— Госпожа Ча! — Оказавшись с ней почти лицом к лицу, он изо всех сил колотит кулаком по стеклу. — Откройте дверь! Скорее!
Но госпожа Ча Соль стоит и спокойно смотрит на Рафалли. В это время лимузин за его спиной начинает крениться назад, тем не менее передние колеса соскальзывают первыми, и автомобиль ныряет в бездну капотом вперед. На лице Рафалли отражается смертельный ужас. Ему все труднее удерживать равновесие.
— Разбиться не так больно, как замерзнуть, Купер. — Голос госпожи Ча на удивление тверд, в нем даже слышатся металлические нотки.
Рафалли в исступлении бьется о перегородку, выкрикивая проклятия. Но на стекле не остается ни следа. Госпожа Ча Соль небрежно машет ему рукой на прощание:
— Спасибо за все, Купер.
Рафалли раздирают паника и гнев, в его глазах начинают лопаться сосудики, и по лицу градом катятся слезы. Страстно желая выжить, он яростно царапает стекло ногтями, но вскоре исчезает из виду, сбитый с ног порывами мощного ветра. Секунда — и его отчаянный вопль уже не слышен, словно в сковавшем мир холоде даже крик человека мгновенно замерзает, едва сорвавшись с губ.
В этот самый миг пряжка ремня безопасности отщелкивается, освобождая меня. Я резко вскакиваю с места, но тут же безвольно опускаюсь на пол: в ногах совсем нет сил. Я всматриваюсь в пустоту, пытаюсь разглядеть Рафалли, и передо мной разворачивается величественный пейзаж, который мне так не терпелось увидеть: высокие горные цепи, утонувшие в вечных снегах, спящие под лунным светом.
Невозможно выжить, упав с такой высоты. При этой мысли меня пробирает дрожь.
Вскоре вновь раздается щелчок: дверь багажного отсека закрывается, после чего в салоне воцаряется гнетущая тишина. У меня голова идет кругом. Я прикладываю ладонь ко лбу — он весь влажный от пота. Слезы текут по щекам, смешиваясь с мазью от обморожения.
— Что же это такое… Что это было?
Я так и сижу на полу, и госпожа Ча подходит ко мне. Наклонившись, она смотрит мне прямо в глаза. Мне не нравится ее выражение. Давным-давно я видела такое лицо у Онги. В тот день он сосредоточенно мастерил поделку из бумаги на уроке труда, а я ее случайно смахнула и села сверху.
Госпожа Ча Соль глубоко вздыхает и направляется к белому столику из мрамора.
— Теперь можешь садиться куда хочешь.
— Зачем вы его убили?! — В моем голосе слышатся рыдания.
Мне никогда не забыть умоляющий взгляд Рафалли, в котором застыл ужас. А ведь Чо Мирю убила девятерых.
Опираясь трясущейся рукой о пол, я смотрю на госпожу Ча Соль снизу вверх взглядом, полным ненависти, но она смотрит на меня спокойно.
— Купер сыграл свою роль. Она должна была закончиться здесь и сейчас.
— Я согласилась с вами поехать, потому что думала, что так будет лучше для всех.
— Купер был болтлив и слаб характером, — отвечает Ча Соль, ставя разогреваться воду для кофе. — Ему нельзя было довериться в серьезных делах.
— Разве это причина, чтобы его убить?
— Я тоже очень сожалею о случившемся. — Подойдя ко мне, она наклоняется и смотрит мне в глаза. — Если бы Хэри не умерла, то и Купер был бы сейчас жив.
Я не нахожу что ей ответить и лишь кусаю губу. Мысли путаются.
— Иди за стол — я налью тебе кофе.
Мягко похлопав меня по плечу, госпожа Ча возвращается к столу и начинает молоть зерна в кофемолке. Я изо всех сил пытаюсь успокоить взволнованное сердце и как можно более спокойным голосом спрашиваю у нее:
— Когда все закончится, со мной вы поступите так же?
Госпожа Ча Соль глухо смеется.
— Ты должна стать режиссером. Я ведь обещала, что помогу тебе, если ты поможешь мне.
Глаза начинает щипать, и я ничего не могу поделать: слезы ручьем текут по моим щекам.
Госпожа Ча Соль останавливает кофемолку и ласково спрашивает:
— Что тебя так расстроило?
Всхлипывая, я выкладываю ей все, что накопилось у меня на душе:
— Глаза господина Купера… Я, наверно, их до смерти не забуду… Стану режиссером… Исполню все свои мечты… И все равно буду о нем думать… Это так страшно.
Госпожа Ча Соль мне отвратительна.
Но она вдруг быстро подходит ко мне, встает рядом на колени и нежно меня обнимает.
— А я подумала, ты плачешь, потому что захотела вернуться домой.
В ее голосе слышится облегчение, а я осознаю, что такая мысль даже не пришла мне в голову.
— В Сноуболе каждый день кто-нибудь умирает. Кто-то становится объектом чужой мести, кто-то погибает в обычной аварии, других уносят болезни и старость, но мы не горюем о каждом из них.
Плечи начинают дергаться от напавшей на меня икоты, и госпожа Ча Соль ласково гладит меня по спине.
— Сериал, где Купер играл главную роль, давно уже закончился, и давно прошло то время, когда кого-либо могла огорчить его смерть. — Она пристально смотрит на меня, ее зрачки неподвижны. — Ты пролила из-за него уже достаточно слез. Тебя сейчас гложет чувство вины за то, что ты больше жалеешь себя, чем его. Ты ни в чем не виновата. Это естественно.
Она очень точно поняла, что творится в моей душе, и от ее слов мне становится легче.
— Госпожа Ча, а вы видели… Видели, как умерла Хэри?
— Еще нет.
Я совсем забыла, что режиссер не может просматривать записи своей программы в течение недели.
— Вы посмотрите?
На мгновение мне показалось, что взгляд ее оранжевых глаз дрогнул.
— Я должна. Ведь я режиссер этого шоу…
В этот момент у меня откуда-то появилась уверенность, что даже когда она увидит последние минуты жизни Хэри, подробно запечатленные камерами с разных ракурсов, то не заплачет. Не потому, что смерть Хэри ее нисколько не тронет, но потому, что она очень сильная.
Я осторожно отстраняю ее ладонь, обхватившую мою руку, и встаю на ноги.
— Кажется, теперь мне уже лучше.
К тому времени, как по салону распространяется терпкий кофейный аромат, слезы мои окончательно высохли. Я сижу у окна, и госпожа Ча Соль передает мне чашку горячего кофе. Хотя мне сейчас ничего не лезет в рот, я потихоньку пью его маленькими глоточками.
— Попробуй уснуть хотя бы ненадолго. Когда мы приедем, у нас будет много дел.
Госпожа Ча Соль сидит напротив. Она пьет кофе, листая газету. Я безучастно смотрю на опустевший грузовой отсек и неожиданно вспоминаю своих родных, оставшихся дома. Сердце мое сжимается.
— Вся моя семья думает, что я поехала учиться в киношколу. Я ведь никому ничего не сказала!
— Знаю.
Госпожа Ча Соль плавно переворачивает страницу.
— А теперь люди, живущие в Сноуболе, станут моей новой семьей.
Вторая часть
Мир, о котором можно только мечтать
Стоит мне закрыть глаза, как я тут же вспоминаю перекошенное ужасом лицо Рафалли, поэтому я лишь сижу и отрешенно смотрю в окно.
Небо, усыпанное мириадами звезд, постепенно становится лиловым, но линия горизонта вдруг вспыхивает ярко-красным. В этот момент голос в динамике сообщает о скором прибытии в Сноубол. Небо розовеет, а вдалеке открывается вид на огромный купол города. На фоне окружающего его, укутанного снегом, застывшего во льдах пространства он кажется ярко-голубым. Купол настолько огромный, что невозможно увидеть его весь. Прозрачная поверхность блестит на солнце, и кажется, что это обитаемая планета на просторах бескрайнего и безлюдного белого космоса.
Самолет меняет курс, забирая влево. Под крылом, словно игрушечные, повсюду разбросаны высотные здания, каких не увидишь в нашем поселении. Я вспоминаю красочные фотографии киношколы, которые вырезала из учебника и журнала «Телегид» и вешала на стену в своей комнате, и начинаю вглядываться в здания внизу. Я замечаю и разноцветные крошечные машины, снующие по асфальтовым дорогам.
Госпожа Ча Соль, все это время тоже смотревшая в окно, спрашивает меня с таким видом, словно показывает свой сад, который вырастила собственными руками:
— Ну как, нравится?
Я не хочу показывать ей свой восторг, поэтому небрежно киваю в ответ.
— Хэри. — Неожиданно она зовет меня чужим именем. Я озадаченно гляжу в ее глаза цвета тыквы. — Начиная с этого момента тебя будут звать Хэри, даже если никто не видит.
Когда она называет меня этим именем, я вижу в ее глазах нежность.
Госпожа Ча Соль вот уже шестнадцать лет работает с семьей Хэри — с того дня, как окончила киношколу. Наблюдая за жизнью Хэри по телевизору, я и сама к ней привязалась, что уж говорить о режиссере Ча Соль, которая долго была с ней рядом.
Ни в одном сериале, который снимают в Сноуболе, нет профессиональных исполнителей, которые играли бы свою роль, следуя заранее написанному сценарию. Все они обычные люди, которые живут своей настоящей жизнью, и по телевидению показывают все их печали и радости без прикрас. Но конечно, наблюдать за судьбой человека как она есть было бы неинтересно. В том-то и заключается задача режиссера, чтобы из записей с тысяч и тысяч камер выбрать наиболее примечательные моменты и создать из этих кадров увлекательное шоу, опираясь на собственные представления о том, что может представлять интерес для зрителя.
Актер лишь проживает свои будни, а режиссер, словно бог, творит из них живую историю, и, если она получает признание зрителей, он может продолжать работу. Но есть одно условие: на протяжении шести месяцев сериал должны смотреть не менее десяти тысяч человек, в противном случае выпуск его прекращается. Режиссер, чье шоу было снято с эфира пять раз, теряет свою должность, и его отправляют в поселение для отставных режиссеров. Об этом поселении почти ничего не известно, кроме того, что живут в нем лишь бывшие режиссеры и находится оно за пределами Сноубола.