка положила ладони на стол — ногти на них походили на когти орла.
— Я вижу такие вещи, мой мальчик. Я вижу, что с твоей младшей сестрой случилось нечто чудовищное. Нечто невыносимо ужасное.
В этот момент дверь распахнуло сквозняком, от чего угольки в очаге замерцали.
— За такими вещами тянется след, мой мальчик, — продолжила она. — От них несет смрадом. Смрадом демонов.
У Макгрея открылся рот. Весь Эдинбург только и судачил, что о показаниях Клоустона. О том, что Фиалка [Домашнее прозвище Эми Макгрей объясняется в первой книге цикла: у нее большие темные, почти черные глаза, обрамленные густыми ресницами, и их форма напоминает родным соцветия фиалок.] упомянула дьявола, писали во всех газетах. Ему хотелось крикнуть об этом, схватить эту женщину и вытолкать ее отсюда прочь, однако в глазах ее было нечто такое, от чего он никак не мог отвернуться. Она смотрела на него почти по-матерински проницательно. Цыганка подалась к нему и прошептала: