Вернувшись в дом, она осторожно заглянула в коридор и быстро заперлась в туалете. «Кабадди, кабадди, кабадди…» Бешеное сердцебиение едва успело уняться, когда в дверь постучал Бада-Бхай.
— Бен! — позвал он. — Эй, бен! Что так долго? Ты там в обморок не упала?
Гита уставилась на себя в зеркало над розовой раковиной. Да неужели она и правда выглядит настолько старой и немощной, что надо следить, как бы с ней чего не случилось? Ну, допустим, есть у нее по паре морщинок в уголках глаз — такие появляются у всех, кто много смеялся в молодости. Да, ей хорошо за тридцать, и в волосах уже появились седые нити, но их почти не видно, волосы кажутся черными как смоль. И уж по крайней мере, злорадно подумала Гита, они у нее есть, в отличие от некоторых.
Дома у нее было только одно зеркало, старенькое и щербатое, и она туда редко заглядывала — не находила поводов заботиться о своей внешности. Она больше не носила ни бинди, ни украшения и без зеркала знала, как выглядит на ней одежда — практично. Она и волосы собрать в пучок могла на ощупь: расчесываешь, скручиваешь, завязываешь, закрепляешь. Раз-два, и готово. Теперь, внимательно рассмотрев свое отражение, Гита пришла к выводу, что выглядит она не очень. Но кому есть дело до ее внешнего вида? Можно, конечно, привести себя в порядок, повыдергать волосы надо лбом и на висках с усердием школьниц на карикатурах. Но зачем? Прихорашиваться — значит, желать, чтобы на нее все смотрели, а ведь гораздо безопаснее оставаться невидимкой. «И все же… Интересно, сколько мне лет, по мнению Карема?»
С этой мыслью, вызвавшей непрошеное любопытство, Гита спустила воду и открыла дверь туалета, надеясь, что Бада-Бхай не заметит, что ее предположительно пустая сумка несколько округлилась.
— Ну наконец-то! — проворчал он. — Теперь-то ты соизволишь освободить меня от своего присутствия?
Пес, чье тепло Гита хорошо ощущала сквозь ткань где-то в районе талии, заскулил — совсем негромко, но в этой части дома царила полная тишина.
— Это что за звук? — удивился Бада-Бхай.
Гита приложила руку к животу:
— Несварение, — пояснила она. — Такое бывает с возрастом.
7
Карем ждал ее за воротами, хмуро пиная мыском ботинка камешки.
— Все в порядке, Гитабен?
— Да, — отозвалась она. — Но нам лучше поторопиться.
— Я помню, — кивнул он, — тебе надо за покупками. Куда пойдем?
Гита оглянулась. Сколько у них времени до того, как кто-нибудь из людей Бада-Бхая выйдет на задний двор? Она ухватила Карема под локоть, и он с удивлением посмотрел на ее руку.
— Э-э… лучше побежим, — быстро сказала Гита.
— Что?..
Из дома Бада-Бхая донесся свирепый вопль.
— Скорей! Погнали!
Они бросились по улице к перекрестку, хотя оба не имели привычки к спортивным упражнениям, добежали до угла и, завернув за него, оказались на оживленном базаре. Гита устремилась вперед прямо через толпу, вместо того чтобы обогнуть самые большие скопления народа у разных прилавков, — надеялась таким образом оторваться от преследователей. Она боялась, что от тряски псу у нее в сумке станет еще хуже, но и не думала останавливаться. Карем не отставал, хотя наверняка решил, что она спятила. Ленивые продавцы сидели, скрестив ноги, на разложенных прямо на земле кусках брезента и вяло покачивали у себя над головой палками с привязанным к ним носовыми платками — отгоняли мух. Сторонники агрессивного маркетинга стояли в проходах и совали в лицо каждому встречному свой товар — от обуви до пучков фенхеля.
Торговые ряды вывели Гиту и Карема на улицу со зданиями из кирпича и бетона, где они, не сговариваясь, перешли на шаг и сразу остановились.
— Что… — выдохнул Карем, согнувшись и упершись руками в коленки. — Что это было вообще?!
— Я отпустила собак. Не могла иначе.
— Чего-чего ты сделала? — уставился он на нее, но безо всякой злости. Гита хорошо знала, что такое злость. Карем всего-навсего был ошарашен.
Они отошли на тротуар — с базара вырулил грузовик с гирляндами из бархатцев на ветровом стекле и покатил к храму в дальнем конце улицы. На крыше кабины красовались два громкоговорителя и какие-то политические баннеры. Из громкоговорителей неслись пронзительные речи, но у Гиты так оглушительно гудела кровь в ушах, что она не разбирала слов.
Карем наконец отдышался.
— Выпустила собак? — повторил он. — Ну и отлично.
— Ты с ума сошел? А если Бада-Бхай тебе отомстит?
Карем пожал плечами:
— Он уже разорвал нашу сделку. Для меня это и так нехилый удар под дых.
Гита сглотнула. До нее вдруг дошло, что, если они с Фарах убьют Самира, Карем потеряет клиента. То есть они фактически планировали ограбить Карема, хотя до сих пор ей казалось, что в их преступлении не будет ни одной невинной жертвы.
— Найдешь другого партнера, — сказала она.
— Здесь не найду.
Тут Гиту накрыла волна страха за саму себя — теперь ей угрожали уже двое мужчин вместо одного, к Самиру добавился Бада-Бхай.
— А он правда такой крутой криминальный авторитет? — осторожно спросила она.
Карем рассмеялся:
— Он вообще не авторитет, только строит из себя большого босса и мафиозного дона. Сам себе кличку эту придумал — Бада-Бхай, хочет прослыть крутым. А на деле никак не может разобраться со своими бабами — с женой и с… — Он закашлялся и умолк.
— С Лакхой? — подсказала Гита. — С женщиной-рабари?
Карем кивнул:
— А ты наблюдательная. Я, в отличие от тебя, раза три в его доме побывал, прежде чем понял, что она мать его сына.
— Внебрачного то есть?
— Ну да. Но других детей у него нет, так что Бада-Бхай никогда от мальчишки не отречется, как бы жена ни настаивала. К тому же и мать его, Лакху, Бада-Бхай… не то чтобы безумно любит, но очень к ней привязан. Трудно сказать, что из этого бесит его законную жену больше.
У Гиты сразу возникло море вопросов, но вместо этого она поинтересовалась:
— Если он не такой уж опасный бандит, тогда почему ты не можешь найти другого оптовика?
— Городок-то маленький, Бада-Бхай тут единственный скупщик самогона. Мне придется начать с нуля где-нибудь в другом месте. Налаживать контакты, бесплатно поить тхаррой заинтересованных лиц, создавать себе репутацию… А до тех пор… — Он развел руками.
— Мы что-нибудь придумаем. Кредитный инспектор…
— Гитабен, — перебил Карем, — ты же знаешь, что в групповом кредитовании могут участвовать только женщины. К тому же я сомневаюсь, что власти сочтут хорошей идеей финансировать производство алкоголя в штате, где объявлен сухой закон.
— На самом деле ты занимаешься тем, что в других штатах считается вполне легальным бизнесом. Какая-то там пограничная линия, нарисованная на карте, не может сделать тебя преступником.
Карем так посмотрел на нее, что она нахмурилась:
— Чего?
— Ничего, — пожал он плечами. — Просто твоя поддержка меня удивила. Учитывая, что случилось с Рамешем…
— Что ж… — Гита умолкла. Теперь она искренне раскаивалась после всего, что наговорила ему прошлым вечером в магазине, и решила забыть, что думала об этом человеке раньше, потому что тот Карем, который стоял перед ней сейчас, только что отказался травить людей ради собственной выгоды, а следовательно, заслуживал второго шанса. — Рамеш сам сделал свой выбор.
— Да, — кивнул Карем. — Это правда.
Их взгляды встретились, и Гита, занервничав, потянулась по привычке к мочке уха, задев локтем сумку — раздался скулеж, а Карем удивился:
— Это что?..
— О! — виновато спохватилась Гита. Она совсем забыла о псе и поспешила осторожно достать его из сумки. Вид у него был жалкий, задорно торчали только лисьи уши; хвост уныло болтался, шерсть на морде свалялась от засохшей рвоты. — Этому было совсем плохо, даже не смог убежать. По-моему, он ослеп.
Карем потрепал пса за ухом:
— Надо ему воды дать.
— Может, к врачу отнести?
— К врачу для собак? Кохра — это тебе не Бомбей [ Бомбей — крупный город на западе Индии, административный центр штата Махараштра. С 1995 г. официально переименован в Мумбаи, но старое название до сих пор в ходу у индусов.].
Они нашли поблизости питьевой фонтанчик. Пес сначала принюхался, дрожа черными ноздрями, потом начал жадно лакать воду и пил, не отрываясь, минуты две.
— Вот теперь он выглядит гораздо лучше, — сказал Карем.
Гита с сомнением покосилась на пса у себя на руках, — он еще подрагивал от усилий, которые ему пришлось приложить, чтобы напиться. Шерсть на лапах у него была, видимо, белой, но очень грязной; длинное тело — светло-коричневым с темной полосой, опоясывающей его, как ремешок; одно ухо — черным.
— Ты уверен? — покачала головой Гита.
— Ну… вообще-то не очень.
— Как думаешь, он сдохнет?
— Я думаю, если его сейчас не вырвет водой и если он сможет хоть что-нибудь съесть, это будет хороший знак.
— А что едят собаки?
В научно-популярных передачах на радио «Гьян Вани» рассказывали только о мире дикой природы, там не давали советов по уходу за бездомными животными. Гита поставила пса на землю, но он взвыл, и она опять взяла его на руки. Приятно было ощущать тепло и вес небольшого тельца, прижатого к ее животу. Она вдруг преисполнилась материнской заботы и чувства собственной значимости для маленького существа. И надо сказать, что эти ощущения не показались ей такими уж противными.