— А… — Фарах шмыгнула носом и вытерла его запястьем, отчего кончик приподнялся, и Гита увидела в ее ноздре застежку кольца. — Извини…

— Ничего страшного. Я-то, по крайней мере, могу винить в своем несчастье родителей, а тебе вот некого, кроме себя самой.

— Ну да. — Фарах подняла с земли розовый пакет с красными буквами. — Такой не подойдет? — Она натянула пакет на голову, и ее нос с кольцом вылез в дырку у него на боку.

Гита брезгливо фыркнула, слегка хлопнув ее по лбу:

— Черт побери, в Индии даже приличного мусора не найти.

— Что это здесь происходит? — прозвучал вдруг позади женский голос, и Гита сразу узнала Салони.

Ну ясное дело — у этой толстухи как будто был встроенный радар, пеленгующий поводы для свежих сплетен и ситуации, которые давали возможность покомандовать. Гита, сделав глубокий вдох, повернулась спиной к Фарах, пока та пыталась содрать с головы пакет.

— О, привет, — с притворной любезностью улыбнулась Гита Салони. — Рам-Рам [ Индуистское приветствие, происходящее от имени одной из аватар Вишну — Рамы.].

Фарах задышала шумно и прерывисто, а в следующую секунду Гита чуть не выругалась, услышав за спиной ее бормотание:

— Кабадди, кабадди, кабадди…

— Рам-Рам. — Салони стояла в нескольких метрах от них, держа в руке такой же фонарь на солнечных батарейках, как у Гиты. — Так что же вы здесь делаете, а?

— Кабадди, кабадди, кабадди…

— Не сейчас, Фарах, — прошипела Гита.

Салони прищурилась, пытаясь получше их разглядеть в темноте:

— Мне послышалось или она говорит «кабадди»? Вы что, играете?!

— Мы… — начала Гита, но ни одного правдоподобного объяснения в голову не приходило.

Мантра Фарах, видимо, сработала, потому что голос ее был предельно спокоен:

— Мы тут ищем пакет, который случайно выбросила Гита.

— Этот, что ли? — Салони кивнула на розовые лохмотья в руках у Фарах.

Гита откашлялась и, выдернув у Фарах рваный пакет, прижала его к груди:

— Да. Он мне дорог. Как память.

Салони уставилась на нее:

— Я что-то даже не удивляюсь. Ты всегда была чудилой. Но знаешь, если теперь твое имя смешано с грязью, это не означает, что ты должна в буквальном смысле возиться в грязи.

У Гиты от ярости сердце сначало замерло, потом пустилось вскачь. Если тебя называют чудилой в тридцать пять лет, это можно как-нибудь пережить, не бросаясь в драку. Ее взбесило другое — то, что Салони в очередной раз не упустила случая воткнуть нож поглубже в рану и провернуть. Эта женщина получала удовольствие, изводя окружающих.

— А ты-то что здесь делаешь в такой поздний час? — сердито поинтересовалась Гита.

Салони переступила с ноги на ногу:

— Отвечу, хоть это и не твое дело. Мой сынок забыл в школе тетрадь, и разумеется, кроме меня, больше некому сбегать за ней по темноте. — Она встрепенулась. — Но я счастлива помочь деточке. Ведь это такая малость.

— Ибо дар бесценен, — закивала Фарах.

— Радость материнства, — подхватила Салони машинально, устремив взор к небесам. — Ну не благословение ли? Хотя, конечно, очень утомляет. Порой я думаю: «Салони, как тебе вообще удается воспитывать этих детей и одновременно заниматься бизнесом?»

— Да ты просто богиня! — пылко заверила Фарах.

— Ох ты ж божечки… — пробормотала Гита.

— Да ладно вам, — отмахнулась Салони, но, подумав, все же согласилась: — Пожалуй, что-то божественное во мне есть. Но все мучения ради детей того стоят, уж поверьте. Я всегда говорила: пока не вернешь долг природе, создав новую жизнь, будешь чувствовать себя неполноценной.

Гита, не сдержавшись, прыснула от смеха и уже ждала, что Салони, открывшая свой гадючий рот, сейчас забрызжет ядом в ответ, но та, прищурившись, перевела взгляд на Фарах.

— Не знала, что вы такие подружки, — сказала Салони.

— О, мы как сестры, — отозвалась Гита. — Поэтому я величаю ее «бен».

Бровь у Салони выгнулась под прямым углом:

— Да ты ко всем женщинам так обращаешься.

— Не ко всем, Салони.

На демонстративное отсутствие почтительного суффикса после своего имени Салони ответила хмурым взглядом. Ветер принес к ее ногам обертку от печенья, и она отбросила бумажку пинком.

— На твоем месте, Фарах, я бы поменьше копалась в мусоре и побольше думала о том, как буду возвращать деньги рассчитавшейся за тебя с кредитным инспектором премногоуважаемой Гитабен.

Фарах тотчас поникла, а Салони с чувством выполненного долга удалилась. До сих пор Гита была слишком озабочена собственным статусом парии, чтобы обращать внимание на то, что и Фарах находится не в лучшем положении. Она схлопнула надутый ветром розовый пакет, представив себе, что это голова Салони.

Фарах тем временем повернулась к ней, прижав руки к груди и глядя на Гиту сияющими глазами.

— Ты правда считаешь, что мы как сестры? — с надеждой спросила она.

Гита закашлялась.

— Вот кого надо было бы прикончить в первую очередь, — кивнула она в том направлении, куда ушла Салони, — а не твоего мужа. Сука паршивая. «Салони, как тебе вообще удается воспитывать этих детей и одновременно заниматься бизнесом?» — передразнила Гита. — Ну даже не знаю, может, все благодаря твоему богатенькому муженьку, а, Салони?

— Что вы тут вообще устроили? — недоуменно нахмурилась Фарах.

— Ты о чем?

— Вы так откровенно наезжали друг на друга, как будто у вас взаимная неприязнь…

— И что? Салони вообще никому не нравится, все только притворяются, что хорошо к ней относятся, а на самом деле ее просто боятся.

— Я ее не боюсь.

— Да уж у тебя есть жупел пострашнее.

— О, я вовсе не считаю тебя жупелом…

— Я не про себя, — возмутилась Гита, — а про твоего мужа!

— А… Ну да, конечно. — Фарах закашлялась. — Но я имела в виду, что вы ведь по правде друг друга ненавидите, и давно, верно? Прямо-таки сильно друг друга не любите. Ну, бывает, конечно, что не любят кого-то… не знаю, кого-нибудь противного. Но обычно такая нелюбовь проявляется только в присутствии этого человека, а потом он уходит, и о нем больше не думают. А у вас с Салони какая-то неистребимая взаимная ненависть.

— Ты к чему клонишь-то?

— К тому, что, по моему опыту, за такой ненавистью всегда скрывается увлекательная история.

— И что?

— А то, что я обожаю увлекательные истории.

— Я тут не для того, чтобы тебя развлекать, Фарах. Мы обе пришли сюда с одной конкретной целью.

Фарах вздохнула:

— Я тебе не враг, Гитабен, не надо так со мной. Ты оказываешь мне великую услугу, великую-превеликую, а я просто стараюсь облегчить тебе задачу. Ведь если мы подружимся, все будет проще. Между настоящими друзьями обычно все легко и просто, знаешь ли.

— Мы с Салони были настоящими друзьями, — сказала Гита. — Очень давно.

На лице Фарах отразилось сочувственное внимание, располагающее к дальнейшей откровенности:

— И что же случилось? Все из-за какого-нибудь мальчишки? В большинстве случаев дело именно в мальчишках.

— Я сказала, что мы с Салони были друзьями, не для того, чтобы посплетничать с тобой, Фарах. Я сказала это, чтобы возразить тебе, потому что между настоящими друзьями не всегда все легко и просто.

— Я же сказала «обычно». С Салони у тебя не заладилось, это понятно. Но неужели у тебя никогда больше не было подруг? Вот уж не верится!

— Отвяжись, ясно? Раньше ты мне в друзья не набивалась, пока помощь моя не понадобилась.

— Я…

— После того как Рамеш пропал, вы все и взглядом меня не удостоили, не то что беседой по душам. И меня это вполне устраивает. Так что не надо мне тут проповедовать о важности дружбы. — Гита отшвырнула пакет в грязь. — Всё, тема закрыта. Пошли отсюда.

Фарах не сдвинулась с места:

— А как же твой план?

— Салони нас видела. Если Самир умрет сегодня ночью, это вызовет подозрения. Она паршивая сука, но далеко не дура.

Фарах вскинулась:

— Опять ругаешься!

— А что, скажешь, я не права? Она не паршивая сука?

Фарах открыла было рот, но Гита напомнила:

— Ты не забывай, что ложь — более тяжкий грех, чем сквернословие.

И Фарах ничего не оставалось, как захлопнуть рот, щелкнув зубами.