Паскаль Рютер

Сердце на Брайле

Посвящается Дельфине

1

Не успел прозвенеть будильник, как послышались папины шаги на лестнице. Он широко распахнул дверь в мою комнату.

— Подъем, сегодня важный день!

Затем растормошил меня в кровати.

— Поспеши, а то опоздаешь!

И спустился обратно — из него прямо ключом била энергия. За каникулы я отвык подниматься рано и никак не мог очухаться ото сна, перед глазами всё плыло, как в тумане. Снизу доносился грохот — папа готовил завтрак. Однако это ничуть не мешало моей дреме: я готов уже был вот-вот отключиться, как отец неожиданно завопил:

— Сам поднимешься или подъемный кран тебе вызвать?

Я вздрогнул и рискнул высунуть ногу из-под одеяла — нерешительно, словно собираясь нырнуть в холодную воду. Потом нащупал рядом какие-то штаны и футболку. «Не до нарядов», — пронеслось в голове. Когда я спускался по лестнице, казалось, что вешу тонну.

Папа приготовил горячий шоколад. Меня окутал приятный, уютный аромат, и туман в голове немного рассеялся.

— Ты готов? — поинтересовался папа, пока я пил.

Он поднял бровь. Его правая рука, казалось, издалека массировала мне мозг. Я попытался сделать вид, что контролирую ситуацию.

— Наверное, да, но… Никогда не знаешь наверняка, так?

Папа с грохотом убрал посуду и, прежде чем отправиться снова лечь спать, сказал:

— Не забудь стереть шоколадные усы. Важно следить за собой!

Я пожал плечами и отправился в гостиную. Солнце едва взошло, залив светом маленький дворик. Несколько листьев уже упали на землю и напоминали сухих бабочек. Я пошел в свою комнату за рюкзаком. За каникулы он будто усох и сморщился. И я понял, что бояться его не стоит. Тем более не нужно пугаться его содержимого. Я покопался внутри, нашел список школьных принадлежностей и прикусил губу, спохватившись, что должен был отдать его папе. Но, с другой стороны, он и сам мог бы вспомнить. Именно так поступают в настоящей команде.

Я уже собирался ввалиться в его комнату и предупредить, но потом решил: ладно… Вывалив всё из рюкзака, чтобы провести ревизию, я обнаружил огрызки карандашей и один из странных рисунков уважаемого Хайсама: яблоня, вокруг которой лежали красные яблоки. Теряясь в догадках, я повесил рисунок на стену. Что он хотел этим сказать? Честно признаться, я ничего не понимаю ни в том, что он рисует, ни в том, что говорит. А если прошу объяснить, становится еще непонятнее.

Кроме того, в рюкзаке лежала последняя контрольная с 3 баллами из 20 [В школах Франции принята двадцатибалльная система оценок. (Здесь и далее примеч. ред.) // https://www.forbes.ru/finansy-i-investicii/357941-neudobnaya-pravda-pochemu-ne-stoit-rasschityvat-na-dohod-ot-investiciy. ] и замечанием «Старайся», фотография женщины в купальнике, вырезанная из какого-то журнала. В тоненьком таком купальнике. Да и женщина тоже… тоненькая. Я перевернул рюкзак и вытряхнул всё остальное. Уже само ощущение новизны сулит надежду.

Теперь рюкзак показался мне очень легким. Конечно, без всех этих ручек-карандашей в нем нет никакого смысла. Поэтому я захватил парочку прошлогодних тетрадок, которые завалялись на дне ящика письменного стола.

Мои школьные дела шли не так уж и хорошо, хотя я пообещал себе улучшить ситуацию. Мне пришлось заново отрегулировать лямки рюкзака: я ослабил их, чтобы не жали в плечах. «Вырос», — подумал я и подошел к большому зеркалу. Точно: разросся вширь, и рюкзак за плечами уже не выглядел таким внушительным.

Конечно, я обрадовался, поскольку телосложение — вещь в жизни важная.

Прежде чем выйти из дома, я не очень убедительно бросил: «До скорого!» — но папа не ответил. В этом нет его вины. Вчера отец, должно быть, вернулся из города довольно поздно. Как обычно, он старался не шуметь, чтобы не разбудить меня, и сейчас ему надо выспаться.

Снаружи было тепло, но пасмурно. Папа припарковал «панар» во дворе на брусчатке. Отец просто одержим этой машиной: накануне он провозился с ней весь день, пытаясь отремонтировать коромысло клапана двигателя, но вместо этого получил кучу проблем со смазочными трубками. Я посоветовал ему снизить подачу масла, и это сработало. Уже вечером, когда папа отправился развозить посылки, я услышал, лежа в постели, что мотор М10S рычал как надо. Ну правда, самая лучшая колыбельная в мире.

Когда я добрался до коллежа [Школьное образование во Франции отличается от привычного нам российского. Образование состоит из нескольких ступеней. Начальное образование — 3–4 года в детском саду и 5 лет в начальной школе. Среднее образование (а именно о нем и пойдет речь в книге) — 4 года в коллеже и 3 года в лицее. Повествование в книге начинается с первого учебного дня главного героя в четвертом классе коллежа. Обучение в коллеже продолжается с шестого по третий класс. Обратите внимание, что первый год обучения во французском коллеже (и не путайте его с американским колледжем!) называется шестым классом (соответствует шестому классу российской средней школы). За шестым классом коллежа следуют пятый, четвертый (в котором и учатся наши герои) и третий. В конце третьего класса ученики имеют возможность записаться в общий или технологический лицей.], там повсюду толпилась целая куча народа.

Пройдя мимо комнаты консьержа, где я не обнаружил ни Хайсама, ни его отца, я отправился во двор к остальным ученикам, ждавшим директрису.

Двор был полон, а за оградой столпились родители, которым не терпелось посмотреть, как пройдет первый учебный день. Они протискивали головы между прутьями решетки, как заключенные, вдыхающие аромат свободы, — мне показалось это забавным. Директриса начала вызывать учеников по одному. Мы все построились каждый перед своим классным руководителем. Как только класс набирался полностью, его уводили в здание коллежа. Словно вагон за вагоном уходящего поезда, исчезали ряды учеников, а двор постепенно пустел. Стало интересно, куда же запропастился уважаемый Хайсам, но тут кто-то положил руку мне на плечо. Даже не пришлось оборачиваться — я уже знал, что это он.

— Уважаемый египтянин, — прошептал я, — надеюсь, мы с тобой в одном классе.

— Всё уже решено.

Наконец я обернулся — не терпелось на него посмотреть. Мне показалось, что он еще больше потолстел за каникулы. Свой огромный живот Хайсам носил в клетчатой рубашке, которая давным-давно вышла из моды, и велюровых брюках, настолько коротких, что из-под них выглядывали носки разного цвета. За бессменными очками в черепаховой оправе улыбались два маленьких глаза. Выглядел он уверенно и спокойно, как человек, познавший смысл жизни. Никогда не понимал, как можно столь невозмутимо игнорировать моду, ну да ладно, это его личное дело. И тут я получил от египтянина резкий удар локтем под ребро.

— Викто́р! Отсутствует? Уже отсутствует? — вопила директриса в громкоговоритель.

Не лучший момент для дезертирства: не стоит привлекать к себе внимание с самого начала учебного года, я бы предпочел слегка подождать.

— Нет! Нет! Я здесь… — крикнул я, размахивая руками. — Иду, вот, смотрите, я на месте!

Вскоре ко мне подошел Хайсам. «Всё решено», — сказал он, и действительно всё уже было решено. Больше никого в классе я не знал и, следуя по коридорам за классным руководителем, думал: «Тем лучше, никто меня не знает».

Мы расселись по местам, учитель попросил заполнить анкеты. В этом году нас почему-то пожелали анкетировать — я так и не понял почему, ну да ладно… Хотелось бы узнать побольше о преподавателях, но я не осмелился и заикнуться об этом. Да предложи я такой учебный проект, к нему точно отнесутся с подозрением. Хотя было бы любопытно узнать, где живут наши учителя, про их семьи и тому подобное. Гораздо интереснее, чем вот это всё.

Хайсам по привычке занял последнюю парту. Я надеялся, что его повадки изменились, однако нет, он по-прежнему желал сидеть за задней партой один. Мой друг часто говорил, что это для него очень важно. Во время уроков Хайсам впадал в состояние глубокой сосредоточенности, которое со стороны напоминало сон. Я-то знаю, что это типа такое сгущение концентрации, представьте себе сироп, — однако учителя каждый год попадались в эту ловушку, думая, что он дрыхнет. Египтянин сидел, опустив подбородок на грудь, скрестив руки на животе и даже прикрыв веки. Уважаемый Хайсам рассказывал, что в такие моменты становится «нильским крокодилом»: всем кажется, будто он спит, однако на самом деле парень впитывает информацию как губка и реагирует на каждое слово, каждую интонацию учителя. Точь-в-точь притаившийся аллигатор. Тот тоже вроде бы дремлет, но стоит приблизиться — попадешь в пасть.

В прошлом году учитель математики написал на доске мудреный пример с кучей корней и всякими формулами, ну прямо как в научной фантастике. Пока он туда-сюда расхаживал от одного конца доски к другому, мой уважаемый египтянин мирно сидел вот так по-своему и, казалось бы, лениво дремал, ничего не записывая и свесив на грудь голову. Вдруг он приоткрыл одно веко и, почтительно приподняв руку, произнес:

— При всём моем уважении, месье, я думаю, мы можем сделать гораздо проще.

Хайсам медленно подошел к доске, взял мел — и тут все поняли, что происходит чудо. Где-то в уголке доски он поставил всего одну-единственную маленькую черточку, а у учителя глаза на лоб полезли, будто перед ним распахнули дверь в бесконечность.

— Вы совершенно правы, — произнес он унылым и одновременно восхищенным голосом.

А затем взял отпуск по болезни: наверняка ему было о чём поразмыслить.

Заполняя анкету, я слегка застопорился на графе «профессия отца». В итоге написал «покупатель», решив, что лучше и не скажешь. Он, заметьте, и продажами тоже занимается, но я подумал: «покупатель» звучит гораздо загадочнее и даже как-то благородно. Вдруг я забеспокоился: поставил ли папа тепловой зазор клапанов на 0,15 в топливной и выхлопной системе «панара»? Иначе коромысло клапана долго не протянет. Задумавшись об этом, я прослушал то, что говорил учитель.

* * *

К полудню мы с Хайсамом снова встретились во дворе. Из-за своих очков с толстыми стеклами он был похож на огромную сову. Медленным шагом мы направились в каморку его отца, консьержа коллежа. Хайсам — уважаемый Хайсам, как я к нему иногда обращаюсь, — ходил всегда очень неспешно. А зову я его так, потому что при знакомстве он всегда выдавал одну и ту же фразу, словно проигрывая заезженную пластинку: «Хайсам — это египетское имя, которое заслуживает уважения».