Это был прекрасный мир, где туманные вересковые пустоши и далекие холмы окружали чудесный дом и его земли, а внизу на подъездной аллее ждал гладкий черный лимузин, чтобы отвезти хозяина заниматься бизнесом в гораздо более шумное место, чем это.

Место, где у него, наверное, есть роскошный современный офис и где, по его словам, он работает. Работает, чтобы приумножать доходы семейства Фабер… Семейства, чье имя поместил на карты суровый человек, смотрящий свысока на всех с портрета в огромной гостиной.

Ким гадала, как Гидеон Фабер может быть настолько слеп. Неужели он действительно верит, что главное в жизни — это делать деньги и иметь расчетливый ум, который поможет зарабатывать эти самые деньги?

Ей было интересно, слышал ли он когда-нибудь об Уильяме Генри Дэвисе, а если слышал, то потрудился ли прочесть его строки:

Зачем нам жизнь, когда мы

В суете мирской не можем на мгновенье

Остановиться, сбросить груз забот

и оглядеться…

Возможно, миссис Фабер посвятила большую часть своей жизни тому, чтобы стоять и смотреть, но ей, по крайней мере, было о чем написать. Ким сильно подозревала, что Гидеон немногое сможет рассказать, когда доживет до материнских лет, а к тому времени будет уже слишком поздно что-либо исправлять.

Глава 5

Ким оделась и отправилась в небольшую комнату, где все обычно завтракали, но обнаружила там только Маккензи, наслаждающегося теплом камина, и огромное количество еды на буфете.

Она взяла себе яичницу-болтунью с беконом. Подошел Маккензи, устроился у ее ног, и она бросила ему кусочек тоста. Спаниель понюхал его и отошел с таким видом, словно уже был сыт.

Видно, кто-то уже побывал здесь и позавтракал до нее, а поскольку Ким видела машину на подъездной аллее, то заключила, что это Гидеон Фабер заглянул сюда, прежде чем отправиться в свой офис.

После завтрака она вышла в холл и там неожиданно натолкнулась на Траунсер.

— Десять часов, — сказала та. — Миссис Фабер будет готова принять вас к десяти часам.

Это оставляло Ким еще почти час свободного времени, и, поскольку на ней были брюки и теплый свитер, она вышла через боковую дверь в сад. День обещал быть прекрасным для этого времени года, не было ни влажного тумана, ни обжигающего холода, которые она ожидала встретить в местах, расположенных так далеко к северу.

В саду в такой ранний час уже кипела жизнь. В теплицах, растянувшихся на добрую четверть мили, Ким заметила крупные, роскошные виноградные лозы и гвоздики, растущие сомкнутыми рядами. Другая теплица была отдана под огромные, лохматые хризантемы, которые охапками были расставлены по Мертон-Холл.

За стенами сада начиналось море зеленой травы и фруктовых деревьев, но в такой ранний час там было еще слишком сыро. Она направилась к аккуратным зданиям конюшен. Жизнь там била ключом. Верхние части дверей были открыты. Животным раздавали завтрак, рядом чистили красивого гнедого коня. Высокий мужчина, стоявший рядом с лошадью гораздо более «рабочего» вида, разговаривал с конюхом, но как только Ким вошла во двор, он повернулся к ней, будто давно заметил ее и горел желанием поздороваться.

— Привет! — Он сдернул шапку и пошел ей навстречу. — Похоже, вы сторонница раннего подъема. Вы откуда? Из Лондона? Вам будет здесь скучно, если вы любите яркие огни.

— Не люблю. — Она улыбнулась ему.

Он был крупным мужчиной, и от него, казалось, исходила аура силы. У него был свежий цвет лица, веселые голубые глаза и правильные черты лица. Его вид наталкивал на мысль, что ему следовало бы быть владельцем своры английских гончих.

— Меня зовут Дункан, — сказал он, протягивая ей руку. — Роберт Фэйрфакс Дункан. Счастлив познакомиться с вами, мисс Ловатт. Я слышал о вашем приезде.

— О! — Ким гадала, кто бы это мог быть, почему был так уверен в своих сведениях и оценивал ли он миссис Фабер так же низко, как и хозяин поместья.

— Конечно. Здесь любой пустяк — новость… А уж новоприбывший — новость вдвойне! — Казалось, Дункан забыл, что все еще держит Ким за руку, и ей пришлось приложить некоторое усилие, чтобы освободиться от его сильных загорелых пальцев. — Прошу прощения! — Он беззаботно улыбнулся. — Надеюсь, я не сделал вам больно? Я не очень-то привык к миниатюрным девушкам вроде вас… Здесь они вырастают довольно крупными.

Ким бросила взгляд на его лошадь.

— Вы уже ездили верхом? — спросила она. — Должно быть, было совсем темно, когда вы выезжали.

— Да. Но я как раз люблю это время, если, конечно, погода хорошая. Мне нравится смотреть, как бледнеют звезды и разгорается рассвет. На прошлой неделе лило как из ведра, так что мне пришлось сидеть дома. — Он повернулся, словно собираясь сопровождать ее до дома, и она зашагала вместе с ним, чувствуя себя совсем маленькой рядом с таким высоким мужчиной. — Кстати, я управляющий Гидеона, так что буду болтаться под ногами большую часть недели. Я живу в домике вон там… — Он неопределенно махнул рукой. — Это был один из охотничьих домиков, но сейчас его переделали в соответствии с моими скромными потребностями.

— Как мило, — заметила Ким.

— В моем доме сейчас небольшой беспорядок, поскольку я одинок и не принадлежу к числу тех холостяков, которые всегда аккуратны и опрятны. — Ким подняла на него глаза и снова встретила его улыбку. — Если когда-нибудь зайдете ко мне, вам придется буквально продираться сквозь дебри, но, если вы предупредите меня о своем визите, я заранее устрою генеральную уборку.

Она рассмеялась:

— В таком случае я воздержусь от предупреждения и избавлю вас от хлопот.

— Мне это не доставит никаких хлопот, уверяю вас. — Следующий его вопрос прозвучал более робко: — Кстати, вы ездите верхом? Если вы любите езду, Гидеон мог бы предоставить вам лошадь. А я был бы счастлив время от времени составить вам компанию.

— Благодарю, — ответила, она, — я действительно езжу верхом. Мой отец был известным наездником, участвовал в скачках с препятствиями, но, боюсь, все его вещи и награды сейчас где-нибудь затерялись.

— Вы хотите сказать, что он…

Она кивнула, прикусив губу:

— Да… И моя мать тоже. Они попали в авиакатастрофу… вместе.

— О, мне так жаль! — расстроенно проговорил Дункан. — Для вас это, должно быть, было ужасным потрясением… Сколько вам тогда было лет?

— Восемнадцать. Сейчас мне двадцать пять.

— Мне с трудом верится в это, — произнес он, недоверчиво взглянув на нее, и Ким знала, что он не шутит. Может быть, виной тому были прядки темных волос, спадавшие ей на лоб, а может быть, та прямота, с которой она встречала его взгляд. По ней никак нельзя было сказать, что она стесняется мужчин, даже когда они смотрели на нее так, как он смотрел сейчас; возможно, причина была в том, что до сих пор ей не приходилось часто иметь с ними дело. Хотя вряд ли такое было возможно в двадцать пять лет. Гораздо более вероятно, подумал он, что она уже давно читает их как открытую книгу.

Ким была хрупкой как эльф, очаровательно маленькой. Дункан лихорадочно размышлял, какое сравнение подойдет ей больше всего, и единственное, что приходило ему на ум, — гардения… да, Ким была такой же хрупкой и белоснежной.

— Кажется, я припоминаю, что капитан Люсьен Ловатт выполнял потрясающие трюки на международных скачках, — задумчиво произнес он. — Он, случайно, не ваш отец?

— Да, это был мой отец, — признала она с гордостью.

Дункан снова протянул ей руку:

— Тогда мы просто не можем позволить его дочери обходиться без утренней поездки. Я поговорю с Гидеоном, когда он вернется. У нас есть маленькая каштановая кобылка, которая прекрасно вам подойдет. Я уверен, он согласится, чтобы вы ездили на ней.

— Неужели? — Она бросила на него скептический взгляд.

Дункан улыбнулся, словно понял значение этого взгляда.

— Не думайте о Гидеоне превратно, — сказал он. — Иногда он бывает нетерпим к чему-либо, но по большому счету он вполне разумен. Его мать доставляет ему немало хлопот, но это ведь вполне объяснимо, не так ли? Вы ведь уже виделись с ней?

— Да, мы с ней разговаривали вчера вечером.

— Что ж, тогда вы должны понимать, о чем я говорю… Гидеон никогда не получал от нее поддержки. Она живет в своем собственном мирке.

— Может, в этом есть и его вина, — заметила Ким.

Дункан улыбнулся так, словно ее слова позабавили его, но потом вновь посерьезнел.

— Кстати, я чуть не забыл. Вчера вечером звонила Нерисса. У нее неприятности… Будьте добры, передайте эту информацию миссис Фабер.

— Что-то серьезное?

Он взглянул на нее:

— Неприятности в семье… Миссис Фабер поймет, что имеется в виду.

— Господи, — сказала Ким. — А мистер Фабер вчера внушал мне, насколько повезло его сестре и что у нее образцовая семья.

Дункан сурово посмотрел на нее.

— Звонок пришел в мой коттедж, потому что в Мертон-Холл был Гидеон, — объяснил он. — Нерисса знала об этом, поэтому связалась со мной… Она и раньше так поступала.

— Понятно, — ответила Ким.

Он проводил ее до подножия лестницы на террасу, помахал ей шляпой и подождал, пока она войдет в дом, прежде чем развернуться и направиться обратно в сторону подъездной аллеи. В доме Ким посмотрела на циферблат часов в холле и ужаснулась. Было уже без пяти десять, и не осталось времени, чтобы переодеться во что-либо более подходящее, так что она просто забежала в библиотеку, схватила свой блокнот и несколько недавно заточенных карандашей и поспешила к лестнице наверх.

Траунсер уже ожидала ее и незамедлительно провела в апартаменты миссис Фабер. На этот раз Ким отвели прямо в гостиную, и там, к своему удивлению, она обнаружила миссис Фабер, уютно устроившуюся в удобном кресле; та не просто выглядела совершенно спокойной и готовой принимать посетителей — она была одета в прекрасный кашемировый костюм нежно-розового цвета, а на изящных ногах ее красовались розовые бархатные домашние туфли.

Она протянула Ким руку и явно была очень рада видеть девушку. Когда Ким начала извиняться за свою неподобающую одежду, миссис Фабер покачала головой и воскликнула:

— Чепуха! Как будто это имеет какое-то значение, милая. И потом, вы в любом случае очаровательно выглядите… Но не позволяйте, чтобы Гидеон увидел вас ходящей по дому в таком виде, хорошо? — попросила она, понизив голос до выразительного шепота, хотя они были в комнате одни. — Он ненавидит, когда женщины ходят в брюках, так же как когда они слишком ярко красятся, ну и тому подобное. В глубине души он немножко ханжа.

— Правда? — Ким уселась в кресло напротив миссис Фабер.

— О да. Пуританская кровь, доставшаяся ему от деда. Тот был церковным старостой, ну и так далее… Они были пресвитерианами, — прошептала старушка, сопровождая свои слова многозначительным покачиванием головы.

Ким аккуратно разложила на коленях блокнот и карандаши.

— Мы будем работать сегодня утром? — спросила она.

— Чуть позже. — Миссис Фабер явно собиралась продолжить разговор и готовилась извлечь из него максимум удовольствия. — А вот моя семья была совсем другой. Совершенно другой. Мой отец был очень жизнерадостным человеком, он любил оживление, вечеринки. И моя мать была такой же. В нашем доме никогда не бывало скучно, и я уверена, что вы были бы в восторге от его атмосферы. Постоянно кто-то уходил, кто-то приходил, к нам приезжали важные люди и оставались у нас на выходные. Как-то раз мы даже устроили вечер в честь премьер-министра…

— О, неужели? — спросила Ким, принимая максимально заинтересованный вид.

— И была еще очень милая дама, чье имя было связано с другим высокопоставленным лицом… только я не припоминаю, кто это был. Вообще, мои родители придерживались широких взглядов. Только ведь то, что мы считали широкими взглядами, сегодня сочтут простой напыщенностью, не так ли? — Миссис Фабер развела руками, на которых поблескивали кольца.

— Да, пожалуй.

Слушая старушку, Ким стала украдкой разглядывать обстановку в комнате. Гостиная практически ничем не отличалась от спальни, но Ким, к своему удивлению, обнаружила неожиданные вещи.

Здесь был, например, телевизор, заключенный в корпус цвета слоновой кости. Рядом с корзиной для рукоделия на рабочем столике стояло транзисторное радио, а книжные полки были уставлены новыми романами, среди которых было немало триллеров. На стенах рядом с традиционными картинами Ким увидела парочку абстрактных. В высокой вазе томились золотые хризантемы из оранжереи. В застекленном шкафчике стояли приборы для смешивания коктейлей.

Миссис Фабер проследила взгляд Ким, и ее серые глаза задорно блеснули.

— Нет, милая, я не пью, — уверила она девушку. — Но я люблю угостить своих друзей, когда они заходят. Например, доктор иногда весь вечер проводит на ногах и не отказывается выпить виски. Боб Дункан тоже любит виски… А моя дочь, Нерисса, старается идти в ногу со временем, поэтому пьет розовый джин.

Эта фраза всколыхнула память Ким, и она передала слова Роберта Дункана про телефонный звонок, полученный им.

— О господи! — воскликнула миссис Фабер. — Значит, это опять Ферн… Это, знаете ли, моя внучка. Она ходила в школу с совместным обучением, а это иногда приносит немало хлопот. Мальчики, знаете ли… Похоже, у нее там было немало друзей! Но теперь, видимо, все намного серьезней.

— Вы имеете в виду, что она хочет… выйти замуж… за кого-то? — осведомилась Ким.

Миссис Фабер энергично кивнула:

— Боюсь, абсолютно неподходящий юноша… Ни денег, ни родословной. Вообще ничего! Главное — сохранить все это в тайне от Гидеона.

Ким подумала, что причину она знает. «Замужество — вариант не для всех», — сказал старший Фабер. И он гордится умом своей племянницы. Он хочет, чтобы она сделала карьеру, а она собралась выйти замуж… Что было вполне объяснимо, если тебе семнадцать и ты без памяти влюблена!

Миссис Фабер глубоко вздохнула.

— Боже мой, боже мой! — сказала она. — Это так усложнит Нериссе жизнь! Неудивительно, что она вчера позвонила. Боб — такой душка, знает, чего не следует говорить Гидеону… Но он ведь прекрасно знает его характер. Может, теперь, когда Гидеон уехал, она позвонит мне. Мне надо придумать, что ей сказать, чтобы успокоить.

Ким задумчиво смотрела на нее. Казалось, миссис Фабер искренне переживала за свою дочь, и веселые искорки в серых глазах сразу потухли. Она откинулась в кресле и задумчиво крутила солитер на мизинце левой руки; французские часы на каминной полке тихонько отсчитывали минуты, пока в комнате царила тишина. Потом ворвалась Траунсер с утренним лекарством для миссис Фабер и кофе для Ким. Пожилая леди, казалось, вернулась из какого-то далекого места, куда ее унесли размышления, и совершенно случайно ее взгляд упал на телевизор.

Она наклонилась вперед и заговорила прежним беззаботным тоном:

— Я очень люблю телевидение, а вы, милая? Особенно если показывают вестерны… Они такие захватывающие! И еще фильмы с убийствами! На мой взгляд, хорошее убийство прямо-таки завораживает!

Траунсер взглянула на Ким поверх кофейника и спросила, нужно ли класть в кофе сливки и сахар. Ким автоматически ответила «да», Траунсер согласно кивнула и удалилась.

Следующие полчаса миссис Фабер продолжала болтать о пьесах, книгах и светских хрониках в газетах, которые она читала всегда, задала Ким несколько разрозненных вопросов о ее жизни и происхождении и, обнаружив, что Ким — дочь Люсьена Ловатта, пришла в восторг.

— Ах, дорогая моя, я ведь следила за его успехами с огромным интересом, — рассказывала она. — Я восхищаюсь мужчиной на лошади… Я люблю лошадей вообще, но мужчина на лошади — это нечто особенное. Когда-то мне сделал предложение самый красивый мужчина, какого я видела в своей жизни: мы сидели на лошадях в маленьком леске, солнце садилось, поля постепенно растворялись в сумерках…

Казалось, ее начало клонить в сон, и Ким осторожно спросила:

— А мистер Фабер… ваш муж… ездил верхом?

Ответом ей был звенящий смех.

— Нет, дорогая моя, он бы выглядел на лошади очень нелепо. Он был такой, знаете ли, крепко сбитый, широкоплечий… Но я любила его. Я действительно его любила!

Тут внимание Ким привлекло нечто среднее между астматической одышкой и хрюканьем: звук, казалось, шел из-под ее кресла. Она нагнулась и увидела, что из корзинки, стоявшей там, выбрался маленький старый мопс, и на нее возмущенно уставилась пара близоруких глазок. Это была Джессика, собака с отвратительным характером, о которой говорил Гидеон Фабер. Тем не менее она приняла от Ким дружеское поглаживание, не пытаясь вцепиться ей в пальцы.

Миссис Фабер, уже почти заснувшая, сказала сонным голосом:

— Будьте любезны, берите иногда Джессику на прогулку. Если ее регулярно не выгуливают, у нее начинаются запоры.

Ким зажала под мышкой свой блокнот, распихала по карманам карандаши и на цыпочках ушла. Так завершилось ее первое утро на новой работе.

Глава 6

Ким больше не видела миссис Фабер в тот день: после обеда она узнала, что пожилая леди будет днем отдыхать, а вечером у нее, очевидно, не было настроения кого-либо принимать.

Чтобы убить время, Ким вывела на прогулку собак. Когда Джессика устала — а это произошло очень быстро, — Ким взяла ее на руки. Маккензи же рвался вперед и после прогулки его пришлось как следует мыть и вытирать, потому что он все время нырял в грязные лужи или несся через заболоченные поля в погоне за воображаемым зайцем. Бутс, сначала с энтузиазмом присоединившись к ним, все-таки решила, что ей больше по вкусу теплая корзина, и перед уходом Ким погладила ее и прошептала несколько утешительных слов.

Когда девушка вернулась, щеки ее раскраснелись, а в душе поселилась уверенность, что ей все больше нравится местность, окружавшая Мертон-Холл: она была идеальна для прогулок пешком, здесь было пустынно, но в то же время далеко видно, а вересковые пустоши зимним днем были полны чудесных красок. Когда солнце заходило, оно становилось похоже на огненный шар, соскальзывающий за багровые холмы вдали, и его яростный свет отражался во множестве ручейков. Когда Ким повернула домой, на бледнеющем голубом небе появились первые звезды, а сумерки наполнились влажными, соблазнительными запахами папоротника. Ей почти не хотелось входить в дом, но жар центрального отопления в холле, безусловно, был очень приятен. В библиотеке уже разожгли камин, и ее дожидался поднос с чаем.

Она нагуляла аппетит, который позволил ей в два счета разделаться с оладьями и даже уделить внимание хлебу с маслом и торту. С последним ей помогли Маккензи и Джессика, все время клянчившие кусочки. Бутс все это время мирно похрапывала в корзине.

На следующее утро миссис Фабер прислала за Ким и объявила, что много размышляла над своими мемуарами. Но стоило Ким открыть блокнот и взять в руки карандаш, все мысли старушки куда-то исчезли, и воспоминания стали какими-то туманными. Она немного рассказала о своем детстве, о маме и папе, об их любви давать званые обеды… Но все это было очень смутным, предложения — разрозненными, не связанными между собой. Например, она рассказывала о своем первом бале и о своем платье, которое было все расшито маленькими серебряными цветочками; а потом вдруг заметила, что на Ким строгое темно-синее шерстяное платье с белой отделкой на воротнике и манжетах, и стала говорить о том, как оно идет девушке.