Кошачий глаз

Третий роман окончательно убедил меня в том, что у Маргарет Этвуд я хочу прочитать всё. Вот только немного успокоюсь, уравновешусь и сразу нырну в библиографию, дабы скорее понять, что за читательские годы я потеряла, сколько жизней не прожила, не переболела, хотя могла бы. Каждая ее книга – совершенно новая история, неповторимая, капельку сумасшедшая. Каждую я брала как барьер, и сейчас, в финале этой, мне больно даже… Сколько бы еще я ходила мимо тебя, Элейн? Сколько бы еще не знала тебя, Корделия? Пожалуй, еще долго, если бы удосужилась хоть немного познакомиться с сюжетом до чтения, но так глупо свои читательские желания я давно уже не растрачиваю.

Подобные книги я сознательно обхожу стороной класса с шестого, после прочтения обезоруживающей как выстрел в сердце повести Владимира Железнякова и знакомства с Ленкой Бессольцевой. В нынешние времена повсеместного закрывания гештальтов, проработки психологических проблем и выведения тараканов из головы никого уже не удивить заявлением, что все мы родом из детства. История Лены, как и история главной героини уже этого романа, конкретизирует, что немало человеческих комплексов цепляются корнями за школьную скамью. Кто сказал, что школьные годы обязательно чудесные? Для кого-то они были и остаются незаживающей душевной раной. Элейн Ризли, состоявшаяся художница, возвращается в город своего детства Торонто, чтобы принять участие в ретроспективной выставке собственного творчества, но на деле возвращается к своему прошлому. Знакомые улочки, дома, магазины послужат ей ключиком к шкатулке воспоминаний. Элейн вспомнит все, даже то, что казалось бы, давно обратилось в прах – от кочевого младенчества до недавних пор – а еще старательно окунет читателя в сточную канаву девчоночьего взросления, где найдется место не только юбкам в шотландскую клетку и модным журналам, но и играм, желанию выделиться, духу соперничества, попыткам понять странный мир взрослых людей, беспокойству перед будущим и перспективой вырасти такой же скучной, зацикленной, замотавшейся, как родители. Элейн не помнит свое девятилетие, но никогда не забудет то, как будучи ребенком из небогатой эксцентричной семьи, стала легкой мишенью для насмешек и унижения со стороны своих трех новообретенных школьных подруг – Корделии, Грейс и Кэрол. А ведь детство – такая странная пора, когда хуже порки за плохую оценку может быть только страх потерять друзей. Малейший проступок откидывает на ступень козла отпущения. Когда Элейн оступилась? Неужели, когда уточнила у Корделии, есть ли у нее, как у ее сестер, какой-либо талант? Неужели, когда ненарочно разглядела чужое одиночество и боль? Сейчас и не разобрать, вот только дружба очень скоро стала для девочки как тот отжим, что пропускает через два тяжелых валика мокрое белье, - начала ломать, заставляя угождать, терпеть насмешки, игры в молчанку, тычки, причиняя боль и делая абсолютно гладкой и аккуратной, без сучка и задоринки. Отрастить хребет, внутренний стержень может не каждый, иногда для этого нужно и вовсе пережить страшное. Элейн смогла, вот только Корделия, главная в той тройке, стала наваждением. Даже обновленная, возникшая на пороге через годы и пытающаяся создать иллюзию, совсем другое прошлое, не соответствующее действительности. Ей помешала память Элейн, которая хоть и была способна выбелить штрихи и незначительности, но все равно не позволила все переписать. Она-то и взрастила в девочке вечную внутреннюю потребность быть своей в любой компании. Она-то и стала причиной болезненного переживания жизненных неудач и вечного беспокойства уже за своих детей. Эта книга заставила меня выползти из уютной раковины читательских предпочтений, покинуть зону комфорта и взглянуть правде в глаза. Вновь осознать, что детство не всегда подобно сахарной вате и прыжкам розовых пони через радугу. От первой до последней страницы мне было больно и страшно за Элейн, а еще я ничего не могла поделать с собственным гневом. Гневом на родителей Ризли, особенно на мать, которая понимала, что с ребенком что-то происходит, догадывалась, что творится неладное, но будто и не замечала молчаливость дочери, обкусанные пальцы и губы. Иногда знание хуже незнания, вот правда. Потому что после ее признания, что она все видела, но не знала, что делать, мне хотелось рвать и метать. Мать должна быть опорой для своего ребенка, крепостью, прочной стеной, но никак не сторонним наблюдателем, ау!

История Элейн получилась полнокровной, богатой на поводы к самым ярким эмоциям. Она то перекидывала мостики к моим личным воспоминаниям, то позволяла пожить богемной жизнью живописца, то прогоняла через исторические вехи. С ней я тосковала по брату, которого у меня никогда не было, и размышляла о дружбе, которая так и не случилась. А еще я различала в ней феминистические ноты, ненавязчивые и в своей ненавязчивости прекрасные. Жизнь и смерть, боль и редкие мгновения счастья – все смешалось в этом романе, удивительно и неповторимо, как те оттенки синего в стеклянном шарике «кошачий глаз». Взглянешь с другого ракурса и все увидится иначе.