Памела Робертс

Муки ревности

1

— Вон отсюда! Проваливай! Немедленно! И чтоб больше не смела, вваливаться без разрешения! Слышишь, дрянь? Убирайся! Сию секунду!

Она смотрела на голого мужа, обнимающего другую женщину, широко открытыми глазами, не веря ни тому, что видит, ни тому, что слышит. Нет, не может быть! Это… это невозможно… Это полная бессмыслица… привидевшийся кошмар… Надо только заставить себя проснуться, и все исчезнет…

Оливия вырвалась из липкой паутины сна, решительно тряхнула головой, прогоняя остатки сновидения, и с удовольствием потянулась. День, похоже, будет отличный, лениво подумала она, солнечный, но прохладный. В самый раз для работы.

Молодая женщина приподнялась на локте и взглянула в окно. Да, точно, на небе ни облачка. Лишь пронзительная синева…

Великолепно! Просто изумительно. Потому что сегодня ей предстояло принять участие в одной из самых трудоемких операций — клеймении молодых телят. Конечно, средства вполне позволяли ей нанять достаточное количество людей, чтобы не беспокоиться о жаре. Но традиции округа требовали, чтобы хозяйка ранчо непременно присутствовала и даже внесла в процесс личный вклад.

В результате тяжелая работа выливалась в большой праздник, на который собирались все соседи. И, после того, как последнего злополучного малолетку отпускали на свободу, все, кто, так или иначе принимал участие в деле, отправлялись на лужайку перед особняком. Там их уже ожидали длинные столы, накрытые белыми скатертями и уставленные многочисленными блюдами с едой. Несколько женщин с окрестных ранчо приезжали с утра пораньше и приступали к стряпне, пока их мужчины гордо гарцевали на лошадях и заправски размахивали лассо, сгоняя, несчастных перепугано мычащих телят в отведенный для клеймения загон.

Тридцатитрехлетняя Оливия Брэдли приобрела «Ранчо потерянных душ» около двух лет назад. Тогда, сразу после развода с Эндрю, который до сих пор переживала во снах, она отправилась в гости к старой подруге, живущей на подобном ранчо в соседнем штате Монтана всего в нескольких десятках миль отсюда. И влюбилась… влюбилась с первого взгляда в этот край — в его природу, огромное небо, роскошные гордые горы, плодородные долины. Она даже не подозревала, что может испытывать подобные чувства.

Оливия считала себя типичной городской жительницей, да и не только считала, но и являлась ею. Нью-Йорк был не только местом, где она жила, но и источником вдохновений. Ибо она зарабатывала себе на жизнь — очень и очень обеспеченную — тем, что писала маслом городские пейзажи. Ее картины пользовались бешеным успехом и моментально раскупались. К тому времени, когда Оливии Брэдли исполнилось тридцать, имя ее уже было широко известно любителям современной американской живописи. Первая же выставка молодой художницы произвела настоящий фурор. Именно там Оливия и познакомилась со своим будущим мужем Эндрю Уорреном.

С тех пор прошло почти десять лет. Оливия и Эндрю успели не только пережить бурный роман и пожениться, но и пройти через его многочисленные измены, два ее выкидыша и, наконец, скандальный развод.

Подавленная, почти сокрушенная связью мужа с ее собственным агентом, Оливия оформила положенные документы и покинула когда-то любимый, но ставший теперь ненавистным город. Удалившись больше, чем на две тысячи миль от Нью-Йорка, в большом и гостеприимном доме Бекки Майлз, вышедшей замуж за монтанского скотовода, она сумела-таки обрести утраченный душевный покой.

Молодая женщина вдохнула полной грудью чистейший воздух, распрямилась, стряхнув с хрупких плеч груз пережитых унижений, и гордо подняла голову. Потому что тут же поняла: она может и, главное, хочет продолжать жить. Жить здесь, вдали от каменного человеческого муравейника… И не только жить, но и процветать. Ибо эти потрясающие места не меньше, чем Нью-Йорк, а намного больше заслуживают своего собственного певца.

Едва распаковав чемоданы и даже не успев, как следует поговорить с Бекки, Оливия достала краски и этюдник, натянула холст на подрамник, и отправилась вниз, в долину, запечатлеть закат. Вернулась она, полная неповторимых впечатлений, сияющая и совершенно непохожая на ту бледную и унылую тень, которую всего двенадцать часов назад Бекки встретила в аэропорту Миссулы. Щеки ее порозовели, глаза засверкали. Оливия, взахлеб говорила о потрясающих красках, об обалденной игре света и тени, о том, что на горах еще видны снежные шапки, и это невзирая на июнь месяц.

— Бекки, ты счастливица! — воскликнула она, усаживаясь за стол и придвигая к себе тарелку. — Ты сделала самый удачный выбор из нас всех!

— А я в этом и не сомневалась, — со спокойным удовлетворением ответила та. — Ни одной минуты. Билл — превосходный муж, отличный отец, а это ранчо… Теперь ты сама можешь сравнить его и мою старую квартиру.

— О… — восхищенно и даже немного с завистью протянула Оливия. — Ты молодец, Бекки, поняла, что главное в жизни.

— А тебе кто мешает? — спросила подруга, внимательно глядя ей в лицо. Она решилась немедленно вскрыть нарыв и начать неизбежный разговор. — Ты теперь, благодарение Господу, одна.

— Почему «благодарение»? — удивленно спросила Оливия.

— О, моя дорогая, не хочу причинять тебе лишней боли, но дело в том, что ты последней узнала, что за человек твой драгоценный супруг. Все остальные поняли это давным-давно.

— Бек, правда? — В голосе подруги было столько муки, что Бекки чуть было не пожалела о своем поступке. Но нет, лекарство часто обязано быть горьким.

— Увы, Олли, милая, это так. А теперь пришло время исцеления. Потому что твой брак был тяжелой болезнью. Нам даже иногда казалось, умственной. Тебе пора начать жить. Жить! По-настоящему, думая о том, что хорошо и здорово для тебя, а не какого-то сластолюбивого негодяя, который не в состоянии держать ширинку застегнутой. Ты бы посмотрела на себя сегодня утром! Мне чуть плохо не стало. Зеленая, тощая, шатающаяся — тень, а не человек. Но ничего, мы тут мигом приведем тебя в порядок. Вот завтра мои мужчины вернутся с верхнего пастбища…

Последних слов Оливия уже не слышала — она мирно спала с вилкой в руке, положив голову на стол.

Бекки удовлетворенно вздохнула: какое счастье, что Олли хватило ума приехать именно сюда, в Монтану! Не прошло и дня, а ее благотворное влияние уже сказывается. Ведь, судя по черным кругам под глазами, ее подруга не спала, как минимум последнюю неделю.

Оливия снова потянулась и глубоко вдохнула. Господи, хорошо-то как! Подумать только, а ведь всего два года назад она думала, что жизнь ее кончилась, и не просто, а ужасной, непереносимой катастрофой. Смешно! И немного грустно. Оттого, что не будь Эндрю, гнусной скотиной, она могла бы всю жизнь провести в душном и пыльном Нью-Йорке, почитая себя счастливицей. И никогда не узнала бы этот чудесный край, не нашла бы это старое, заброшенное ранчо в Айдахо и не была бы сейчас так восхитительно, упоительно счастлива. Ее не ждал бы долгий весенний день, не ждали бы соседи — милые и очень симпатичные люди. И серьезная, ответственная работа.

Все, хватит валяться! — решительно сказала она себе и откинула легкое одеяло. Вскочила с кровати и помчалась в ванную.

Сейчас Оливия почти все делала стремительно, энергично и почти никогда не ходила, но бегала. Остановившись перед большим зеркалом, окинула себя взглядом, и осталась довольна. Она выглядела намного моложе своих тридцати трех лет и, уж конечно, в сто раз лучше, чем когда приехала сюда.

Оливия удовлетворенно тряхнула густой копной каштановых волос, открыла воду и встала под упругие прохладные струи, моментально прогнавшие остатки сна. Скорее, скорее!

Не прошло и десяти минут, как она завернулась в большое полотенце и потянулась за феном. Еще три минуты — и она снова оказалась в спальне и начала быстро одеваться. Джинсы, клетчатая фланелевая рубашка, настоящие ковбойские сапоги, купленные несколько лет назад почти за двести долларов в одном из модных нью-йоркских бутиков… Смешно! Зачем она их купила? Ведь даже не думала, что когда-то найдет им применение…

Завершив наряд шейным платком, она кинулась вниз по лестнице в кухню, откуда по всему дому растекался непередаваемый кофейный аромат. Миссис Грейнджер, приходящая к ней по утрам, чтобы приготовить еду на день и помочь по хозяйству, была настоящей волшебницей, виртуозом кастрюль и сковородок. Оливия принюхалась, пытаясь определить, что же сегодня будет на завтрак. Уж наверняка миссис Грейнджер постаралась, зная, что им всем предстоит нелегкий день.

Телефонный звонок поймал ее на полпути. Она влетела в гостиную, схватила трубку и услышала незнакомый мужской голос:

— Могу я поговорить с мисс Оливией Брэдли?

— Слушаю вас.

— Мисс Брэдли, я адвокат и поверенный в делах мистера Джонатана Брэдли. Вынужден с прискорбием известить вас, что ваш отец скончался этой ночью в два часа тридцать минут у себя дома. От острого сердечного приступа. Заупокойная служба состоится завтра в десять утра в церкви Святого Марка… Алло! Алло!

Ответом ему было молчание. Оливия прислонилась к стене и тупо смотрела в окно, ничего не видя и не слыша.

— Алло! Мисс Брэдли! Вы слышите меня? Отзовитесь, пожалуйста.

— Д-да. — Она заставила себя сосредоточиться. — Простите, мистер…

— Мистер Стивенсон.

— Мистер Стивенсон, вы… прямо, скажем, огорошили меня… Как это может быть? Вы… не ошиблись? Ведь отец…

— Увы, мисс Брэдли, это так.

— Нет, вы, наверное, перепутали меня с кем-то другим, — продолжала сопротивляться страшному известию Оливия. — Я со своим отцом разговаривала всего несколько дней назад, и он был в отличном настроении и совершенно здоров. Верно, это другой мистер Брэдли. На свете немало… — Она внезапно замолчала, поняв, наконец, что никакой ошибки нет. И путаницы тоже. Произошло то, чего она давно боялась. Подсознательно, с той самой минуты, как увидела Присциллу Трейси, будущую миссис Брэдли номер два. Маленькая рыжая бестия довела-таки его до могилы. — Мистер Стивенсон, вы уверены, что это был сердечный приступ? Отец никогда не жаловался…

— Так говорится в заключении врача, мисс Брэдли. Боюсь, вам лучше поторопиться, если хотите успеть на церемонию прощания. Путь до Нью-Йорка неблизкий.

— А почему похороны так скоро? — удивленно спросила Оливия и тут же выругала себя: ну что за дурацкий вопрос?

— Таково желание вдовы, — лаконично отозвался поверенный, уже начавший терять терпение. — Оглашение завещания состоится на следующий после похорон день в моем офисе на углу Сорок восьмой и Макдауэлл. Примите мои глубочайшие соболезнования, мисс Брэдли.

— Да-да, благодарю, мистер Стивенсон, — безучастно произнесла Оливия и машинально положила трубку.

Отец умер… Веселый, энергичный пятидесяти семилетний жизнелюб, — как представить его в гробу? С холодным и неподвижным лицом, с закрытыми навечно глазами…

Оливия тряхнула головой, прогоняя кошмарное видение. Нет, невозможно! Наверное, это все же ошибка… Ну конечно, ошибка. Или… чья-то дурная шутка?

Да о чем это я, черт побери, думаю? — вдруг очнулась она. Стоит только набрать одиннадцать цифр, и я услышу его голос. И буду знать, что этот мистер Стивенсон — плод моего воображения. Или просто негодяй, развлекающийся тем, что портит настроение окружающим. Да, точно, так оно и есть.

Но что-то сдерживало ее, мешало сделать крошечное усилие и погасить последний проблеск надежды. Прошло пять минут, десять… Оливия сама не заметила, как опустилась на пол и села, спрятав лицо в ладонях…

— Мисс Олли, что с вами? Вы в порядке? — услышала она голос миссис Грейнджер и ощутила на плече ее теплую руку.

Оливия подняла голову и взглянула в доброе лицо пожилой женщины.

— Н-не знаю, миссис Грейнджер. Пока не знаю…

— Что-то стряслось? Я слышала, телефон звонил…

— Это из Нью-Йорка. Адвокат моего отца. Сказал, что он умер этой ночью.

— Кто умер? — не поняла миссис Грейнджер.

— Мой отец, — прошептала Оливия и ужаснулась собственным словам. Словно, повторив их, уже приняла факт смерти, даже не проверив.

— Ох, милая вы моя девочка, какое несчастье! — Миссис Грейнджер всплеснула руками и жалостно покачала головой.

— Нет, подождите! Я… я не верю! — вдруг выкрикнула Оливия. — Не смейте так говорить! Этого не может быть! Не может! Это другой Джонатан Брэдли! Другой! Другой! Другой… — Крик ее постепенно затих, и все тело затряслось в конвульсивных рыданиях. — Нет, не может быть… — снова и снова повторяла она, всхлипывая и задыхаясь.

Пожилая кухарка держала ее в объятиях, крепко прижимая к себе, и нежно похлопывала по спине.

— Ну-ну, мисс Олли, ну-ну, — успокаивающим тоном бормотала она, слегка покачивая плачущую женщину. — Ну-ну, тише… тише…

Так прошло немало времени. Они не слышали настойчивого стука в дверь, не обращали внимания на то, что в окна несколько раз заглядывали встревоженные лица. Наконец Оливия судорожно сглотнула, чуть отстранилась, вытерла руками мокрое лицо и неожиданно спокойным тоном сказала:

— Я просто дура, миссис Грейнджер. Реву, а сама пока не знаю, правда ли это. Я ведь даже никогда раньше не слышала имени этого адвоката.

— Ну конечно, мисс Олли, все бывает. Вы позвоните, может…

Они посмотрели друг другу в глаза и поняли, что не верят ни друг другу, ни самим себе.

И все же миссис Грейнджер протянула молодой женщине трубку.

Та тяжело вздохнула и взяла ее. С трудом, словно небольшой светлый предмет был сделан не из пластика, а из сверхтяжелого сплава. Потянулась, потыкала пальцем в кнопки и стала ждать ответа, слушая длинные гудки. Один, другой, пятый, восьмой…

— Алло!

— Присцилла, это Оливия.

— О, Олли, милая, какое несчастье… — полился из трубки лицемерно-плачущий голос молодой, моложе ее самой, мачехи. — Бедняжка Джонни, мой ненаглядный Джонни… Когда ты приедешь, Олли?

— Так это правда? — выдавила Оливия, не обращая внимания на притворные стоны ненавистной ей хищницы Присси Брэдли. — Отец умер?

— Да-а… — продолжала все тем же плачущим тоном Присцилла. — Сегодня ночью. Он вдруг так страшно застонал, Олли, и захрипел… А я… я настолько растерялась… не знала, что делать… побежала за каплями… А когда возвратилась, он уже… уже… — И еще один всхлип.

На заднем плане Оливия расслышала звук падения, потом тяжелые, явно мужские шаги. И какое-то шуршание, словно Присцилла накрыла рукой микрофон, чтобы заглушить то, что явно не предназначалось для ушей собеседницы.

Впрочем, Оливия и так ясно могла представить себе, что сейчас творится в доме Джонатана Брэдли. Он еще, как говорится, и остыть не успел, а его драгоценная Присси уже принимает «соболезнования» очередного почитателя ее несравненной красоты, вернее, если отбросить лицемерие и называть вещи своими именами, любовника.

Оливия медленно нажала на рычаг, не желая принимать участия в разыгрываемом мачехой спектакле, и снова бессильно скорчилась на полу.

О, отец! Ну как же ты, такой проницательный во всех других отношениях, не увидел, какая она на самом деле — эта маленькая, гнусная тварь по имени Присцилла Трейси? Не рассмотрел за красивой внешностью и изумительной, надо отдать ей должное, фигурой коварную, алчную, предательскую натуру?

Она, видите ли, побежала за лекарством, а когда возвратилась… И когда же это произошло? Через минуту, две или десять? Или полчаса? Что, если Присцилла специально выжидала, чтобы застать отца уже мертвым? Или, того хуже, стояла и наблюдала, как он задыхается…

Молодая женщина содрогнулась, внезапно поняв, что это означает. Убийство. Холодное, расчетливое убийство. Но… сердечный приступ… Странно, весьма странно. Отец давно уже перешел ту возрастную грань, когда мужчины умирают внезапно, ни с того, ни с сего. К тому же он уделял немало внимания своему здоровью. Оборудовал дома настоящий тренажерный зал, по утрам бегал, по уик-эндам играл в теннис… По крайней мере, он рассказывал ей об этом по телефону.

О, проклятье! Последние два года они с отцом контактировали только по телефону, и все из-за этой мерзавки… Оливия застонала громко и горестно. Будь ты проклята, Присцилла Трейси, за то, что встала между нами! Ради мехов и драгоценностей, роскошной квартиры и огромного черного «мерседеса» ты сделала все, чтобы поссорить нас.

Благодарение Господу и благоразумию Джонатана Брэдли — ей не удалось полностью преуспеть. Но, все же общение отца и дочери долгое время ограничивалось лишь письмами и еженедельными телефонными разговорами.

И теперь… теперь она уже никогда больше не увидит, как он улыбается, глядя на свою единственную дочь с любовью и гордостью. Не услышит его голоса, всегда такого теплого и ласкового. И не узнает, вспоминал ли он о ней перед смертью…

— Давайте, мисс Олли, возьмите-ка меня за руку и вставайте, — строго произнесла миссис Грейнджер. — Вам надо поесть и отправляться. Я собрала дорожную сумку. Томми отвезет вас в Миссулу, в аэропорт.

— О боже! — Оливия резко вернулась к действительности. — Спасибо, миссис Грейнджер. Вы правы, мне надо ехать. Панихида завтра утром. По крайней мере, так сказал этот адвокат. — Она ухватилась за протянутую руку, встала на ноги и беспомощно огляделась, не зная, с чего начать. — Да, но как же сегодняшние дела? Все ведь, наверное, уже собрались…

— Не волнуйтесь и даже не думайте об этом, мисс Олли, — перебила ее пожилая женщина.

Они там прекрасно и без вас управятся. Не впервой, слава богу.

Та печально вздохнула.

— Да, миссис Грейнджер. Здесь я совсем не нужна. Наверное, только под ногами болтаюсь и мешаю тем, кто разбирается в деле.

— Но-но-но, мисс Олли, давайте-ка без самобичевания. Из вас уже совсем скоро получится отличная хозяйка ранчо. С такими помощниками еще год-другой, и вы научитесь всему необходимому. Сейчас не время об этом беспокоиться. Лучше скажите, вы сами узнаете о расписании рейсов или хотите, чтобы я позвонила?

— Нет, я сама. Спасибо. А есть, я не буду. Только кофе выпью. Аппетита…

— Ясно, что аппетита нет. Но силы вам понадобятся. Дорога дальняя, да и потом такие, предстоят трудности… Господи, мисс. Олли, милая, горе то какое! — неожиданно всхлипнула обычно такая сдержанная миссис Грейнджер. — Бедняжка вы моя…

Женщины обнялись и несколько минут постояли молча, поддерживая друг друга. Потом Оливия осторожно освободилась и произнесла:

— Полно, миссис Грейнджер, не плачьте. Слезами уже ничему не поможешь. Идемте, поедим. Составьте мне компанию.

Старшая женщина вытерла лицо руками и направилась в сторону кухни. Они уселись за накрытый простой клетчатой клеенкой стол. Оливия налила кофе в большие темно-красные кружки. Миссис Грейнджер подвинула ей сахарницу и молочник, но та лишь качнула головой и сделала первый глоток. Прикрыла глаза и снова вздохнула.

— Вы тут присмотрите за всем без меня, миссис Грейнджер. Меня не будет три, может быть даже четыре дня.

— Конечно, не волнуйтесь, милая. Делайте все, что надо и как надо. У вас есть черное платье?

— Черное платье? Н-нет… Черт, я даже не подумала… Мама умерла так давно. Я почти уже и не помню, как все это проходило… — Оливия снова тяжело вздохнула. Да, теперь она осталась сиротой. Круглой сиротой. Без единственного родного человека на свете. Тетка, мамина младшая сестра, вышла замуж за финна и давно переехала к нему в Европу. Всякая связь между ними прервалась больше пятнадцати лет назад. — Придется, наверное, в Миссуле купить. В Нью-Йорк я, наверное, поздно прилечу… О боже, я ведь так и не узнала, когда ближайший рейс!