Падэр О'Гулэн

Вторжение

Do Lúcás — ba chóir duit ceann acu a léamh,áfach… [Луке — и тем не менее прочтите это… (ирл.)]

Разделить нас —

все равно что разделить детей одной матери,

все равно что разлучить тело и душу.

Anonymous, с. 1150

РАСХИТИТЕЛИ ГРОБНИЦ

Айофе падает с раскладушки на холодный пол.

«Где я? Уже там?»

Как ни странно, но мысль, что она уже оказалась в Сером мире, приносит чувство, похожее на облегчение. Однако это все еще не Серый мир. Пока — нет. Держась рукой за стену, Айофе поднимается с пола. Знакомая, чуть шероховатая поверхность — она находится в спортивном зале. Вокруг спят вповалку человек тридцать — оставшиеся в живых ученики Школы выживания в Бойле [Небольшой городок в провинции Коннахт.]. С разных сторон доносится храп, прерываемый иногда тревожными всхлипываниями да скрипом раскладушек, на которых беспокойно ворочаются спящие. Воздух в зале спертый от множества немытых тел и несвежей одежды.

Возможно, у Айофе жар? Ноги совсем не держат ее. Голова кружится, к горлу подкатывает тошнота. Айофе судорожно зажимает рот ладонями и прислоняется к стене. Вскоре приступ головокружения проходит, на лбу выступает испарина.

— Нет, нет! — вскрикивает в тяжелом полусне мальчик, лежащий на соседней раскладушке.

— О Кром [Древнее кельтское божество.] всемогущий, они жрут мое лицо! — мечется на подушке другой. Это тринадцатилетний Кришнан. Он такой длинный, что раскладушка ему коротка, ступни вылезают за край матраса и торчат из-под одеяла. Подросток странно шевелит пальцами, будто кто-то непрестанно колет его острыми иглами.

Волосы на затылке Айофе шевелятся, ее охватывает страх, когда спящие вдруг начинают метаться, а стоны делаются громче, словно все разом видят один и тот же кошмар.

«Надо выбираться отсюда! Как можно быстрее!» — звенит в голове тревожная мысль.

К горлу снова подступает тошнота, холодный пот градом катит по лицу.

«Наружу, скорее наружу!»

Но тут спящие так же внезапно успокаиваются. Стоны и бормотание стихают.

После нападения сидов на школу в Бойле Ирландия полнится слухами. Давно уже два мира не входили в столь близкое соприкосновение.

«Мы теперь совсем рядом, только руку протяни», — так говорят жители страны.

«Наверное, поэтому, — думает Айофе, — у ожидающих Призыва все чаще случаются приступы внезапного страха, головокружения и тошноты».

«Но это только мои догадки. Что я знаю наверняка? Ничего!» — повторяет про себя Айофе, выбираясь из спортзала, превращенного в общую спальню. Она надеется, что прохладный ночной воздух принесет облегчение.

Девочка безошибочно находит дорогу в темноте, словно призрак бедняжки Эммы ведет ее за руку.

Оказавшись на улице, Айофе проходит мимо обугленных развалин школы, а затем движется по аллее, образованной двумя рядами трейлеров, в которых живут эксперты и археологи, прибывшие в Бойле из Дублина. Никому не позволено приближаться к форту фейри [Портал, проход в мир эльфов.]. Ученые ведут там свои раскопки, но Айофе хорошо видит, с какими мрачными лицами они возвращаются с кургана в конце рабочего дня. Порой былое любопытство берет верх: что же там все-таки происходит? Хочется пойти и все разузнать, но при воспоминании о том, чем закончилась прошлая вылазка, сердце Айофе сжимается от горя: Эмма, бедная Эмма!

Внезапно из темноты выныривает темная фигура и преграждает дорогу. Оказывается, Айофе все еще дорожит своей жизнью — настолько, что вскрикивает и отпрыгивает назад.

— Это я, Набиль!

— Я иду прогуляться! — резко бросает Айофе. — И ты не имеешь права запретить мне, — она сердится на инструктора за то, что он напугал ее.

Набиль вздыхает. Айофе знает, что не права: из всех инструкторов он лучше всех понимает подростков и как никто проявил себя во время нападения сидов на школу.

— Эй, ты что? — мягко произносит Набиль. — На вот, возьми мой фонарь. Только утром верни, ладно?

Теперь Айофе и вовсе делается стыдно за свою грубость. Она едва выдавливает «спасибо». Набиль исчезает в темноте, и девочка снова остается одна.

Ледяной ветер пронизывает насквозь. Поверх спортивного костюма на Айофе лишь тонкий плащ, который она использовала в качестве одеяла. Зубы начинают отбивать частую дробь. Раньше у Айофе была Эмма, подруга согревала ее своим телом, а она… Глупая, глупая, как часто Айофе прогоняла Эмму, просила оставить в покое и дать поспать, словно впереди у них была целая вечность! Словно им ничего не угрожало. Как она могла быть такой дурой?

Впереди показалось кладбище. В Школе выживания никогда не устраивают похорон, потому что, если начать оплакивать каждого погибшего, на все остальное просто не останется времени. Тела учеников отправляют родителям. И все же небольшое кладбище на территории школы существует. Там находятся в основном могилы учителей и инструкторов — тех из них, у кого не было родных или чьи родные почему-либо не пожелали забрать их.

Кроме того, иногда здесь же хоронят подростков, настолько сильно изуродованных сидами, что тела просто невозможно вернуть родителям. Лучше сказать, что останки их детей потребовались ученым в Дублине, нежели обрушить на них ужасную правду.

Родители Эммы приняли эту версию, хотя прекрасно понимали, что за ней стоит. Однако у них есть еще одна дочь, младшая сестра Эммы, о которой стоит беспокоиться.

Ища защиты от пронизывающего ветра, Айофе старается держаться поближе к деревьям. Руки ломит от холода, она не чувствует пальцев, которыми сжимает фонарь, а ее щеки — некогда румяные и пухлые, с симпатичными ямочками — так закоченели, что, кажется, кожа на них вот-вот треснет. И тут до Айофе доносится странный звук. Никакое животное не может издавать таких ритмичных металлических звуков. Только люди, копающие мерзлую землю на кладбище под покровом ночи.

Айофе замирает. Кого могло занести на кладбище в такую пору? И что они там делают? Первая реакция — возмущение: это просто любопытствующие бездельники, которым интересно поглазеть на останки Эммы! Да как они смеют тревожить ее покой?

Девочка ломится сквозь подлесок и врывается на расчищенную лесную поляну, где находятся захоронения. Она скользит и едва не падает — земля под ногами твердая, будто гранит, и покрыта наледью. Айофе оказывается как раз возле могилы Эммы. Хотя никаких табличек на школьном кладбище нет, она знает, под каким холмиком покоится ее несчастная подруга.

Могила Эммы не тронута. Айофе застывает в растерянности. Но в следующую секунду ее охватывает страх, по спине бегут мурашки. Она резко разворачивается и направляет фонарик в темноту. Это старый динамо-фонарь, теперь в Ирландии никто не производит батареек, так что аккумулятор все время приходится подкачивать рукой, и светит он тусклым голубоватым светом. В этом бледном луче перед Айофе возникает мальчик, который щурится и прикрывает глаза тыльной стороной ладони.

— Ты кто? — срывающимся голосом выкрикивает она.

— Дубтах — так меня нарекли, — дружелюбным тоном произносит мальчик. Его голос звучит необычайно напевно, такому голосу позавидовал бы и ангел. — Все из-за моих темных волос. Видишь?

Колени у Айофе слабеют. Она пятится назад. Перед ней никакой не мальчик, но мужчина, только очень небольшого роста. Теперь она ясно видит, как сияет его необычайно гладкая кожа в бледно-голубом свете фонарика. Тонкие черты лица, красивые длинные пальцы на руке, которой он все еще прикрывает глаза, безупречная фигура — идеальное существо, вылепленное то ли богами, то ли демонами.

Айофе продолжает пятиться, а незнакомец наступает. На его лице сияет ослепительная улыбка.

— Оставь воришку в покое, — слышится другой голос, на этот раз женский. — Мы нашли то, за чем пришли. Надо уходить как можно скорее, пока мы не стали слишком маленькими. А с этой… я чувствую… с ней мы скоро увидимся.

Девочка швыряет фонарь в подступающего к ней маленького человечка. Бросок попадает в цель. Сид хватается за голову, а Айофе пускается наутек.

Когда час спустя она возвращается на кладбище вместе с Набилем и Сарой Таафт, они не находят ничего, кроме развороченных могил и разбросанных повсюду останков. Гробокопателей и след простыл.

— Зачем им понадобилась разлагающаяся плоть? — удивляется сержант Таафт. — Или маленькие поганцы теперь практикуют обряды вуду?

— Никогда не слышал о таком, — серьезным тоном отвечает Набиль. Когда француз переходит на английский, его акцент слышен гораздо сильнее, чем когда он говорит на языке обитателей Серого мира. — Но мне это не нравится. Очень не нравится. Сидам не свойственны подобные вещи. И все же они вскрыли могилу. Почему? Что у них на уме?

— Все, я иду спать, — говорит Айофе. — Могила Эммы не тронута — это самое главное. Остальное меня не касается.

Не касается? Разве? Женщина-сид сказала: скоро они увидятся. Девочка понимает, что это означает. Смешно, но еще несколько часов назад она совершенно не боялась Призыва, а сейчас от одной мысли о встрече с Серым миром ее бросает в дрожь. Известие о том, что за время ее отсутствия Энди Кэнлон — один из немногих учеников четвертого класса, уцелевших во время пожара, — был призван, вернулся и теперь лежит на своей раскладушке с ластами вместо рук и с заплаткой из кожи на месте головы, превращает страх Айофе в тоскливый ужас.